Наконец, Таня вернулась. Она встала рядом со мной, в ужасе озираясь по сторонам. Все лавки были заняты, на некоторых лежали раненые.

— Всё сделала? — спросил я.

— А? Да, всё. Папеньку навестила, за лекарства заплатила… Ох, как же хочется надеяться, что он поправится. У них станок сломался, ему руку сильно порезало. Если он работать не сможет, я даже не знаю, как маменька одна будет содержать семью.

— Да, тут остаётся только надеяться.

Таня окинула взглядом собравшихся в холле людей.

— Какие же сволочи! — проговорила она. — Этих подонков самих надо зажарить, как свиней!

— Ты всё про жандармов? Возможно. Только в школе такие вещи не говори. Мне-то всё равно, а кто-нибудь из учащихся может и наставнику доложить, и у тебя будут большие проблемы.

— Не понимаю, почему ты настолько спокоен? — Таня посмотрела на меня с укором. — Разве тебе не жалко этих несчастных?

— Жалко. Но ведь они знали, на что идут. Как будто это первый раз происходит.

— А если жить так невозможно больше? Даже свободным рабочим не дают продохнуть, а крепостные и вовсе в хлевах на заводах живут, как скот.

— Да… бывает.

— Бывает? И ты не считаешь, что это несправедливо?

— Считаю. И что? Всем не поможешь. А вот жизнь собственной семьи, своих сестры и брата ты сможешь сделать лучше, если выучишься и устроишься на хорошую должность. Это тебе по силам.

— Но так не должно быть! — воскликнула Таня.

— Во-первых, говори потише. Не надо кричать на всю больницу. Во-вторых… — я перебрал в голове пару доводов, но не нашёл ничего лучшего, кроме как сказать. — Давай не будем заниматься бесполезными спорами. Ты расстроена, тебе надо отдохнуть. Поедем куда-нибудь пообедаем, успокоимся, а потом вернёмся в школу.

Я не знал, что ещё сказать и как объяснить этой девчонке, что мир не изменить. Сильные всегда угнетают слабых. Этот примитивный инстинкт искоренить невозможно. В то же время я прекрасно понимал Таню. Я вырос в бедной семье, и мне казалось несправедливым наше положение. Но у меня прорезался дар, а миллионы его лишены. Я им чем-то обязан? В этом мире задача заклинателей — защищать население от тварей с нижних слоёв. А всё остальное — их личные проблемы. Почему они должны меня касаться?

Как бы то ни было, этот мир показал мне изнанку, свои гниющие язвы, обратную сторону той роскошной, сытой жизни, которую вела аристократия. Хотя у дворянства тоже проблем хватало. Там тоже шла грызня, в которой сильные кланы сжирали слабых. Рано или поздно и мне придётся в этом участвовать, отвоёвывая место под солнцем.

Да и сейчас забот хватало. Надо перевестись в другую школу, а денег нет. Работа вроде бы появилась, два раза я сходил на нижние слои, а потом источник дохода нам перекрыли. Дядя ничего не пишет. Где достать куб перехода, непонятно. У матери его могло и не оказаться. Да и вообще, руки мои связаны учёбой. Похоже, придётся отложить все вопросы до зимних каникул.

Я решил вызвать такси. Поскольку демонстрацию разогнали, дороги уже должны быть свободны, да и не хотелось топать пешком. Нас могли разыскивать, и я боялся опять нарваться на жандармов. В холле был таксофон, но к нему выстроилась очередь. Пришлось ждать.

В больнице царила гнетущая атмосфера, да ещё и воняло в холле так, что хоть нос затыкай, поэтому мы с Таней вышли на улицу. Стояли возле крыльца около часа, и всё это время сюда приводили, привозили, приносили раненых. Таня безрадостно смотрела на них, и на её лице читалось бессильное негодование.

Наконец, к больнице приехала старая жёлтая машина, похожая на карету, и мы отправились в центр города. По дороге видели группы жандармов, но нас никто не остановил.

Мы пообедали в недорогом кафе, но Тане даже еда не подняла настроение, как и моя болтовня. Девушка до самого вечера пребывала в тяжёлых раздумьях и мрачном расположении духа.

Мне тоже было не до веселья. Всё увиденное в Раевском районе возродило в голове жуткие картины из моей прошлой жизни. Вспомнились ужасы, которые я тщетно пытался затолкать в самые глубины памяти. От них до сих пор не получалось избавиться.

Я вернулся в общежитие рано, до отбоя оставалось ещё часа три. Аркадий и Вася, как оказалось, уже приехали. Они тоже знали о забастовке на четырёх заводах в Раевском районе и о её жестоком подавлении. Аркадий был сильно возмущён «произволом жандармов». На всякий случай я не стал говорить, что был там, и Таню предупредил, чтобы она молчала. От моей руки погибли три жандарма, и хоть я сомневался, что на наш след кто-то выйдет, но пренебрегать осторожностью не следовало.

А вот Жеребцов вернулся в весёлом расположении духа, поскольку они с Прасковьей опять ходили в кино и хорошо провели время. Ни о каких забастовках он слыхом не слыхивал, и когда Аркадий упрекнул его в легкомыслии, лишь отмахнулся:

— Да мне-то что? Пускай себе бастуют. Мне это вообще неинтересно.

Я сразу забыл обо всех неприятных событиях, когда сторож принёс письмо. Оно оказалось от дяди. Тот писал, что может устроить мне встречу с матерью, но для этого я должен приехать в Тверь на два-три дня, желательно в следующие преднедельник и неделю.

Дело сдвинулось с мёртвой точки, что давало определённые надежды, хотя сильно раскатывать губу не стоило. Вдруг мать скажет, что продала артефакт? Тогда можно забыть о наших с дядей планах до тех пор, пока он или я не заработаем достаточно денег, чтобы купить новый куб.

Мне показалось, что отпроситься на выходные будет нетрудно, и следующим утром перед уроками я нашёл Барашкина и сказал ему, что мне надо поехать в Тверь на два дня, объяснив это болезнью матушки.

— Правила запрещают учащимся отлучаться более чем на сутки, — тут же охладил мой пыл наставник.

— А как же тогда быть?

— Пускай попечитель напишет прошение, и вас отпустят без проблем.

— Только попечитель? А другой родственник может это сделать?

— Нет, вас могут отпустить только под ответственность попечителя.

«Да вы издеваетесь!» — хотел воскликнуть я, но промолчал. Порядки в этой идиотской школе меня раздражали всё больше и больше. Придётся написать дяде, что приехать в ближайшее время не смогу, и отложить разговор с матерью до зимних каникул.

Сегодня на магической подготовке наш тренер Соколов провёл особое упражнение. Он лупил нас палкой по разным частям тела, а мы должны были с помощью концентрации энергии укрепить плоть так, чтобы не осталось ни единого синяка.

Не у всех, что удивительно, получилось. У половины учащихся синяки остались, хотя ранги «ученик» и «практикант» предполагали наличие определённой силы. Этих заставили делать упражнения на укрепление внутренней энергетики, а остальные продолжили программные занятия по отработке ударов по воздуху.

Больше ничего примечательного в этот день не случилось.

После уроков я возвращался вместе с парнями в общежитие, планируя в этот же вечер написать письмо дяде. В коридоре нам встретился Барашкин и велел мне следовать за ним. Сказал, директор вызывает.

Мы отправились в учебный корпус, но не в административную часть на третьем этаже, где находился директорский кабинет, а на первый. Зашли в пустую аудиторию. Вятский был здесь. Он расположился за преподавательским столом, а мне велел садиться за парту напротив. Барашкину приказал выйти.

Директор и раньше не отличался радушием, а сегодня его вид был особенно строгим. Я сразу понял по взгляду, что случилось нечто нехорошее и что виноват в этом опять, скорее всего, я.

— Итак, господин Ушаков, где вы были вчера днём? — сухо спросил Вятский.

— В городе, — ответил я. — Гулял.

— Где конкретно? Где именно вы находились с двенадцати до двух часов дня?

И тут я стал догадываться о причинах, по которым меня вызвал Вятский. Похоже, речь пойдёт о вчерашнем злополучном митинге, где мы с Таней оказались чисто случайно. Но откуда он мог узнать об этом? Я был в недоумении.

Высокое строгое лицо Вятского было неподвижным. Я чувствовал угрозу, исходящую от этого человека, как и в тот день, когда он отчитывал меня за драку с бандой Марка.