Джейн стояла посреди этого безобразия, разинув рот в немом крике. Она вопила, надрывая глотку, но не слышала ничего, кроме карканья ворон, омывающих чёрные крылья в загустевшей крови. Золочёные дома и стены распадались исполинскими глыбами, Джейн зажимала уши руками, пытаясь заглушить пронзительный гул и сонм испуганных голосов. Она зажмурилась, но потом всё же открыла глаза, когда почувствовала, как что-то вязкое подступило к ней и объяло её ноги, утеплённые вязаными носочками. В глубине тёмных зениц отразилось алое марево, полноводной рекой вышедшее из берегов. Волна нависла над тощей фигуркой кровавым куполом, и алые капли упали с её пенящегося гребня на бледную кожу. Джейн всмотрелась в разинутую пасть бесплотного чудовища и увидела в недрах бордового вала своих родителей. Они тоже кричали, немо раскрывая рты, и движения волны искажали их лица, растягивая и надувая пунцовыми язвами. Дженифер взвизгнула, сделала шаг назад, и волна, источавшая смрад тысячи мертвых тел, красная, как очи самой Смерти, хлынула вперёд, накрыв её с головой.

Только одряхлевшей луне было ведомо, сколько часов волоклись слабые ножки по расхлябанным тропам, изрешечённым топкими ямками, доверху наполненными дождевой водой и вязкими слезами земли. Силы маленькой Йенифер были на исходе. Она бежала не один час, и горячка, почуяв в хилом тельце дух зарождающегося изнеможения, набросилась диким зверем, впилась клыками в тонкую шею и принялась высасывать из беззащитной тушки все соки. Утратив связь с реальностью, Джейн накренились вбок и, оставив шероховатый древесный ствол, завалилась на бурую траву, припорошённую золотистыми хвоинками. Её лицо осунулось и побледнело, щёки впали, очертив на детском лике скулы немыслимой остроты, обыденно присущей взрослым. Карие глаза закатились под тонкую кожицу век, на которой проявились фиолетово-бордовые сплетения вен, напоминающие крючковатые ветви деревьев, что темнели на фоне рассветного неба день ото дня. Руки и ноги Джейн била крупная дрожь, она конвульсивно дёргалась, одеревеневшими пальцами раздирая мёрзлую твердь. Короткие ноготки завернулись, их розовые пластинки рассекли глубокие трещины. На указательном пальце ноготь частично отошёл, обнажив кровоточащую плоть. Но Дженифер не чувствовала боли. Она захлёбывалась, давясь зловонной кровью, в своём сознании и задыхалась на самом деле.

Вскоре её дыхание сделалось поверхностным и едва ощутимым, приоткрытые губы обветрились и надорвались в центре от мученических ужимок, сердце замедлило свой ход. Из последних сил держась за ниточку, растянутую из путеводной звезды бренного мира, Джейн не знала, что вне себя от ужаса смогла прибежать к окраине деревушки, прозванной Предречно-Бытной. Название происходило от её удобного расположения близ реки Волчий Язык и образа жизни, которого придерживались её жители.

Скромная и неприметная деревенька стояла в значительном отдалении от крупного града. Её поселенцы занимались ремеслом и, влача не самое пылкое да весёлое существование, просто упивались редкими радостями привычной бытности, ибо были они изгоями с туманным будущим и чувством сущей неопределённости в крови.

Были они потомками людей, якшавшихся со зверолюдами, и не было им места ни среди первых, ни среди вторых. Люди и их ближайшие соседи с характерными животными чертами имели много общего, поддерживали народную дружбу и нейтралитет, однако межрасовых союзов стыдились, а детей, ставших закономерным итогом множества порочных связей, не признавали. Те в достаточной степени не походили ни на отроков человеческих, ни на детёнышей благословлённых Богами зверей.

Однако, несмотря на своё незавидное положение, жители Предречно-Бытной не были обделены чувствами жалости и сострадания. Столкнувшись с отчуждением рас, породивших их, они не отчаялись и нарекли себя Межкровной Общиной. Отсюда и появилось название этой самобытной породы – межкровцы. Не чурались они называть себя оборотнями или людозверьми, всё же отдавая их обществу большее предпочтение, нежели простому человеческому. Когда кто-то спрашивал, почему у так называемого зверолюда заместо звериной морды красовалось истинно человеческое лицо, то член Межкровной Общины с улыбкой добавлял, что является межкровцем – тем, чья раса вобрала в себя всё самое лучшее и от людей, и от их антропоморфных собратьев. Как бы то ни было, своё бремя межкровцы несли с гордостью.

Джейн лежала в корнях разросшегося древа, когда её нашли.

От рождения чуткий нюх вздёрнутого человечьего носа, заострённого к кончику, уловил запах крови и тяжёлый аромат приближающейся смерти.

– Сестрица, ты погляди, – охотница, взвалившая на плечо молочного кабанчика, кивнула черноволосой, лишь слегка припорошённой пеплом головой в сторону пушистой ели и зарослей низкого кустарника.

Вторая, разодетая в зелёно-желтые, сливающиеся с окружением одежды, приблизилась. Она заинтересованно пряла остроконечными волчьими ушами и нюхала воздух, разделяя терпкий аромат на обилие разных запахов, смешавшихся в единое сочетание. Кровь, жёлчь, пожар – скверное средоточие витало в воздухе, отягощая лёгкие неприятной духотой.

– Гарью пахнет, – подытожила она и с прищуром, выражающим высшую степень подозрительности, повернула голову влево да устремила острый взор в лесную чащу. Посеревшую и вдали поредевшую, затянутую сизой дымкой, не похожей на утренний туман. – Я ж говорила, что вверх по реке пожар буйствовал. И не природой он был вызван, а чем-то иным.

Другая охотница, внимательно слушая свою собеседницу, накручивала на когтистый палец нить ожерелья, позвякивающего острыми зубами убитых хищников. Её хвост, выглядывающий из-под низа меховой накидки, распушился и нервно дёрнулся, стоило взгляду её оранжево-красных очей упасть в то местечко, которое приметила более прозорливая сестрица.

– Ба! Неужто детёныш человеческий? – озабоченно, с испугом в голосе спросила межкровница, сделала пару шагов вперёд и склонилась над бледным тельцем.

Её примеру последовала вторая охотница. Обе они склонились над тщедушной девочкой, невесть каким образом забредшей в такие дали. Девы зашептались, будучи ввергнутыми в неподдельное удивление: малютка была не только до нездорового бледна, но и обнимала охотничье ружьё, крепко прижимая его к себе, словно то было мягкой игрушкой, а не оружием, способным проделать огромную дыру в грудине.

– Как же ты оказалась здесь, так ещё и с ружьем… – прозвучало совсем тихо и растаяло в звенящей тишине.

Хвойник, обычно оживающий с началом нового дня, угрюмо молчал, и даже ели не шептались друг с другом, не трепетали колючими кронами и не скрипели изъеденными временем стволами.

– Нет, эльфийское дитя.

Волчьи уши прижались к чёрным волосам в жесте искреннего сожаления. Смуглая длань коснулась холодного лица девочки, лишившейся чувств, и погладила её фарфоровую щёку. Внезапно из детской грудки вырвался хрип, переросший в полноценный вдох.

Охотницы переглянулись, сверкнув самородками своих зениц, взволнованно заговорили по-свойски, порыкивая да повизгивая на звериный манер, после чего бережно подняли свою необычную находку на руки. Одна сестрица уступила ценную ношу другой, и та прижала замёрзшее, обессилевшее дитя к своей мягкой груди, сокрытой за толстым слоем утеплённого одеяния.

– Вижу. Уж больно уши для человека у неё длинные, – межкровница изумлённо смотрела, как девочка, которую она ошибочно сочла мертвой, шевелилась и пыталась закутаться в одежды той, что взяла её на руки.

Накидка слетела с плеч, охотница укрыла ею маленькую страдалицу, ныне больше похожую на куклу, нежели на живое существо, укутала, пропустив полотно под руками своей сестры, и тяжко вздохнула.

– Что эльфы забыли в здешних краях? – не унималась она, с любопытством разглядывая нежданный дар.

Ветер лохматил её серые, сотканные из лунного света волосы. Они не были седыми, однако особой яркостью похвастаться не могли.

– Где её родичи?

Охотница, прижимающая девчонку к груди, безмолвно кивнула в сторону узкой тропы, ведущей к деревне. Она была права: им следовало поторопиться, если они хотели в скором времени узнать ответы на все интересующие их вопросы.