– Обе твои руки окровавлены. Второй ты зажимаешь бок, – эльф издевательски усмехнулся, – придётся отнять от раны длань, однако силы твои будут растрачены попусту. Мы хоть и являемся долгожителями, но не бессмертны. Ты об этом позабыл, – размашисто взмахнув рукой, он виртуозно поиграл пальцами, нащупывая нечто невидимое, а после сжал ладонь и рванул кулак к груди.
Пустота расплескалась вдоль горизонта оранжево-жёлтой полосой, которая взорвалась, поползла по небу и клыками впилась в напряжённую руку, застыв в ней длиннющим хлыстом. Он змеился, словно мираж или причудливое порождение сна, и сердца замирали при колыхании оного. Одно мертвело от огненного величия и предвосхищаемого триумфа, другое – от ужаса, ибо не видел Гискард, чтобы кто-то другой из народа Авелин прибегал к такой злостной подлости, как Плеть Хаоса.
– Ты спросил, что за проблема изводит мой дух, – предатель замахнулся, занёс руку назад. – Ты слишком много знаешь.
Рывком выбросив пылающий мириадами жгучих вкраплений хлыст вперёд, он обрушил на эфемерную пластину первый удар, который вскоре обернулся градом таких же, сильных, безжалостных, сокрушающих. К своему дражайшему союзнику не питал он никакого сострадания, умело скрывая истинные намерения за маской приличий, подобострастия и сладкой лжи, многим удобной, многим желанной.
По возвращении в Авелинель Гискард наверняка переполошил бы всё тайное общество, противящееся политике нынешнего короля, поведав об открывшемся его глазам своеволии. Члены Совета запричитали бы, заклокотали, как вороны с перебитыми крыльями, и осудили бы своего названого брата, изрядно перекроившего начальный план.
Заявившись в условленное время на место, ставшее отправной точкой их кровопролитного, дурно пахнущего трупной кислинкой пути, эльфы преследовали цели, разительно отличавшиеся друг от друга: один грезил кончиной невинной, ничего не понимающей девочки, чью кровь попортило наследие отца; другой намеревался свести личные счёты с её матерью, из корысти, личного уязвления и затаённой ненависти уничтожив всё, что было ей дорого. Конечно, он бы не поскупился и прикончил бы маленькое недоразумение, перетасовавшее карты в счастливой колоде своим рождением, но передумал, так как нужды в этом больше не было: Сесилия зачахла столь же быстро, сколь и расцвела, благоухая потрясающим ароматом неугасаемой юности.
Он не видел смысла в погоне. Понимал, что искать низкий и худосочный силуэт в тенях величественных елей равноценно такому бессмысленному занятую, как искать иглу в стоге сена. Конечно, поджог суховатых колосьев облегчил бы поставленную задачу, раскалённая игла обнаружила бы себя белёсым сиянием, однако сомнения в том, что он смог бы испепелить спасённые ливнем лесные просторы, раздирали утомлённого жнеца изнутри. Он дорожил прелестью своего смертного обличья, красовался, разглядывая себя в зеркалах, и ходил с высоко поднятой головой как в прямом, так и в переносном смысле, лишь бы осанка была прямой, твёрдой и несгибаемой. Подобно воле, держащейся на непомерном самолюбии и горделивости. Эти столпы, присущие истинному солипсисту, как нельзя лучше определяли его мотивы, желания и мечты. Все они зиждились на ублажении его персоны, претворении его замыслов, несомненно великолепных и единственно верных, в жизнь. Решив прикончить кого-либо, он не отступился бы от задуманного ни на шаг. Этот случай не должен был стать исключением.
– Твоя непоколебимая приверженность кровной чистоте потомков Авелин неоценима.
И вновь хлыст обдал огнём лучезарное светило, заслонившее слабеющего, изнемогающего эльфа. Будто бы ожившая плеть выбивала искры из золотисто-белой пластины, резкими ударами разрезая ткань самого мира, его нити, соединявшие частички хрупкого витражного полотна в единое калейдоскопическое колесо, которое раскручивалось и, начиная с дикой скоростью вращаться, проецировало на область тьмы отрывистые, пестрящие вульгарным многоцветием сюжеты. Трагедия, заклеймившая позором и людей, и эльфов Авелин, была одним из таких сюжетов.
Плеть тысячи светил, несущая хаос и разрушения, была одним из многих магических воплощений, подвластных воле Изначального Народа. Казнь, заключавшаяся в разрубании провинившихся эльфов, будь то отъявленные преступники, краснобаи, алчные обольстители или лжецы, оклеветавшие достопочтенных господ, надвое. Такие зверства были достаточно распространены во времена Озарения, когда правители, уверенные в своей безнаказанности, изводили деспотией жителей прекрасных столиц. Страшной напасти, бросившей тень позора на увлекательные сказания о существах, сотворённых волей Вселенских Сынов, подверглись обе столицы: и в Авелинеле, и в Хар’ог’зшане порой шептались о тиранах, оставивших свой грязный след в многовековой истории.
С наступлением новой эпохи, избавленной от безумств и кровавых зрелищ, среди эльфов Авелин на призыв хлыста, пылающего мириадами крошечных солнц, был наложен строжайший запрет. Чародеи и чародейки, помогавшие выходцам из золочённого небесным светом народа развить врождённые способности, боле не приоткрывали завесу тайны, не обучали искусству владения обжигающей плетью. Но были в сложившемся обществе новых порядков не только послушные агнцы, бредущие вслед за своим пастухом прямиком в голодное жерло, но и инакомыслящие, те, кто хотел возродить былое величие и не чурался любых, порой самых противоправных методов достижения этой цели.
Хлыст, огненной стихией наносящий ужасные, зачастую не совместимые с жизнью увечья, отнюдь не был единственным заклинанием, применение которого ныне возбранялось. Их было множество, великое множество, однако знания об одних были безвозвратно утеряны, существование других же напрямую зависело от правдивости слагаемых легенд. Иные сказания не подвергались однозначной трактовке, оттого не удавалось определить, были ли события, описанные в них, явью или чьей-то фантазией. Без доказательных источников, содержащих информацию о местах силы и божествах, чьи имена либо стёрлись, либо затерялись в летах, заклятье поддавалось изучению с огромной сложностью или вовсе отказывалось подчиняться чужой воле, убивая зазнавшегося чародея своей энергией.
– Пришло время проверить, насколько чиста твоя кровь.
Эльфы Авелин славились своим могуществом, но поглощение исцеления вкупе с проклятой плетью не оставляло шанса на спасение. Подлость, мерзкая подлость, достойная исключительного сквернословия, надломила внутренние устои одного из служителей света, вскрыла его череп, отпоров от лукавого лица маску подобострастия и приличий.
Воистину раздался оглушительный треск.
Истончившийся щит разбился сотнями золотых самородков, которые беззвучно посыпались на землю, вспыхивая и тут же угасая. Чёрный капюшон, скрывающий тенью утончённые черты льстивого лика, обагрился кровью: алые брызги хлынули на него, осели на мягких губах, затронули подбородок и скулы. Взмыл вверх багровый поток: разорванное плечо Гискарда уподобилось кровавому супу из потрохов, каким люди обычно кормили свиней. Желтоватая полусфера, предназначавшаяся для защиты, хоть и раскрошилась, но уменьшила силу удара. Хлыст не снёс и без того раненому Гискарду голову, всего-навсего изувечил щёку, будто бы отвратив её от остального лица, вспорол плечо и прорезал грудную клетку до первой пары рёбер.
Эльф и слова вымолвить не успел. Он пошатнулся, захрипел, обратив пустые глаза на своего друга, соратника, приятеля в обличье жестокого убийцы. Его зеницы, нежданно вспыхнувшие слёзной пеленой из-за осознания всего свершённого, были последним, что отпечаталось в тускнеющем взоре Гискарда.
– Она… – зашипел он, рокочуще отхаркивая кровь, и упал на колени, уже не чувствуя ни горечи предательства, ни боли. – Найдёт… Тебя…
Ухмылка взыграла на окровавленных устах, обнажив порозовевшие, тоже обагрённые солёной эссенцией зубы. И смех вырвался из заполненной кровью глотки вместе со свистом и противными хрипами. Будто бы эльф собрался выхаркать свои лёгкие.
Его слова горстью земли упали на крышку неприятельского гроба. Пред смертью грань между двумя мирскими ипостасями – божественной и низменной – стиралась, и несчастный, засыпающий в когтистых объятиях извечного мрака, наползающего погребальным саваном, по воле случая мог увидеть нечто, непосредственно связанное с событиями туманного будущего или предвосхищающее их. Эльфы Авелин, приближённые к Вселенским Отрокам, особенно остро ощущали, сколь хрупок был незримый барьер, соединяющий две параллели неделимого бытия.
