В изумрудном мраке хвойника, перешёптывающегося голосами тысячи елей, показались блеклые, растушёвыванные тьмой очертания. Незнакомцы, укутанные ночным покрывалом, брели по странной, невесть откуда взявшейся тропе, о чём-то мирно беседуя. Сначала суть их разговора не была ясна, но Вальтер навострил слух, припал спиной к шершавому стволу дерева, позволив охристым иглам царапать свою кожу, и затаился, подпустив таинственные фигуры непозволительно близко к себе.

– Жалкое зрелище, – резюмировал низкий, басовитый голос, смягчённый бархатной хрипотцой. – Милый домик. Вон, свет в окошках теплится. Что это?.. Лучина?

– Спят видать, – подхватил второй, более молодой и звонкий, сдобренный проворной иронией и жеманством. – Или дремлют… Недолго им…

Незнакомец с елейным голоском неразборчиво промурлыкал что-то себе под нос, а первый, по манере общения грубоватый и жёсткий, несдержанно гоготнул.

Вальтер поморщился. Ей богу, всякая ворона кричала приятнее, чем смеялся этот проходимец, уповающий на его нерасторопность и глупость. Встретив поморь, Вальтер предвосхищал столь скверный исход грядущей ночи, однако и помыслить не мог о том, что он всенепременно воплотится в реальность, обернувшись настоящей угрозой. Смертельной опасностью, что в одночасье нависла над его семьёй.

Он заскользил руками по дулу ружья, попытавшись унять предательскую дрожь в локтях. Подгибались колени, поперёк горла словно встала игла, своим острым концом впившаяся во влажную стенку гортани. И охотник, привыкший властвовать над чужими жизнями, почувствовал себя жертвой. Зверем, зажатым меж пропастью и дулом. Оленем, отчаянно наставившим рога на злостного недруга в попытке защитить самое дорогое, что было у его животного сердца, судорожно колотящегося в могучей груди.

Скрипнуло нагретое ложе. Сесилия поднялась на ноги, скользнула ладонью по тёплому одеялу, разглаживая волночки складок, напоследок коснулась пальцами бледно-розовой щеки Джейн. Девочка причмокнула во сне и нахмурила брови: в этом её выражении недовольства Сесилия видела себя. Она тоже сводила брови высоко над переносицей, выразительно выгибала их и хмурилась. В такие моменты её лик приобретал обворожительную холодность и стойкую, непоколебимую твёрдость черт.

Она подошла к окну: ветер сокрушал деревянную раму снаружи, зябкой прохладой просачиваясь сквозь небольшие щели. Огонёк, танцующий на обуглившемся конце лучины, обдал лицо Сесилии масляным светом, замарал жёлто-оранжевыми тонами снизу, изящно подчеркнув подбородок пламенной охрой.

– Странно, – полушёпотом заключила Сесилия, рассуждая вслух. Она отодвинула занавеску, ладонью сжав её расшитый край, и всмотрелась в непроглядную темноту. – Куда он направился в столь поздний час?

Вопреки своим словам и волнению, Сесилия не собиралась идти вслед за мужем. Унижение, нанесённое ей пощёчиной и гневными речами, было сильно. Оно разъедало цепи терпимости, и Сесилия держала обузданную ярость на коротком поводке, намереваясь освободить её при любом удобном случае. Например, если Вальтер вновь вознамерился бы поднять на неё руку. Отныне она была готова: знала, что супруг был способен на такую низость, такую неимоверную подлость, что во рту противно горчило только от одного воспоминания о ней.

Застывший мрак, ночами поглощающий краски лесного пейзажа, неожиданно пришёл в движение. Он поплыл и закружился крошечными водоворотами, запятнал смолью оконце, брызнув на него снаружи. Сесилия ахнула, отпрянув, и зажала рот ладонью. С надеждой оглянулась она на Йенифер, лежащую в постели. К счастью, та не проснулась.

Сесилия простёрла дрожащую руку к окну, ладонью не коснувшись заиндевевшего стекла, и прикрыла глаза, жаром своей души обнажив порочную природу диковинных видений: из сердцевины её длани вырвался поток света, сплетённого из мириады золотых канителей, вытянутых в тонкие, мелодично позвякивающие струны. Благословенная музыка наполнила остроконечные уши праведным звоном, похожим на колокольный, и светила всех созданных когда-либо миров пели, приоткрывая чародейке завесу тайны.

Тени, что мелькали среди древ, показали своё уродство, сокрытое мглой: то были люди. Полчище людей, во главе которых стояли две фигуры. Эти силуэты обладали исключительной силой, и свет, доступный только взору Сесилии, не смел прикоснуться к ним, боязливо обходя стороной.

Она напряглась. Её поджилки затряслись, в горле пересохло, а низ живота обвили прилипчивые путы страха.

Неужто им вновь придётся бежать? А удастся ли?

Сесилия сжала ладонь в кулак и впилась в её середину ногтями, оцарапав нежную кожу до крови. Хуже чудовищ в людских обличьях, обступающих их обитель, был Вальтер, на которого тоже упал солнечный луч. Он прятался в ветвях ели, видя только двух незваных гостей. Ему не было доступно то страшное, что открылось взору Сесилии. Она боязливо отступила назад, поняв намерения своего мужа. Он собирался расправиться с зачинщиками нападения, не зная, что вокруг них вилось средоточие поразительных сил.

И эта магия показалась Сесилии знакомой. Она заглушила свой всхлип и отвела раскрытую руку в сторону, отвязав сияние от своих пальцев. И оно понеслось вперёд, сорвавшись с простёртой руки. Мутное стекло всколыхнулось, задребезжало в старой раме. Заскрежетали снаружи резные наличники да пошли трещинами, осыпаясь древесной трухой. Солнечный блик, привлечённый Сесилией, вытягивал из неё силу. С непривычки чародейка, позабывшая обо всех тонкостях, вложила в спасение, дарованное огненной стихией, запредельно много жизненных сил. Тонкий поток света приобрёл очертания, разгорелся и огненным клубком покатился по жухлой траве, разматывая золотую нить.

Вальтер нацелился и взвёл курок, да так и обмер, увидев, как огромный шар, сотворённый из чистого пламени, катился по тропе, пожирая всё на своём пути: и травы, и низкие кустарники, и худосочные ели, разодетые в жёлто-оранжевую хвою.

Сесилия рухнула на колени; щёки её впали, а руки тряслись так сильно, что казалось, будто она пила не просыхая несколько дней. Изумрудные глаза поблекли, а прядь ржаного цвета, прилипшая ко взмокшему лбу, потускнела, а затем и вовсе поседела, истончилась, став похожей на паутину волос древней старухи. Скулы заострились, спина болезненно сгорбилась. Упершись руками в пол, Сесилия зашипела от немощи, закравшейся в жилы, а затем встала, пошатываясь, как после долгой горячки.

Джейн глядела на неё испуганно и ошеломлённо. В иссохшей и ослабевшей женщине она спросонья не признала свою мать, отчего вскрикнула, но Сесилия прижала палец к губам, жестом заклиная дочь издавать как можно меньше шума. Румяные щёки чародейки побелели, а губы отдали полнокровную аль разрушительному заклинанию, сотворённому спонтанно и неосознанно. Из страха и безысходности.

– Что случилось? – вполголоса спросила Йенифер, свесив ноги с кровати. Она шлёпнула босыми пятками по полу и, всё же зевнув, бросила взгляд в оконце.

Снаружи буйствовал горящий янтарь. Ближайший перелёсок, поглощённый оранжевой краской, плавился от жара и разлетался алыми искрами, устремляясь ввысь, к звёздам.

– Беда, – хрипло вымолвила Сесилия и бросилась к детскому полушубку, не помня себя от усталости. Она сжала лёгкую телогрейку в серых, подёрнутых венозной синевой руках и подлетела к Джейн, чтобы наспех приодеть её.

Раззадоренная нездоровым азартом и тлеющим ужасом, Сесилия вспомнила о тёплой одежде, но позабыла об обуви. Она приказала Йенифер подняться, и та повиновалась, в неведении переступила с ноги на ногу, зябко поджала пальцы.

– Беда пришла, доченька.

Истончившаяся и потускневшая, Сесилия взяла Джейн за руку, крепко стиснув детскую ладошку в своей испепеляющей длани, и рванула к двери, уповая на милость Авелина. Она немо бормотала обращение к нему, умоляя защитить Вальтера, направить сокрушающую силу околицей, дабы она не затронула его, но погубила недругов. Просила она и о том, чтобы огонь оттеснил палачей, тем самым даровав драгоценные для победа секунды, которых сейчас было чрезвычайно мало: они песчинками просачивались в тонкое горлышко временного сосуда и заживо хоронили ни в чём не повинную семью.