Сесилия упивалась долгожданной свободой. Вальтер увёл Джейн на вечернюю прогулку. Он учил дочь тому, как ориентироваться по звёздному небу, а она, влюбчивая в красивые пейзажи и очарование нетронутой природы, всматривалась в чёрную бездну, простирающуюся наверху, и часто пропускала отцовские поучения мимо ушей. Истории, которые рассказывала мать, увлекали её куда больше: Джейн гадала, жили ли Боги там, за пеленой непроглядного морока, украшенной серебряным бисером и огромной сверкающей жемчужиной в самом центре.

Пока Вальтер проводил время с Джейн, пытаясь хоть как-то отвлечь её от красочных легенд, Сесилия не прекращала сборы: она наряжалась на праздник, посвящённый уходящему теплу и грядущим холодам. Она во что бы то ни стало хотела покутить, потанцевать да вкусить яств, привезённых из-за моря, и при этом совсем не страшилась тревожного предзнаменования, которое принёс дурной вестью супруг.

Продев в уши длинные серьги, повторяющие форму дубовых листочков, Сесилия поправила густые пряди, выпятила грудь колесом, красуясь своей неугасаемой молодостью, и рассмеялась неожиданно для самой себя. Её нежные уста горели моложавым кокетством, а глаза светились изумрудным озорством.

Казалось, ничто не испортит увядающий вечер и скорую ночь, питающуюся его сладким соком.

Дверь отворили без стука. Рослая, широкоплечая фигура, облачённая в тёмную, местами потрёпанную мантию, возникла на пороге. Сесилия ахнула от неожиданности, прижала ладонь к бледным ключицам и обернулась, сохранив на лице отблеск томной улыбки. Вальтер, вернувшийся из леса, выглядел, словно зверь, окончивший охоту. Черты его лица заострились; скулы, покрытые порослью колючих волос, теплели приятной бронзой.

– Джейн, – обернувшись через плечо, позвал он. – Быстро иди сюда! Что ты там копаешься!

Дженифер что-то неразборчиво крикнула в ответ. Видимо, снова копалась в траве, заприметив сонного ежа, которому не посчастливилось стать жертвой детского обожания.

Сесилия сделала шаг навстречу мужу, надеясь утешить его крепкими объятиями, однако Вальтер отпрянул от неё. Он окинул её одеяние взглядом, и его зрачки будто бы вытянулись, налились красным от плохо скрываемой злобы.

– Это… – мужчина резко подался вперёд, схватил эльфийку за худенькое запястье и потряс, пальцами впившись в рукав нежного сарафана. – Это что такое?!

Грудь, налившаяся уверенной спелостью, впала. Сесилия недоумённо качнула головой и, вырвав руку, отошла от Вальтера, приласкать которого так хотела всего минуту назад. След, оставленный крепким хватом, алой полосой обхватил изящную кисть.

– Сегодня ярмарка, – растирая покрасневшую кожу, сказала Сесилия и осклабилась, понимая, к чему клонит супруг. Он вознамерился закрепостить её, оставить кухарничать в четырёх стенах, прикрываясь волнением и чрезмерной заботой. – И я пойду на неё, что бы ты там себе ни придумывал.

Вальтер был непреклонен. Он равнодушно, с мертвецким отрешением смотрел на свою жену, и глаза его были чужими, не осталось в них боле коричневой зрелости, отдающей золотом медовых слив. Не осталось ничего, чем Сесилия извечно любовалась. Его взор, осквернённый пронырливой безмятежностью и ехидной насмешкой, внушал страх, злобу и странное, доныне невиданное отвращение. Сесилия не знала, как правильно описать свои чувства, но ей казалось, что взгляд Вальтера, если бы был вещью материальной и осязаемой, сплошь состоял бы из острых углов и засечек, как и сам Вальтер. Выпрямивший спину до боли в пояснице, напряжённый, словно натянутая струна, он издавал звон. Неслышный, лишённый звука, он оглушал похлеще набата праздничных гонгов или песни величественных колоколов. Этот звон не обволакивал, не ласкал слух. Он резал уши, ввинчиваясь в них запредельно глубоко, и пронзал черепную коробку, безвозвратно прокалывая нечто ценное кончиком заржавевшего бура.

Вопреки приказу своего мужа – а его слова были ничем иным как приказом, несмотря на их мнимую праведность, – Сесилия отвела плечи назад, опустила взгляд в небольшое зеркальце, лежащее на прикроватной тумбе. Она продолжила наносить цвет на губы, аккуратными движениями выводя их контур алой помадой. Её лик, подчёркнуто статный и решительный, напитался красками, коих бледнолицей эльфийке так не хватало в обыденности. Впрочем, она не огорчалась: каждодневный марафет Сесилия приравнивала к пустой трате времени, к бесполезному занятию и ребячеству, что являлось непозволительным для женщины её лет. Но в честь праздника можно было разгуляться на широкую ногу. В дни и ночи, приуроченные к особым событиям, Сесилия будто бы расправляла крылья. Хотя, пожалуй, свободы в её стремлении к красоте не было. Как бы ни убеждала она себя, что оттеняет молочную кожу розовыми румянами для личного успокоения и наслаждения, в недрах своей души хранила она понимание, что не стала бы разукрашивать себя, будто стену орнаментом, если бы осталась одна на всём белом свете. Сознавая это, Сесилия коснулась своих непривычно красных губ пальцами и вздохнула. Затем она перевела взгляд на супруга, надеясь, что тот оценит её старания и, быть может, проявит снисхождение, однако наивной мечте не было суждено воплотиться в жизнь. Судя по лицу Вальтера, он не был доволен. Неповиновение всегда пробуждало в нём гнев.

Изумрудные глаза потускнели, вперились в зеркальную гладь, которая запечатлела всю скорбь, отразившуюся на миловидном лице, словно бы оно было зеркалом, а не овальная стекляшка. Внезапно бесцветная поверхность пошла рябью, вздыбилась и всколыхнулась, как морские воды во время шторма, да смыла застывшее отражение.

– Вальтер! Что ты делаешь?! – от неожиданности взвизгнула Сесилия и тут же зажала рот ладонью, испугавшись своего голоса, который определённо принадлежал не ей, а какой-то другой женщине, напуганной, беззащитной, посрамлённой. Той, кем она не привыкла быть.

Зеркальце распалось паутиной изломанных трещин: его рамка, обрамлённая гладкими камешками и разноцветным бисером, раскололась, с неё ярким дождём посыпались мелкие бусины. Они с перестуком бились об пол и катились по нему, крупицами разрушенной отрады останавливались у ног Вальтера, у подошвы его чёрных ботинок, которые он так и не удосужился снять.

– Вальтер! Как ты мог! – Сесилия схватилась за его руку и крепко сжала запястье, впившись в кожу ногтями.

– Никуда ты не пойдёшь, – шумно дыша, прохрипел Вальтер и, свысока взглянув на жену, отмахнулся от неё, как от надоедливой собачонки. Он вырвал свою руку из ослабевшей хватки и выругался, увидев на кисти рваные царапины. Запястье обожгло болью, обдало сильным жаром, и раны мерзко заныли, одним своим наличием доводя до белого каления. Своей уверенностью Сесилия задела самомнение Вальтера. Это разгневало его, и он рассвирепел, взбесился, как пёс. С той лишь разницей, что вязкая белёсая пена не текла из уголков его перекошенного рта.

Вальтер ощерил зубы. Его лицо воистину походило на волчью морду, а искривлённый рот – на клыкастую пасть, приоткрытую в предвкушении грядущей жатвы.

– Я ждала этого праздника! Я ждала его! – Сесилия отшатнулась, сделала шаг назад. Она утёрла слюну с губ, и алый цвет багровым заревом расплескался по её нежной коже, кроваво-красным мазком протянулся от уголка рта к подрумяненной щеке. – Ты не можешь так просто взять и заставить меня сидеть дома! Из-за того, что увидел помарь!

Она бессильно ухмыльнулась. Горестно и натужно – дикий оскал дался её лицу, привыкшему к изящной мимике, с трудом. Скулы будто надломились, позволив лукавому полумесяцу исказить прелестный лик.

– Ты не понимаешь! Забыла, что встреча с ней – к худу?! – прорычал Вальтер и подступился к Сесилии, попытался ухватить её за локоть, но та увернулась и подобралась, боясь своего мужа.

Она его боялась. Металась по комнате, как птичка, запертая в клетке и вынужденная прыгать на потеху зорким зеницам пленителя.

– Плевать! – горячечно выпалила эльфийка и скрестила руки на груди. – Если мне и суждено сдохнуть, я хочу умереть свободной, а не затворницей! Хочу, чтобы моя безрадостная, скотская жизнь запомнилась хоть чем-то!