Рука, которая меня не обнимала, лежала на его животе, и я протянула руку и провела пальцем по черным завиткам на его предплечье, что быстро стало одним из моих новых любимых увлечений. Когда я дошла до неровного шрама на нижней стороне — того, который он, очевидно, получил от того, что мальчики были мальчиками, — я задержалась на грубой сморщенной коже.

— Ты собираешься начать задавать вопросы, не так ли?

Черт. Это было так очевидно? Но то, чтобы моя сдержанность сегодня, несколько раз сыграло мне на руку, поэтому я не собиралась останавливаться.

— Я расскажу тебе, что произошло, — сказал он. — Но сначала расскажи ты, что о тебе знают немногие. Я делюсь с тобой всеми своими секретами, но не знаю ни одного из твоих.

Могу ли я сказать ему, что сейчас я не просто спортивный обозреватель газеты? Что у меня действительно есть важная история, которая может привести меня туда, где я хочу быть?

— Ты знаешь, как мало я знаю о хоккее, хотя благодаря тебе это быстро меняется…

Вот оно. Идеальное начало…

Но сегодняшний вечер был таким прекрасным. Он сказал мне, что ничего страшного, если мы будем расходиться во мнениях, и что я слишком упряма, но я не хотела, чтобы во время нашего разговора в постели разгорелся спор. Я скажу ему, обязательно. Но сейчас я хотела остаться в этом милом, уютном месте, где он крепко обнимал меня, и все было в порядке с миром. Поэтому я раскрыла свой второй секрет, хотя и не была уверена, что хочу, чтобы он его знал.

— Моя мама была королевой конкурсов красоты — она даже выиграла титул «Мисс Алабама» и участвовала в конкурсе «Мисс Америка». Поэтому, когда я была младше, она приглашала меня участвовать в конкурсах красоты.

— Как в тех жутких фильмах, где маленьких девочек пытаются сделать похожими на кукол? — Хадсон, казалось, пришел в ужас от этой идеи, но затем постарался придать своему лицу более выразительный вид. — Прости. Это прозвучало неправильно.

— Нет, я понимаю — вот почему я никому не рассказываю об этом. Она очень хотела отправить меня туда, как только я научилась ходить, но мой папа ей не позволил. Я помню, как они то и дело ссорились из-за этого, и с каждым годом все сильнее. Когда мне стукнуло двенадцать, мой папа наконец уступил, но только если это было то, чего я сама хотела. Больше всего на свете я хотела, чтобы они перестали ссориться, и поначалу это было забавно — наряжаться и путешествовать по штату, чтобы участвовать в соревнованиях. Раньше мне всегда казалось, что моя мама только терпела меня, но внезапно она стала осыпать меня вниманием. Она была так счастлива, работая над конкурсами. Подбирала мне наряды, водила в солярий, приклеивала ресницы…

Я сосредоточилась на цифре 718, нанесенной чернилами в середине переплетенных линий, которые придавали руке Хадсона вид бионической мышцы. Я не ожидала, что из этого будет так трудно выбраться, или что меня охватит холод, когда я подумаю о том годе, когда это вообще перестало быть веселым.

— Чем старше я становилась, тем больше на меня давили. Многие девочки участвовали в соревнованиях с пяти лет — они ели, дышали и спали ими. Когда я должна была отрабатывать свою походку и танцевальные номера, я вместо этого читала National Geographic или просматривала статьи в Интернете.

— А вот и моя умница, — сказал он, и тепло затопило меня, прогоняя холод.

Я подняла глаза и увидела, что его взгляд прикован ко мне. Он протянул руку и намотал прядь моих волос на палец, как делал это на днях.

— В любом случае, тогда мы с мамой и начали ссориться. Она хотела, чтобы я больше занималась спортом и сидела на диетах, потому что набирала вес — я сказала ей, что это называется ростом груди и ягодиц, а она ответила, что это от лени. Она даже отвела меня к тренеру по физической подготовке и посоветовала ему найти способ проработать мою «огромную задницу».

— Богохульство, — сказал Хадсон, прикрывая щеку рукой.

Внезапно история показалась мне не такой сложной, и я впервые порадовалась, что многочасовые выпады, приседания и кардио-тренировки, за которыми следовало очень мало еды, не помогли.

— Честно говоря, с конкурсами было не так уж плохо. Я встретила много милых девушек, которые были сосредоточены на распространении информации о достойных делах, и я видела множество матерей, которые работали, чтобы это было весело, и водили своих дочерей за мороженым, независимо от того, выигрывали они или проигрывали.

Возможно, отчасти это было связано с моим пристрастием к мороженому. Я хотела таких отношений со своей мамой, но, поскольку с ней у меня не получилось, у меня были такие отношения с Лайлой.

— Пока они этим занимались, моя мама указывала на мои недостатки и говорила, что мне нужно уменьшить размер платья, и это начало подрывать мою самооценку. В конце концов, я сказала ей, что хочу уйти, но она сказала, что мы не можем — что мы будем работать, пока не вернемся домой с короной. И тогда я пошла к папе. Иногда я беспокоюсь, что их ссора из-за этого отдалила их друг от друга настолько, что она захотела уйти от него.

Я никогда никому в этом не признавалась, потому что слишком боялась, что это правда.

Хадсон покачал головой.

— Это чушь. Если она не видела, какая ты красивая, умная и удивительная, это ее потеря. Она похожа на человека, который никогда не будет по-настоящему счастлив.

Это было правдой. Она никогда не была довольна ни своей внешностью, ни своим телом. Она всегда стремилась к большему и никогда не была счастлива, даже когда получала все, что хотела.

Хадсон обнял меня крепче и поцеловал в лоб. Это был такой нежный жест со стороны парня, которого я никогда бы не назвала нежным. Слезы навернулись мне на глаза, пытаясь вырваться наружу. Я не была уверена, было ли это из-за эмоций от рассказа, или из-за того, как он отреагировал, или из-за всего этого, но я отказываюсь плакать прямо сейчас.

Я сглотнула ком в горле, а затем подняла голову и улыбнулась ему.

— А теперь ты.

— Ты неумолима. Говорю тебе, неумолима, — сказал он, качая головой. Затем он приподнял предплечье, о котором шла речь. — Стеклянная бутылка.

Я ждала продолжения, но он ничего не сказал.

— Эй? Мне нужно больше информации. Где остальная часть истории?

— Я просто хотел сначала услышать, как ты будешь умолять.

Я хлопнула его по груди, и он рассмеялся. Постепенно веселье исчезло с его лица, и я подумала, не стоит ли мне сказать ему «Забей». Он рассказал мне так много грустных историй своей жизни, и у меня защемило сердце при мысли, что в ней может быть больше грустных, чем веселых.

— Эти подонки пытались отнять у меня хоккейную форму, — сказал он. — Ее и так было трудно достать — родители Дэйна дали мне деньги, которых у меня не было, — так что мне было все равно, что их двое, и они крупнее меня. Я протянул свою сумку, как будто собиралась отдать ее им, и когда парень потянулся за ней, я ударил изо всех сил, зная, что мне нужно оглушить его на достаточное время, чтобы вырубить следующего парня и убежать. Я ударил его прямо в горло, и это сработало — он отшатнулся назад, схватившись за шею, пытаясь отдышаться.

— У другого парня была бутылка с дешевым пойлом, поэтому он разбил её о кирпичную стену и бросился на меня. Идиот выглядел так, словно насмотрелся фильмов о драках в барах.

Судя по зазубренному шраму, удар оказался более эффективным, чем хотелось бы.

Хадсон провел пальцем по морщинистой белой линии.

— Он подловил меня, но я нанес удар в живот, а затем хук в челюсть. В это время появились еще какие-то люди из района, и эти два придурка убежали.

— Тебе наложили швы? — спросила я.

— Не-а. Мамы не было дома, так что я просто перевязал рану и сказал, что все в порядке. Рана зажила отлично. Затем я написал на ней свой код города. Что-то вроде напоминания о том, откуда я родом. Мое детство было тяжелым, но оно сделало меня тем, кто я есть.

Я снова провела пальцами по шраму и татуировке, удивляясь, что парень вообще пережил свое детство. Он рассказал историю о другой татуировке, и тогда я перешла к шраму на его бедренной кости.