— Это, безусловно, большая улыбка, — сказала Лайла. Я даже не заметила, что она вышла из своей спальни. — В последнее время ты казалась такой напряженной. Тебе идет она.

Я восхищаюсь ее самообладанием. Если бы мы поменялись местами, я бы уже спросила, кому она пишет и что он ответил.

— Хадсон написал мне.

Она кивнула.

— Я так и думала.

Я села, освобождая ей место на диване.

— Я тут подумала… Может быть, мне пора покончить с сексуальной частью моего творческого отпуска? Я имею в виду, как я могу полностью описать его анатомию, если не вижу всего этого?

— О боже, — сказала Лайла, без сомнения, раскусив мой неудачный аргумент.

— Ладно, очевидно, что речь идет не об анатомии игрока. Но это может быть просто о сексе.

Лайла вздохнула.

— По моему опыту, это никогда не заканчивается просто сексом. И я боюсь, что ты немного… чересчур оптимистична, полагая, что сможешь ограничиться этим. Ты действительно хочешь «без обязательств»? — она посмотрела мне в глаза. — Будь честной.

Я пожала плечами, хотя мое тело сопротивлялось этому слишком небрежному жесту.

— Пока я держу себя в руках, он не будет играть со мной. На самом деле, это придаст мне сил. Мне не придется беспокоиться о том, кто мы друг для друга. На этот раз я буду знать, что это обычный секс, и если что-то будет развиваться — круто, а если не получится, так тому и быть.

Когда я осмелилась снова встретиться взглядом с Лайлой, по выражению ее лица было ясно, что она считает это самой глупой идеей на свете.

— Я не знаю, как тактичнее это сказать, поэтому просто скажу, что это звучит, как хороший способ снова причинить себе боль.

— Но все изменилось, — возразила я, не желая расставаться с этой идеей теперь, когда она у меня появилась. — Я не буду думать о нем больше, чем он есть на самом деле. Я сама решу, когда это прекратить. Парни занимаются таким с незапамятных времен.

— Я не думаю, что есть достаточно веские доказательства того, что парни…

— Лайла, я люблю тебя, но сейчас не время для семантики. Просто поверь в меня, у меня все получится. Я буду звонить ему лишь тогда, когда захочу секса, получать от этого удовольствие и не заниматься прочими проблемами в отношениях, в которых я все равно не разбираюсь.

Она выдохнула, и этот выдох, по-видимому, весил сотню фунтов, потому что длился целую вечность.

— Я думаю, ты можешь делать все, что захочешь, Уит. Но не уверена, что ты сможешь сдержать свои эмоции, даже если это то, чего, как тебе кажется, ты хочешь сейчас. Так что просто… будь осторожнее, ладно? Если почувствуешь, что привязываешься — независимо от того, что ты знаешь и насколько ты сильна, — прекрати это. Выйди и избавься от этих чувств прежде, чем они пустят корни.

Я была почти уверена, что корни уже пустились. Они обвивались вокруг моего сердца и становились все крепче каждый раз, когда я общалась с Хадсоном. Я знаю, у него была своя история, которую он скрывал так же, как и я. Нас что-то связывало, хотя я достаточно умна и обладала более чем достаточным опытом, чтобы понимать, что этого, вероятно, недостаточно, чтобы заставить его изменить свои взгляды.

Несмотря на все это, я все еще хочу исследовать эту связь, а не убегать от нее. Я ничего не могла с собой поделать.

— Уитни?

— Я услышала тебя, — сказала я.

— Просто хотела убедиться, что ты знаешь, что делаешь.

У меня не было ни малейшего представления. Но если выбирать между непринужденностью и желанием больше общаться с Хадсоном или быть слишком требовательной и отпугивать его, я выбираю «больше Хадсона».

— Я не уверена, что понимаю, что делаю, но хочу, по крайней мере, оставить возможность действовать без обязательств.

Лайла резко кивнула.

— Ладно. Если я тебе когда-нибудь понадоблюсь, знай, что я всегда на расстоянии телефонного звонка.

Как будто мы обе знали, что это нужно, мы одновременно наклонились для объятия.

— Люблю тебя.

Она сжала меня еще крепче.

— Я тоже тебя люблю.

Возможно, я была излишне оптимистична в отношении событий на Гудзонском фронте, но это не помешало мне подумать о том, что когда-нибудь мне, вероятно, понадобится сделать этот телефонный звонок.

Хадсон

Я несколько дней избегал звонков от мамы, и она оставила меня в покое после того, как я сорвался, но сегодня я чувствовал, что могу справиться с чем угодно. Опухоль на моей лодыжке спала, я мог ходить, не хромая, и вот тогда-то и появилась настоящая причина, по которой я, черт возьми, чуть не сбежал в кампус.

Ночь с Уитни засела в моей памяти, и я вспоминал ее всякий раз, когда чувствовал нарастающее разочарование, — почти каждый раз, когда учился. Уверенный, что сейчас мне это особенно нужно, я вызвал в воображении ее улыбку, вкус ее губ и на мгновение задержал это счастье, прежде чем нажать кнопку обратного вызова на своем телефоне.

— Хадсон? — в мамином голосе прозвучало удивление — она не думала, что я перезвоню, хотя и оставила сообщение с просьбой.

— Да, — сказал я.

— Как прошел твой хоккейный матч на прошлых выходных? Ты выиграл?

Она, очевидно, не следила за матчами, иначе знала бы, что я не играю.

— Мы выиграли, — сказал я, потому что это было правдой и проще, чем упоминать о травме. Ей было все равно, когда Рэймонд сломал мне ребра, поэтому трудно было представить, что ее будет волновать вывихнутая лодыжка.

— Послушай, я знаю, ты не со всеми моими решениями согласен, но разве ты не видишь, как сильно я хочу, чтобы ты был частью моей жизни? Я не хочу, чтобы мы снова отдалялись, как раз тогда, когда наконец-то наладили отношения.

— Каждый раз ты выбираешь его, — сказал я. — Все было хорошо, потому что я думал, что ты с ним покончила. У меня были годы доказательств того, что ты никогда не перестанешь бегать к этому придурку, но почему-то я все еще разочарован.

— Когда-нибудь ты влюбишься и поймешь, что это не так-то просто.

— Если это любовь, то я пас, — несмотря на то, что я изо всех сил стараюсь избегать отношений, я думал, что, может быть, однажды, когда-нибудь, я остепенюсь, потому что это то, что все делают и мне понравилась мысль иметь сына и учить его хоккею. Я не тешил себя иллюзиями, что найду ту самую любовь, которую люди превозносят и о которой поют песни. Но почему-то при упоминании о любви на ум пришел один журналист. На этот раз вместо того, чтобы принести счастье, беспокойство поднялось и взяло верх.

Я доверял очень немногим людям, и мысль о том, чтобы полностью довериться кому-то, даже Уитни… Противоречивая смесь тоски и страха скрутила меня изнутри.

Как бы ни было приятно представлять, что я могу рассказать обо всем Уитни, и она волшебным образом все исправит, это было далеко от реальности. Я даже сам не мог справиться со своей сумасшедшей жизнью, хотя у меня был двадцать один год, чтобы понять, как это сделать.

Кроме того, те вещи, которыми вы когда-нибудь поделитесь, когда будете уязвимы, станут оружием, которое другой человек использует против вас позже, когда все пойдет наперекосяк.

Еще один знак против того, чтобы когда-либо идти по этому пути.

— …реабилитация, и он изменился, — говорила мама.

— Я не понимаю, почему ты продолжаешь звонить и говорить мне об этом. Рэймонд может сотни раз проходить реабилитацию, и это не изменит того факта, что он кусок дерьма. Он снова ударит тебя, и тогда ты вернешься к старым привычкам, и я рад, что на этот раз буду далеко, потому что больше не смогу на это смотреть.

Я услышал, как она прерывисто вздохнула, и почувствовал себя куском дерьма.

— Не плачь, мама. Пожалуйста. Вот почему я продолжаю избегать твоих звонков. Мне нужно сосредоточиться на учебе — мне нужно двигаться дальше, даже если ты этого не делаешь.

— А как же праздники? Даже если ты не приедешь домой на свадьбу, ты, по крайней мере, приедешь и останешься на праздники, верно?