– Что такое Москва? Вот, к примеру, на тебе штаны латаные, рубаху года два не мыл, сам грязный, растрёпанный. А на голову тебе, к примеру, надели шапку хорошую, бобровую. Вот тебе и Москва!..

Советская дипломатия за границей – это дорогая бобровая шапка на просунутой в чужую дверь нечёсаной, обовшивевшей голове. Сзади, почтительно изгибаясь, тянется грязное, в коростах тело, а голова ведёт «переговоры»:

– Не угодно ли того? Не угодно ли этого? А то, знаете, мы вопрёмся к вам не только одной головой в приличной бобровой шапке, а всем грязным туловищем. Хлопот наделаем. Ей-богу-с…

Шапки бывают разные. Вот у Иоффе в качестве таковой приехал профессор-синолог Иванов. Отличный бобёр, старорежимным…

Удивительнее всего то, что, например те же англичане, которые на порог бы к себе не пустили такого господина, тем не менее ведут «переговоры», находятся в деловых сношениях. «Покупают» многокаратные бриллианты. Казалось бы, всего естественнее такого господина предоставить в участок:

– Спросите, откуда в этой окровавленной лапе этот чудесный солитер?

– Позвольте, – хрипит голос из-под шапки, – как у нас социалистическая революция, то собственности нету, всё народное… А я уполномоченный.

И только одни практичные янки поступили как честные люди. Они поинтересовались не только бобровой шапкой и грязным кулаком с зажатыми граблеными ценностями. Они посмотрели и оборотную сторону медали. В их «Арах» и продовольственных организациях они увидали такую картину, что на все предложения голого субъекта в бобровой шапке вступить в переговоры отвечают:

– Что вы? Ведь вы же разбойник!!!

Вот почему Ару[20] и выгнали из России. Мешает дипломатам. Марку портит.

Теперь бобровые шапки переехали в Чань-Чунь. Они кроют хилые еврейские тела Иоффе и Янсона, и из-под них несётся лихорадочная скороговорка:

– Что вы хотите покупать от нас? Мы представители русского народа.

А русский народ пока что величаво почёсывается и только этим и проявляет жизнь при созерцании клоунады советской дипломатии. Но неужели Япония поверит этим прохвостам?

Вечерняя газета. 1922. 9 сентября.

Сегодня уезжает за границу председатель бывшего временного Приамурского правительства С.Д.Меркулов.

Он едет туда, где кипит эмигрантская жизнь, но в качестве ли эмигранта едет он туда?

Нет! Прошло то время, когда мы все были убеждены, что нас могут учить и наставлять все старые боги нашей общественности. С крахом монархизма, с развалом всех тех устоев, на которых держалось русское общество до страшной поры и тяжёлого времени, крахнула и наша российская общественность.

Страстно домогавшаяся, в лице той же адвокатуры, вооружённой страстным желанием «законности», – домогавшаяся власти и возможности влиять и на ход государственной жизни, наконец получила она эту возможность вместе с Временным Всероссийским правительством. Это первое послереволюционное правительство наше было правительством русской общественности. И как таковое, оно проявило все свойственные ей качества.

Как только против него начались оголтелые выпады социалистов, преступников и прочей мрази, Временное правительство стало потакать им. Оно «парламентарно» уступило «воле» народа, состоявшего на ту пору сплошь из политических жуликов. Родилось «коалиционное» министерство. Судьба его известна.

И вот вся Европа переполнена этими людьми, так бесславно, непрочно и неумело сдавшими власть в 1917 году. Вот вам дряблый князь Львов. Вот выживший из ума В.Н. Львов, оберпрокурор Священного Синода. Вот Милюков, таивший золотую мечту славянства о православной Айя-Софии и слагающий с себя звание вершителя этих дел и принимающийся за бесталанную интеллигентскую «Историю великой русской революции».

С их переменчивостью, с их перескакиванием с «ориентировки» на «ориентировку», они, конечно, не могут быть водителями русского народа. Ни воли к власти, ни вкуса к власти, а только бубнение «законов».

Среди массы тех правительств, которые породила русская революция, несомненно, временное Приамурское правительство было самым крепким, самым твёрдым и самым умелым. Председатель его С.Д.Меркулов умел править, но, наседая на общественное мнение, умел настойчиво проводить свою волю. Благодаря ему Приморье стало чем-то целым в сложных перипетиях международной жизни Дальнего Востока, благодаря ему и его брату оно получило известную международную значимость.

Это подтверждают те японские документы, которые печатаются у нас. «Меркуловское» правительство являлось такой вещью, которую никак не скинешь со счетов.

Теперь С.Д.Меркулов едет за границу. Конечно, антураж, который будет его окружать, весьма слаб, но я уверен, что он приедет туда не для того чтобы учиться, как проваливается русское дело у многочисленных и постоянных ренегатов, почитателей «момента», а как то ядро, которое соберёт вокруг себя русские силы и сыграет на Западе крупную роль.

Пройдёт четыре-пять месяцев, и мы услышим про это.

Вечерняя газета. 1922. 13 сентября.

Когда я читаю отчёты об эсеровском процессе в Москве – я не могу удержаться не то чтобы от чувства злорадства, а от некоего одобрения тому, что происходит. Так было, так будет – стучал железный маятник революции. Законы истории неизменны – напевали нам все социологи, и вот оправдалась ещё одна историческая Немезида:

– Сеявшие ветер – пожали бурю…

В Москве идёт процесс эсеров. Надо отдать справедливость большевикам, они умеют инсценировать исторические моменты. Они везут барона Унгерна в клетке, как древле возили Пугачёва. Это они наполняют железнодорожные мастерские в Омске, где судят колчаковских министров. И, наконец, эсеров они выводят на Красную площадь, которая заполняется толпой, взирающей на преступников, стоящих у окна.

Эсерам вынесены смертные приговоры – и если продолжать действовать в том же «национальном» вкусе, большевикам пришлось бы выводить эсеров на лобное место. По следам царя Петра – Ленин должен был бы изволить взять собственноручно топор…

Эсеры корчат из себя гонимых, и подобно тому как Бейлиса возили по Америкам и Европам напоказ как жертву русской царской жестокости, эсеры поднимают шум по всей Европе. Большевики – преступники!

Конечно, это хорошо. Даже эсеры во главе с Керенским и его «свободами», доведшие Россию до царства Ленина, даже они, всегдашние укрыватели социалистически накраденного, даже они вопят, наконец, что большевики – прохвосты. Заявление, безусловно, компетентное.

Но вот дело в чём. Большевики, видите ли, попирают законы, заявляют эсеры. Они не считаются ни с какими свободами.

Но ведь, господа, на что же вы жалуетесь? А вы, социалисты-революционеры, – сами стояли за сохранение законов, что ли? А вы, грабившие, жёгшие, уничтожавшие дворянские гнёзда по всей необъятной России, вы – на какое законодательство сошлётесь?

Вы, исподволь, в течение десятилетий вашими толстыми журналами, вроде «Русского Богатства», растлевавшие в наивно-иронических статьях душу русского общества, – давно ли вы стали такими сторонниками охранимости законов?

Вы, бросившие лозунги в русскую крестьянскую массу о земле и прочем и увлёкшие её с собою в Учредительное собрание, – вы разве заботились о законности?

А вы и ваши Ропшины, взрывами бомб подтачивавшие устои русского общества и порядка, – вы тогда не заявляли ли, что «в борьбе обретёшь ты право своё»?

Теперь эти социалистические Грингмуты и Катковы начинают сетовать на то, что ученики превзошли своих учителей!

Эсеры и прочие либералы сеяли бурю – и пусть они пожинают её теперь. Теперь, когда гибнет столько истинных героев националистов, столько простой русской крови пролито руками преступников социалистов, право, не жалко проливающейся социалистической крови. То тарантулы поедают сами себя.