Покамест всё идёт гладко, как вода, льющаяся во время дождя из водосточной трубы. Но пункт 3 о том, «как на это будут реагировать общественные организации, опирающиеся на Нарсоб», таит в себе киммерийские сумерки.

Дело в том, что генерал Дитерихс «принял своё решение слишком поспешно, без надлежащей ориентировки и ознакомления с историей происхождения власти Временного Приамурского Правительства».

Так говорит В.Ф. Иванов и заявляет дальше:

– Источник происхождения этой власти – революция.

По поводу этого тезиса, хотя В.Ф.Иванов и приводит ссылки на «Русский Край», мы должны сказать, что это абсолютная неправда.

Иванов не может не помнить, что в предварительных совещаниях во время первого Съезда было решено образовать Совет Несосъезда именно для того, чтобы он принял власть при той возможности, которая тогда предполагалась.

Что это было возможно – захватить власть, об этом свидетельствовал некоторый успех полковника Глудкина в выступлении его в ночь на 31 мая.

Вот тогда-то только и были предприняты переговоры с каппелевским командованием, в результате которых уже в апреле месяце было достигнуто следующее соглашение:

I. Командование считает, что уже общественное настроение в Приморье в противобольшевистском духе выявилось настолько, что возможны активные действия против большевиков и передача власти несоциалистам.

II. Командование полагает, что, по оценке политических деятелей Приморья, в лице С.Д.Меркулова оно видит то лицо, к которому должно перейти объединённое руководство действиями против большевиков.

III. Командование полагает, что по свержении большевиков власть должна перейти к Совету Несосъезда под председательством С.Д. Меркулова, при участии в общей работе Народного собрания как органа законосовещательного.

Вот этому-то правительству в лице его председателя и подчиняется безоговорочно армия. На что имеется документ.

Таким образом, заявление В.Ф. Иванова, что «Приамурское правительство получило власть от революционного комитета (национально-революционного – В.И.) по соглашению с командованием» – или слабая память В.Ф. Иванова, или нарочное запамятование и подтасовка фактов.

Думаем, что последнее.

Власть Временного Приамурского правительства стоит на глубоком, твёрдом общественном базисе, что доказали последние события, где общество было явно против переворотчиков, и не сбывчивым инсинуациям запутавшегося и дискредитировавшего себя политического деятеля отвести внимание генерала Дитерихса на ложный след.

Вечерняя газета. 1922. 23 июня.

Социалисты-советчики с чемоданами в руках, со средствами в бумажниках, полученными от ободранных алмазов и жемчугов с окладов икон, вырученными от проданных «царских» драгоценностей, мечутся по Европе, с корабля на бал, из вагона люкс на конференцию.

Увы, как далеко миновало то время, когда все эти господа были твердокаменны в своих убеждениях зажечь революцией европейское море. Эти непримиримые идеи слезли с них, как через год революции слезли с красы и гордости русского страшного бунта – матросни их флотские шинели и бескозырки, и они на всём пространстве необъятной России обратились мало-помалу в самых обычных ободранных товарищей.

Идеи революции изношены. Советские дипломаты удивляют мир своим скромным поведением и переговорами. Блестящий цилиндр Чичерина виден на королевских приёмах, но вместо революционной идеи под ним сияет безглазыми дырами один череп.

Череп российского социализма.

Он умер, этот социализм. Он провалился с таким громовым треском, с такими стонами народными, что весь мир, присутствовавший на этих играх обречённых в русском колизее, должен был содрогнуться от ужаса.

Но перед нами вопрос. Что же становится на место его?

Мы не можем считать строителями жизни ту спекулянтскую накипь, которая переполняет теперь собой столицы. Мы не можем считать Нэпо основой возможного возрождения, эти последние судороги умирающего коммунизма.

Броситься в другую сторону? Броситься в объятия философствующей, неумной русской эмигрантщины, утверждающей, что всё поправится само собой, что уменьшение количества похищаемых коммунистами жизней и имущества, просто по причине уменьшения таковых, – представляет из себя «эволюцию советского строя»?..

Или, наоборот, в мечтах о реставрации нежить усталую душу и злобное воображение? Тщетная задача! Как у «сменовеховцев», так и у реставраторов есть какая-то фатальная вера в рок. Вера в то, что всё сделается само собой, без участия кого бы то ни было, как только исполнится полнота времён.

Трудное время перед русскими людьми, труден ответ на вопрос – куда идти?

Нет пути ни с буйными помешанными коммунистами, ни с тихими идиотами, национальный процесс перелаживающими в формулу «всё образуется…».

И только далеко-далеко слышится, как конский топот по степи прильнувшему ухом к земле, – слышится верная поступь идущего народа!

Она жестока, эта поступь. Она несёт месть, но месть скрытую. Она не будет глушить рукояткой револьвера в подвалах и застенках чрезвычаек. Она воздвигнет эшафоты на площадях под ясным солнцем и, в сознании правоты своей, станет уничтожать то, что уничтожал до сих пор русский народ.

Будет стихийное, нелепое, дикое, но верное пробуждение народной воли – а первым делом она выльется в мести.

Воли, которую так насиловали принципами коммунизма.

Воли, которую так отделяли от здравого смысла.

Воли, которой не руководили сочувственно и любовно.

Только воля к жизни простит Россию, вырвется из цепких лап международных организаций, а пока мы не видим этой воли.

И если она будет слишком жестока на первых порах – если содрогнутся сердца обречённой на изнашивание российской интеллигенции, мы можем только сказать:

– Ты ведь хотел этого, Жорж Данден!!

Вечерняя газета. 1922. 1 июля.

В ДВР общественной жизни, как таковой, нет. Всё и все молчат, загнанные в подполье. Газеты, несмотря на все вопли местных демократических зоилов, и сравниться не могут с местными по свободе печати. Интеллигенция либо молчит, либо пресмыкается у власть имущих, комбинируя разные должности на железной дороге, в кооперативах, где так называемый душок демократического порядка ещё остался вместе с улучшенным пайком.

Зато в Приморье общественная жизнь дышит. Собственно говоря, только здесь, на этом маленьком клочке земли былой Российской Империи, только тут культивируются национальные лозунги. Только здесь слышны вздохи сожаления о былой России, чего не услышишь на её выжженных солнцем и коммунизмом равнинах, где только один гимн – хлебца дай – висит в воздухе как странное марево.

В этом преимущество Приморья, в этом его заслуга. Но у ДВР есть одно значительное преимущество.

Подавленная общественная жизнь оставляет также в покое армию ДВР. Она немногочисленна, эта армия. Нельзя ведь гнать армии из центральных, более благополучных районов на Восток, мимо оазисов социалистического людоедства. Может выйти превеликий конфуз. Местный же читинский, забайкальский «ландвер», так сказать, ненадёжен. Зато – то, что есть, есть ли это коммунистические полки или части, или ослеплённые партизаны, всё это стоит весьма твёрдо на правительственной платформе и не раскачивается политическими спорами.

Это то, чего нет у нас. Даже если какая-либо часть нашей армии и стоит на платформе «аполитичности», то само стояние это играет роль политики. Мы же говорим уже о специально политических частях, которые занимаются изданием газет, памфлетов и претендуют за великий Ледяной поход чуть ли не на верховную власть.

Итак, к носу Иван Ивановича надо прибавить рот Иван Петровича. К тому, что мы имеем, к политической жизни, слабо, но всё же лелеющей идеалы национальной России, надо прибавить крепкую армию, и тогда можно твёрдо смотреть.

Вечерняя газета. 1922. 10 июля.