Уснуть удалось далеко не сразу, да и то ненадолго.

Меня разбудило движение и шум.

– Сейчас придут из штаба, – пояснил Дима, заметив, что я не сплю.

Наши кровати стояли рядом, и в неярком освещении ночника я заметила, что Дима сидит, а все остальные уже на ногах.

Я тоже приняла сидячее положение и спросила, стараясь не выдать охватившую меня панику:

– Который час?

– Около пяти.

– Что-то случилось? – догадалась я.

– Не могу сказать. Сейчас всё узнаем.

Я едва успела поправить одежду и собрать волосы в хвост, как дверь приоткрылась и в медицинском кабинете появились те двое из штаба, что допрашивали нас с Димой, в сопровождении Васильича.

Через десять минут мы уже были в курсе всего, что происходит. А происходит следующее: разведка в виде партизанских отрядов доложила, что поиски стебачей начались и продвигаются довольно активно. Они уже наткнулись на несколько пустующих убежищ и продвигаются как раз в нашу сторону. Но прежде, чем они дойдут до нашего убежища, они могут обнаружить места, где остались люди – там много больных и немощных, старики и матери с младенцами. Вывезти их пока не представляется возможным, поэтому руководство штаба приняло решение перейти к активным мерам.

– Мы собираем группу – небольшую по численности, но чтобы это не выглядело инсценировкой. Добираться до Заморска они будут на электричке – так мы наверняка сможем привлечь внимание стебачей. Мы не знаем, насколько радикальными будут их меры, но что-то они, конечно, решат предпринять. Возможно, им требуется снова показать свое влияние и запугать людей, – ничуть не стыдясь жестокости этой идеи, вещал штабский.

– Но ведь это опасно, – подал голос Васильевич. – Сработает это или нет, жертв избежать не удастся. Если эта идея не будет реализована, погибнут те, кого мы пытались оградить. А если всё получится, то мы лишим жизней тех, кто пошел на это.

– Да, это опасно. Но это действенно. По нашим подсчетам, потери будут не так велики, как могли быть – не более двухсот человек.

Я ахнула, зажав рот ладонью. Двести человек?! И они хотят сказать, что это немного? Уверена, он сам не стал бы подставлять свой лоб под пулю, чтобы кого-то спасти.

– И чего мы добьемся? – устало вопрошал Васильич, потирая пальцами переносицу.

Кажется, штабский стал выходить из себя. Ещё бы – его великолепную идею не поддержали с криками ликования. Я глядела на него исподлобья и думала, как можно было доверить такую миссию столь жестокому и абсолютно бесчувственному болвану.

– Мы дали им слишком много свободы и слишком много возможностей для мятежа. И мы же обязаны это прекратить. Я не стану смотреть, как мой город уничтожают изнутри.

– А как уничтожают его жителей по вашей же воле – станете? – не побоялся возразить Васильич.

Хотя расстояние между нами более метра, я чувствую, что боюсь этого человека ничуть не меньше, чем в тот момент, когда увидела его впервые в кабинете у Анатолия Васильевича. Как будто он может в любой момент наброситься на одного из нас и начать душить за то, что ему перечат. Он не лучше стебачей! Вот уж попали – из огня да в полымя.

– Чего вы добьетесь этим? – повторил свой вопрос Васильич, не обращая внимания на пускающий молнии взгляд штабского и смело глядя ему в глаза.

– Мы воспользуемся методом, предложенным Виктором: попытаемся оставить стебачей без командования. Они рассредоточатся, и тогда мы сможем взять их голыми руками. Мы накажем тех, кто не подчиняется законам и нарушает безопасность и спокойствие города. Конечно же, так просто этот мятеж им не сойдет. Не физически, конечно. У нас цивилизованное государство. Есть более доступные способы.

– Меньше всего я хочу знать, что вы собираетесь с ними делать. Единственное, что меня сейчас интересует – это то, что вы собираетесь рисковать жизнями десятков граждан, и я хочу понять, оправдан ли этот риск, – спокойно, но настойчиво произнес Васильич.

– Мне кажется, не Вы, а я осуществляю руководство штабом. Этот вопрос уже согласован и решение по нему вынесено.

– Хорошо. Но вы же не можете заставить людей участвовать в этом?

– Нет. Заставлять я не намерен. Повторюсь, у нас цивилизованное демократическое государство, – делая акцент на каждом слове, произнес тот. – Уверен, люди сами стремятся помочь своему городу и близким, вынужденным терпеть лишения. Разве не так?

– Я согласен, – первым отозвался Дима, и глаза всех присутствующих устремились на него.

«Нет! Что ты делаешь?» – мысленно взывала я, но он даже не обратил на меня внимания.

– На что ты согласен? – фыркнул Васильич, – Ты ещё ходить-то толком не можешь.

– А мне ходить и не требуется. А уж до электрички как-нибудь доберусь.

– Мне кажется, тебя не только в живот пуля задела, – с укоризной заявил Васильич, но его тотчас перебил довольный голос.

– Я не сомневался, что в нашем городе найдутся достойные граждане, настоящие патриоты! – штабский так расчувствовался, что даже пожал Диме руку.

Тот принял это с некоторым смущением, и всё-таки его решение, как и выражение лица, было твердым и непоколебимым. Поэтому мне не оставалось ничего иного, как выдавить из себя:

– И я тоже.

Прежде, чем кто-то успел отреагировать на мои слова, Дима отчеканил с неизменным спокойствием:

– Нет. Я считаю, что девушкам там не место.

Его слова и взгляд целиком были направлены штатскому, словно он меня и за человека не считал. Конечно, за свою смелость он быстро получил хорошую репутацию в его глазах, но я не готова была сдаваться так быстро.

– Думаю, инсценировка получится более убедительной, если в электричке будут не только мужчины и парни, но и девушки. Иначе может показаться, что набирали группу бойцов, а не эвакуировали обычных граждан.

Я знала: штабский не мог со мной не согласится. Он колебался лишь доли секунды, а затем сказал:

– Уважаю. Вы тоже поедете, если не передумаете, конечно.

Я знала, что иду на верную смерть, но впервые мне было всё равно, что со мной станет. И только легкий трепет в груди свидетельствовал о том, что сердце ещё живо и не очерствело окончательно. Может быть, это моё предназначение – ценой собственной жизни спасти этот город? Что ж, это не самая худшая миссия.

– Я не передумаю, – произнесла я с такой уверенностью, что даже Дима с неизменной ему сталью в голосе мог бы мне сейчас позавидовать.

Я украдкой бросила на него взгляд и заметила, как напряжено и сосредоточено было его лицо. Внутренне я ликовала победу, но, оказалось, что существовать моему триумфу было недолго, так как Дима вдруг произнес:

– У меня есть идея получше.

Штабский чуть наклонил голову, приготовившись слушать, в его глазах явно читался интерес к разгоревшейся дискуссии.

– Для этого не потребуется рисковать таким количеством жизней. Я пойду к стебачам, встречусь со своим братом и разыграю историю, будто здесь узнали о моей причастности к ним и хотели убить, поэтому я вернулся, возненавидев весь мир и уверовав в их идею справедливого общества. Я расскажу им о якобы планах властей, о том, что слышал. И когда они пойдут атаковать, вы будете ждать их в условленном месте, вооруженные и готовые к этой встрече.

Дима закончил свою речь и впервые за время своего монолога взглянул на штабского. Все молчали, пораженные этой мыслью. Я знала, что реакция на услышанное у нас у всех разная – представителю штаба идея Димы наверняка придется по душе, а я не могла поверить, что Дима способен на такое. Это же жестоко. Погибнет столько людей! И пусть они одержимы идеей «справедливого общества», но они всё равно люди. А может быть, это единственный возможный способ их усмирить? Что я знаю о политике? Ровным счетом ничего. Я просто хочу жить в мирной обстановке, с родными и близкими, и быть счастливой.

Но больше всего меня поразил не тот факт, что вооруженного столкновения всё же не избежать, а то, что Дима сам предлагает себя в виде жертвы. Это невообразимо. Так не должно быть! Я на собственной шкуре испытала жестокость этих людей, кроме того, я больше чем уверена, что во второй раз они не поверят Диме. Он уже предал их, и не однажды, если считать наш побег неделю назад. Неужели он сам не понимает, на что идет? Ради чего? Что он хочет доказать и кому? Штатскому – что он смелый? Или мне – что последнее слово всегда должно оставаться за ним?