Расстегнув сумочку, я достала кошелек, пересчитав скромную сумму денег, которую взяла с собой и протянула парню:

– Вот.

Он недоуменно взглянул на купюры в моих руках, потом перевел взгляд на лицо, и его правая бровь удивленно приподнялась.

– Положи это в кассу. За ту еду, что ты взял, – пояснила я, презрительно сжимая губы.

Я вовсе не собиралась его устыдить, я лишь хотела, чтобы моя совесть была чиста.

Он сделал недовольное выражение лица, медленно выдохнул, пытаясь не заводиться, а потом произнес:

– Это магазин моего отца. Я подрабатывал у него разнорабочим, имею право вместо своей зарплаты взять немного еды?

Я удивленно открыла, а потом закрыла рот, словно выброшенная на берег рыба, не находя нужных слов. А вдруг он обманывает? Просто нашел отговорку? Но воспоминание о том, как он целенаправленно спешил именно сюда и сразу же нашел дверь в кладовку, убеждают меня в обратном. Ну ладно, раз это магазин его отца, это меняет дело.

Убрав кошелек в сумку, я подошла к всё ещё разбросанному по частям на бетонном полу телефону и попыталась вернуть его к жизни. Краем глаза я заметила, что парень с недоверием посматривал в мою сторону, словно опасаясь, что я могу выкинуть что-нибудь ещё. Но я всего лишь хотела понять, жив ли мой мобильный после столь громкого падения и забрать его с собой, когда выберусь в город. Не оставлять же его здесь после трех лет, проведенных вместе, с архивами фото и видео, с гигабайтом любимой музыки.

Телефон молчал, напрочь отказываясь реагировать на нажатие различных кнопок, и я, обреченно вздохнув, вынуждена была констатировать:

– Ты его убил.

Никакой реакции не последовало. Что ж, ничего другого от такого чурбана как он, я и не ожидала.

– Долго мы здесь ещё будем?

– Не знаю. До завтрашнего утра, может быть.

– А какой смысл здесь сидеть? – выкрикнула я, предчувствуя, что за целую ночь в этом полутемном холодном подвале можно сойти с ума, – Может быть, там уже всё спокойно!

– Ты хочешь проверить? – его голос снова звучал надменно-холодно, и я вынуждена была подчиниться, обреченно прислонившись спиной к холодной стене и прикрыв глаза, словно это могло помочь прогнать мучительный кошмар.

Рисковать своей жизнью мне совсем не хотелось. К тому же я жуткая трусиха, и лучше уж буду торчать всю ночь здесь с этим неприятным типом, чем выйду одна туда, где час назад неизвестные сбрасывали бомбы на главную площадь нашего города.

– Как тебя зовут? – тихо спросила я, пряча руки в рукава своего теплого свитера, чтобы согреть озябшие ладони.

– Дима, – ответил он, не спрашивая моего имени.

Пришлось говорить самой:

– А я Надя.

Парень не отреагировал, словно не слышал, и я со злостью смотрела ему вслед, когда он вышел, чтобы выбросить пустую банку от колы и пакет от чипсов.

Я пыталась убедить себя в том, что мне повезло: я жива и нахожусь в относительной безопасности. Однако в подобной обстановке и с такой «дружелюбной» компанией верится в это с трудом.

Спать на твердом мешке, застеленном тонким одеялом очень неудобно. Я переворачивалась с одного бока на другой, пытаясь улечься поудобнее, но так и не могла найти удачную позу, в которой могла бы надолго заснуть. В подсобном помещении магазина ощущалась прохлада, и я свернулась калачиком, чтобы сохранить ускользающее тепло.

К вечеру разыгралась гроза, и первый раскат грома заставил меня вздрогнуть и насторожиться. Я старалась справиться с не покидавшими меня слабостью и страхом. Мне хотелось чувствовать смелость, может быть, даже злость. Выскочить бы сейчас и… Не знаю, что бы я смогла предпринять и как это помогло бы предотвратить то, что уже случилось. Вместо этого я сидела в полумраке магазинчика и нервно тряслась, прислушиваясь.

– Это гроза, – равнодушно пояснил Дима, и это были все слова, которыми мы обменялись за вечер.

Я лежала, втягивая запах пыли и прислушиваясь к звукам, но ничего, кроме мерного дыхания Димы не слышала. Гроза давно закончилась и вокруг снова установилась тишина.

В эту бессонную ночь воспоминания и пережитые за день эмоции накрыли меня с головой. Я старалась не думать о том, что сейчас с моими родными и где они, удалось ли укрыться Лике.

Мне казалось непонятным, почему мы сидим здесь, когда, может быть, в городе всё давно успокоилось, и мои родители сбились с ног, разыскивая меня. Но безотчетный страх заставлял меня остаться здесь, рядом с парнем, которому волей – не волей придется доверять, раз уж я это сделала в самом начале, когда он тащил меня прочь из творившихся на площади ужасов в неизвестном направлении.

Я старалась позабыть о жутком гуле военных вертолетов и падающей с одного из них взрывчатке, об огромном столбе пыли, взметнувшемся после и страшных криках, в один миг наполнивших город. Но у меня не получалось. Наверно, теперь эта картинка всегда будет стоять перед моими глазами, а в голове будет биться мысль о том, что было бы, если бы вертолеты подлетели к площади на пять минут позже, если бы мы с Ликой успели дойти до цели.

Потом, неизвестно почему, перед моими глазами ясно встает лицо Димы, его пристальный взгляд, каким он изредка смотрел на меня, загорелое лицо, карие глаза и сильные руки. Его образ прочно врезался в мою память, совсем не так, как все остальные события сегодняшнего дня, казавшиеся мне сплошным туманом, чужими воспоминаниями, давно виденным в кинотеатре фильмом.

Диме тоже плохо спалось. Он ворочался с боку на бок, поднимал голову, чтобы взглянуть, сплю ли я – и каждый раз я притворялась спящей. Он оставил свет включенным, и я полагала, это потому, что в самом начале нашего знакомства я призналась Диме, что боюсь темноты. На самом деле не так уж и боюсь, просто чувствую себя некомфортно. Сегодня я поняла, чего боюсь по-настоящему – войны и смерти. Больше всего я боялась услышать вновь выстрелы или взрывы, но вокруг стояла непроницаемая тишина.

Под утро мне удалось забыться тревожным сном, пока робкий щебет ещё не совсем проснувшихся воробьев не попытался разбить тишину. Они были совсем рядом, может быть, даже на крыше, и я улыбнулась, искренне веря в то, что жизнь продолжается, и сегодня, уже совсем скоро я вернусь домой, где меня ждут мои мама и папа, а завтра снова пойду в школу и, честное слово, попытаюсь понять эту несуразную математику, заучу все формулы и стану лучшей ученицей. Пусть только всё вернется обратно.

Мне удалось задремать ещё ненадолго, а когда я разлепила глаза, Дима сидел на мешке с прихваченными из магазина продуктами и завтракал. Я приняла сидячее положение и заметила, как сильно распухла моя нога в районе щиколотки.

– Блин, – еле слышно произнесла я, пытаясь коснуться её и чувствуя нестерпимую боль.

Дима заметил это. Я перевела на него растерянный взгляд и увидела, как внимательно он изучает мою ногу, закусив губу и явно о чем-то раздумывая.

– Погоди-ка, – произнес он, поднимаясь и ненадолго покидая подсобку.

Вернулся он с небольшой бутылкой водки, пол-литровой бутылкой воды и пачкой каких-то таблеток.

– Так, – внимательно изучив рекомендации по применению таблеток, пробормотал Дима, – Головная и зубная боль, мигрень, боль в спине, мышечные и другие виды боли… Не знаю, как это поможет, но вот всё, что смог найти. Выпей. Вот вода. И надо спиртом протереть ногу.

– А вдруг это перелом?

– Ты встать можешь?

Я осторожно, опираясь о стену, попробовала встать на больную ногу и почувствовала острую боль.

– Могу, только не опираясь на нее, – призналась с жалобным выражением лица.

Конечно, грех жаловаться на мою невеликую травму по сравнению с тем, что могло быть, не появись на моем пути вчера Дима, и всё же это весьма обидно. И очень больно. Боль стала гораздо резче, чем вчера вечером.

– Ладно, давай позавтракаем, а там разберемся. Это возьмем с собой, – кивнул он на пачку таблеток и бутылку воды, а затем предложил сходить в основную часть магазина и выбрать что-нибудь поесть.