Лишь через десять минут Дима заговорил снова. Он отрывисто рассказал мне, как штабский, который сам принимал участие в боевых действиях, помог ему выбраться из эпицентра обстрела. О том, как через жуткие полчаса, пока он сидел с несколькими ранеными в окопе, абсолютно не осознавая, где грань между реальностью и небытием, штабский вернулся и с ликованием провозгласил о разгроме войск противника. Всё это осталось для Димы чем-то нереально далеким, покрытой дымкой тумана.

Потом их доставили в Заморск, обследовали в медицинском центре, оказали помощь, накололи антибиотиками и успокаивающими средствами.

Лекарство не усмиряет, а лишь усыпляет на время. Я понимала его, как никто другой. Боль никуда не уходит. Она лишь притупляется и долго – возможно, целую вечность, – будет держать в своих когтях. Я знала, что все его мысли – о брате, и не смела просить ни о чем. Я истосковалась по нему, я пережила целый месяц в неведении и жутком страхе, но теперь Дима здесь, и я могла его обнять. Мои родные живы и снова со мной. А вот его жизнь разрушена под основание.

Его брат убит, и я знала, что он корит себя за это. Его мать находится в больнице, потому что состояние женщины, узнавшей о гибели своего сына, не поддается никакому описанию. Когда все твои мысли о том, что вот он был, твой сын – здоровый, сильный, крепкий – рядом с тобой, а теперь его тело обездвижено и сердце никогда не забьется… Когда ты проходишь все стадии психологической защиты, которые призваны стабилизировать наше состояние, а на самом деле ничуть не помогают. Когда ты отрицаешь свершившийся факт, пытаешься замаскировать свое собственное сознание, но случившееся после этого всё равно остается в виде нелепой, неизменимой данности… Когда у тебя в голове вертится сотня, если не тысяча вопросов, ответа на которые теперь никогда не будет… Вот что переживает эта женщина – мать, потерявшая своё чадо, сколько бы лет ему не было. И ещё много всего, что нельзя передать словами. Того, что я не могу передать и прочувствовать.

Есть ли большее горе на земле, чем пережить смерть своего ребенка?!

Мне хотелось спросить у Димы, где она находится и навестить её. Просто посидеть рядом и подержать за руку. Но я прекрасно понимала, что сочувствие и любые благие намерения интересуют её меньше всего. Они не смогут заполнить пустоту, образовавшуюся внутри и на одну десятитысячную.

Ради чего страдают сотни, тысячи матерей, жен, детей? Ради чьей-то прихоти! Ради взыгравшего самолюбия! Ради несчастного куска земли!

Я чувствовала внутри такой неприкрытый гнев и острую ярость, что хотелось крикнуть: «Остановитесь!» – да только кто услышит?

Как этим людям – Диме, его маме, другим, потерявшим своих родных, набраться сил и жить дальше? Можно сжать зубы, но нельзя отключить сердце. Нет такого средства, которое помогло бы забыть о глубокой ране. Нет такого средства, которое помогло бы возвратить им своих близких.

Мои руки крепко сжимали почти остывшую чашку чая. Тело уже затекло, но я продолжала сидеть на стуле у окна, поджав под себя левую ногу, и неотрывно глядела в окно.

Закат сегодня был необыкновенно красивый. Даже не думала, что в конце октября небо может быть таким красивым. А может быть, все предыдущие годы своей жизни я просто не замечала, каким удивительно красочным оно было? Может быть, для того, чтобы увидеть красоту каждого мгновения жизни, нужно наконец остановиться и посмотреть вокруг? Если не хочешь сделать это сам, то жизнь принудит тебя к этому.

Когда-то в двенадцать или тринадцать лет я было влюблена в одного артиста. Я не пропускала ни одной кинопремьеры с ним и мечтала, как однажды он случайно заметит меня в толпе и решит познакомиться. Конечно, это было невозможно в силу ряда причин, главная из которых заключалась даже не в убийственной разнице в возрасте (он был вдвое старше меня), а в том, что мы жили в разных городах и пересечься в толпе не могли априори. Но однажды мне всё же посчастливилось попасть на его спектакль. И вот тогда, сидя перед самой сценой в первом ряду и ожидая его выхода на сцену я ощущала, что в этот момент моя жизнь делится на «до» и «после» – до встречи с ним и после того, как я увижу его вживую. Тогда для меня это было важно, но спустя некоторое время я его позабыла, и он уже не играл в моей жизни столь значимой роли. Жизнь осталась прежней, и только приятное воспоминание осталось в память о том спектакле.

По настоящему на «до» и «после» моя жизнь разделилась теперь. И это не тот случай, когда время может сгладить острые углы. Так, как было, больше не будет никогда. Даже если мой город восстановят и нам разрешат вернуться. Детство кончилось не в тот момент, когда мне исполнилось шестнадцать, и не тогда, когда я проснулась и сказала себе: «Ну, Надя, хватит, пора вырастать». Судьба сама вмешалась в мои планы и внесла свои коррективы. Теперь я здесь, в Заморске. У меня новая школа, новый дом, где до моря пешком всего пятнадцать минут. У меня есть Дима. Это, пожалуй, единственный весомый плюс моей новой жизни. Как ни напрягайся, а иных положительных сторон выявить пока не удалось. Хотя и это не мало.

Звонок нового недорогого мобильного телефона вернул меня к реальности и, уже поднося его к уху, я улыбалась, догадываясь, чей голос сейчас услышу.

– Привет, – раздалось в трубке, и я, поймав себя на том, что улыбаюсь помимо воли, ответила тем же. – Какие планы на день?

– Никаких, – честно призналась я, ожидая, что Дима предложит что-нибудь интересное, и не ошиблась.

– Как насчет прогулки по холодному Заморску?

– Не такой уж он и холодный, – заступилась я за город, который едва успела узнать за столь короткое время, но которому была безмерно благодарна за то, что он приютил меня и мою семью.

– Это смотря сколько гулять, – уклончиво произнес Дима, и я уловила в его голосе улыбку.

Честно говоря, я была совсем не против того, чтобы гулять до того долго, чтобы промерзнуть насквозь, но всё равно не желать расставаться. Я так соскучилась по Диме за эти долгие дни и недели, что каждую минуту рядом с ним ценила чрезвычайно дорого.

Но в последнюю секунду перед тем, как радостно согласиться, опомнилась.

– Слушай, у меня же завтра контрольная по алгебре. А я ни в зуб ногой, ничего не понимаю. Собиралась поучить. Может быть, завтра всплывет в голове хоть что-нибудь.

– Хм… Ладно, алгебра так алгебра. Репетитор нужен?

– Конечно! – живо откликнулась я на столь заманчивое предложение. – Ты хорошо разбираешься в математике?

– Вроде бы проблем никогда с этим не было.

– Тогда жду тебя в гости!

Полчаса, которые, как я успела прикинуть, были у меня в запасе, я провела, метаясь, как угорелая, из комнаты в кухню, следя за тем, чтобы не выкипел кофе, и пытаясь привести в приличный вид скромную обстановку нашей квартиры. Мы с родителями ещё не успели как следует обжиться и сделать квартиру уютной. По большей степени потому, что у нас не было к этому ни средств, ни времени. Мама и папа работали каждый день, включая субботу и воскресение, я же училась, а в свободное время предпочитала находиться за пределами тесной квартирки, тем более теперь, когда ко мне вернулся Дима.

К приходу любимого я была почти готова, не считая трясущихся от странного волнения коленок и легкого головокружения. Обычно такое случается, когда видишь парня впервые и, столкнувшись с ним взглядом, влюбляешься. По крайней мере, в книгах всегда описывают подобные чувства при первой встрече героев. В нашем же случае всё обстояло совсем иначе. Всё, что я способна была испытывать в день нашего знакомства – это жуткое недовольство к парню, который раздражал меня своей холодностью и отстраненностью, создавая впечатление возомнившего о себе Бог знает что.

– Привет! – легко коснувшись моих губ, Дима жестом фокусника вытащил из-за спины коробку конфет. – Это к чаю. Подсластить нелегкую участь десятиклассницы.

– Вообще-то я не жалуюсь. У меня только с алгеброй проблемы. А за конфеты – спасибо.