– А что Вы предлагаете? – смело взглянул на меня парень, вмиг обретя решимость. – Каким ещё способом можно наказать тех, кто напал на людей, нарушил их покой, благополучную жизнь ради собственных целей? Нам надо вернуть этот город! Нам нужно искоренить этих мерзавцев, считающих себя всемогущими. Нас в разы больше! – всё больше распалялся парень.
– Во-первых, нам надо остаться в живых, – неожиданно вступил в разговор Дима.
Его голос звучал непоколебимо-спокойно, но я видела, что он немного взволнован. Видимо, информация, доведенная до нашего сведения этим парнем кое-в-чем была и для него неожиданным открытием.
– Думаю, эту тему лучше отложить на другой раз, – прервала я, опасаясь, как бы это не повредило ему ещё больше, но Дима сделал предостерегающий жест рукой и взглянул на меня с укоризной.
– Не надо делать из меня смертельно больного. Я хочу сказать о том, что обычные люди – вы в том числе, многого не знаете, – обратился он к парню. – И ты не ошибся, когда причислил меня к числу стебачей. Можно сказать, что на какую-то долю я и есть он.
Парень испуганно отшатнулся, а с соседних коек на нас тут же воззрились несколько любопытных пар глаз. Видимо, разговор заинтересовал и их, а теперь столь стремительный поворот заставил выдать себя, потому что загнал в тупик своей неожиданностью.
Диме снова пришлось рассказать всё историю, ту, что я уже знала. О его брате, об убеждениях стебачей и давлении сверху.
– Это всё крайне неожиданно, – задумался парень. – То есть ты полагаешь, что стайка неуравновешенных психов пытается овладеть нашим городом, и при этом успешно?
– Не то чтобы стайка, их гораздо больше. Несколько тысяч, насколько я знаю. Но дело даже не в этом. Они одержимы идеей. Они живут по принципу секты – есть их правильное убеждение, а все остальные, имеющие другое мнение, заблуждаются. Они не хотят убивать, иначе бы давно уже обнаружили все наши убежища и очистили город. Они дают людям шанс добровольно покинуть город, при этом создавая иллюзию небезопасности, чтобы всё выглядело как гонения, настоящая гражданская война.
– Но кому это нужно? – задал парень интересующий нас всех вопрос.
– Боюсь, что на этот вопрос я вряд ли смогу ответить. Я был лишь мелкой пешкой в их иерархии, и был посвящен в то, что знаю сейчас лишь потому, что мой старший брат занимал там особые позиции.
– А ты не пробовал переубедить брата? – осмелев и почувствовав в Диме соратника, парень легко перешел с ним на «ты» и даже сделал пару шагов вперед, сокращая расстояние.
– Поверь мне, это бесполезно.
– Они знают? – он воздел глаза к потолку, имея в виду штаб.
– Знают. Всё, что мог я уже сделал. Боец из меня никакой, сам видишь, – Дима с горестной усмешкой воззрился на одеяло, в то место, где находилось его ранение.
На секунду парень потупился, встревоженный напоминанием о своем неразумном поступке, но всё же набрался сил произнести следующую фразу:
– Нужно узнать, что они собираются предпринять. Возможно, это можно сделать гораздо быстрее и проще, без человеческих жертв.
Мы с Димой бросили на него вопросительные взгляды, и парень спокойно и внятно объяснил:
– Нужно рассредоточить команду стебачей. Лишить их командования, и тогда, возможно, удастся их переубедить или воздействовать иным мирным способом.
«Лишить их командования» – идея хорошая, но это значит – убить. Убить Диминого брата.
Я встревоженно взглянула на Диму, но он сохранял спокойствие. По меньшей мере, видимое. Он столкнулся с моим понимающим скорбным взглядом и улыбнулся, хотя глаза стали жесткими.
– Хорошо. Иди, и, по возможности, расскажи потом, что там решили.
На прощание парни пожали друг другу руки и расстались едва не приятелями. Меня это почти не удивило.
– Кстати, я Виктор, – обернувшись у двери, уточнил парень. – Поправляйся! Я постараюсь заглянуть завтра утром, – сказал он на прощание, скользнув взглядом и по мне, но по-прежнему опасаясь моей напускной строгости.
Я ушла ближе к ночи, неохотно оставляя Диму в медицинском крыле. В опустевшей общей спальне помимо меня разместился отряд добровольцев, с которыми мы познакомились прошлой ночью, да Васильич, полномочия которого с отъездом постояльцев стали ещё скромнее. Необходимости спать на полу на матрацах больше не было, поэтому я перебралась на одну из пустующих кроватей и закрыла глаза, чувствуя, как по телу разливается усталость, которую я отгоняла весь день. Мне хотелось представить, каким будет завтрашний день. Будут ли стебачи нападать, как было запланировано изначально или их планы поменялись? Какую тактику выберут наши войска – оборонительную или наступательную? Едет ли на подмогу армия, или мы, как последние трусы, просто сдадимся перед стайкой опьяненных сумасшедшей идеей мерзавцев с оружием в руках?
Как ни пыталась я дознаться, Васильич не сказал ни слова о завтрашнем дне. То ли служебная тайна не позволяла, то ли туманность планов, то ли ещё какие-то трудности, о которых я могла лишь догадываться. Я решила не лезть не в свое дело, и полностью положиться на волю судьбы. Неужели она способна оставить нас после всего, что уже выпало на нашу долю?!
С утра я снова заняла пост возле Диминой койки. Любовь Ивановна уже не ругалась и даже смотрела на меня не так строго, как прежде. Наверно, смирилась с моим каждодневным присутствием здесь. Или привыкла, обращая на мое присутствие здесь столько же внимания, как на белый халат и шапочку, которые она всегда носила.
Мы с Димой болтали на разные темы, стараясь избегать всего, что касалось сегодняшнего дня и войны в целом, и я чувствовала себя почти счастливой. Парень явно шел на поправку, что не могло не радовать. Окончательно расслабиться мне не давало лишь висящее в воздухе напряжение и угнетающая тишина вокруг. Все ждали чего-то страшного, но при этом делали вид, будто всё, как обычно.
Между «постояльцами» медицинского крыла уже сложилась особая приятельская атмосфера. Когда я зашла, то увидела, как пенсионер Илья Николаевич, как оказалось, живший недалеко от меня, прямо на той же улице, играл с Димой в шахматы, задумчиво почесывая отросшую бороду. Видимо, Дима оказался сильным соперником.
Они пытались привлечь и меня, но я честно призналась, что не умею, и научить меня довольно сложно, так что «уж лучше как-нибудь в другой раз». А вот Дима запросто ставил «шах» и «мат», так что скоро против него сражались уже всей компанией, пока я любовалась на его озаренное лицо и блестящие от азарта глаза, в которые я была влюблена без меры. Так здорово было понаблюдать за довольными лицами или поговорить о чем-то положительном. Хотя бы о том, как заживают раны.
Несколько раз в день медсестра делала Диме перевязку и обрабатывала рану чем-то вроде спирта. Запах стоял на всю палату, а возможности проветрить помещение не было. Не обходила она вниманием и меня, сообщая, что её мама, Людмила Викторовна, взяла с неё слово приглядывать за мной, поэтому Танечка с периодичностью раз в три часа выгоняла меня из медицинского кабинета покушать или чуть-чуть отдохнуть, вздыхая о том, что возможности выйти на воздух не представляется. Васильич строго-настрого запретил любые вылазки, и перечить ему никто не решался.
День клонился к вечеру, а никаких новостей по поводу стебачей всё ещё не было. Мы поужинали тем, что смогли приготовить из оставшихся продуктов – нечто вроде гречневой каши, только без масла и сахара, с чаем. А затем, пообщавшись немного, решили ложиться спать. Мне не нравилась эта неопределенность. Она была похожа на затишье перед бурей. А вдруг именно ночью случится то, чего мы ждем и боимся одновременно?
На этот раз я легла в медицинском крыле, сумев заручиться поддержкой Тани, на одной из освободившихся кроватей. Всех больных, кроме Димы и раненой женщины за два часа до отбоя эвакуировали в Заморск, посчитав, что переезд не должен навредить их здоровью. Васильич стремился оставить как можно меньше людей, и я не знаю, каким чудом мне посчастливилось здесь остаться. Хотя посчастливилось или нет – это вопрос весьма спорный. Но я твердо решила, что мое место – здесь, рядом с Димой, и я ни за что не позволю заставить себя уехать, оставив его одного. Так что теперь нас осталось совсем немного – я, Дима, раненая женщина, от которой я ни разу не услышала ни одного слова, Любовь Ивановна, Танечка и Васильич, тщательно оберегающий наши жизни. Да ещё несколько человек из отряда добровольцев, которым не привыкать к трудностям, и которые сами же решили остаться для нашей защиты и необходимой обороны в случае внезапно возникшей опасности.
