— Ты нужен мне, — шепчу я ему в губы. — Пожалуйста.

— Тебе не нужно умолять меня, habibti, — мурлычет он. — У тебя всегда есть я.

Я благодарю звезды, что этим вечером на мне ночная рубашка, а не брюки. Я протягиваю руку между нами и глажу его твердую длину через льняные брюки, постанывая от твердости там. Он так готов ко мне и так же отчаянно нуждается во мне, как и я в нем. Я оттягиваю пояс его штанов вниз, освобождая его длину, но нет места или простого способа полностью снять его штаны, поэтому я оставляю их там, где они есть, обнажая только его член.

Я задираю ночную рубашку вокруг бедер и поднимаюсь, чтобы оседлать его. Обхватываю его пальцами, поглаживаю и срываю стон с его губ. Его большие руки обхватывают мою талию и приподнимают мою ночную рубашку, чтобы я могла потереть кончиком его члена влагу у себя между бедер. Я истекаю для него, отчаянно хочу овладеть им, поэтому быстро направляю его к своему отверстию и начинаю опускаться по всей длине. Мы оба стонем, когда я раскачиваю бедрами и двигаюсь вниз, пока полностью не усаживаюсь. Мои ноги болтаются в воздухе, мы оба устроились на массивной ветке древнего дерева, где-то над нами тигр роется в листьях. Кажется, никого из нас не волнует странность происходящего. Здесь нет ничего странного. Мы — это просто мы.

Я не могу использовать свои ноги в качестве опоры, поэтому в итоге я двигаю бедрами взад-вперед, испытывая удовольствие, когда клитором трусь о его таз.

— Да, — мурлычет он, его руки сжимают мои бедра и помогают двигаться. — Оседлай меня, habibti.

Я прижимаюсь к нему, вызывая медленное нарастание удовольствия. Никакой спешки, никакой торопливой, отчаянной грубости. Это нежно, страстно, легко и красиво, как и Спейд. Мой укротитель тигров. Мой добрый убийца. Поскольку он так нежен со мной, я такая же с ним.

Наши кульминации нарастают одновременно, как будто мы сами постановили это таким образом. Мы прижимаемся друг к другу, нежная волна заставляет нас обоих вспотеть в течение нескольких минут. Мы стонем вместе, наши пальцы ласкают тела друг друга, и он целуют мою шею, прежде чем нежно стягивает мою ночную рубашку через плечо, чтобы прикусить меня. Он такой мягкий, что в уголках моих глаз выступают слезы.

Я никогда не чувствовала себя такой желанной, как со Спейдом.

— Кончай за мной, habibti, — мурлычет он мне в ухо. — Возьми меня с собой.

— Да, — кричу я, зная, что никогда не смогла бы оставить Спейда, независимо от ситуации. Я бы взяла его с собой. Я бы взяла их всех с собой. Даже в смерти…

Мы разбиваемся вдребезги вместе, наши крики такие же тихие и нежные, как и наши занятия любовью. Он шепчет мне на ухо слова на своем родном языке, которых я не понимаю, но они все равно кажутся мне приятными. Когда его руки обхватывают меня и удерживают, я делаю то же самое с ним, держась так крепко, что побоялась бы причинить ему боль, если бы он не был таким большим и мускулистым.

— Я люблю тебя, — прохрипела я, мои слезы все еще время от времени капали. Дом. Это мой дом.

— И я люблю тебя, habibti, — отвечает он.

— До самой смерти? — Спрашиваю я, мое сердце болезненно колотится.

— Даже после этого, — бормочет он, прежде чем поцеловать меня в лоб.

Сон внезапно застает меня в объятиях Спейда, усталость, наконец, побеждает страх. Я не понимаю, что заснула, пока мир внезапно не приходит в движение, и я с трудом открываю глаза и понимаю, что Спейд несет меня обратно в мою палатку.

Свобода идет рядом с ним, время от времени задевая головой мою свисающую руку, предлагая утешение и родство.

Еще одна королева, сбежавшая из своей клетки.

Я полагаю, мы все просто звери, ищущие любви.

Глава

40

Прошло несколько дней, а карты все еще не дали мне никаких ответов. Разочарование заставляет меня пытаться больше открыться силам, стоящим за ними, самому цирку. Я наблюдаю, как дети играют и восстанавливаются. Тигрица идет им на пользу, даже Мелвину, который выглядит гораздо здоровее, чем когда мы его нашли. Все они снова набрали вес, их глаза заблестели, но некоторые из них по-прежнему не спокойны, их души повреждены настолько, что несколько недель или даже месяцев ухода не помогут излечить их. Потребуются годы, чтобы некоторые из их травм прошли. Это никогда не пройдет полностью, но со временем может уменьшиться. Я надеюсь, что мы сможем продолжать предлагать им целебную среду, в которой они смогут найти себя.

Поскольку я так открыта окружающей меня энергии, цирку, он предупреждает меня об их прибытии до того, как я вижу машину, выезжающую из-за поворота дороги. Я выпрямляюсь и свищу, предупреждая всех остальных. Дети немедленно прекращают свои занятия и смотрят в мою сторону.

— Убирайтесь с глаз долой, — говорю я им, — на случай, если возникнут проблемы.

Ребята постарше собирают всех и расходятся по палаткам. Я знаю, они будут охранять их, пока мы не выясним, чего хочет полиция.

Никогда не заканчивается хорошо, когда появляются копы, особенно после нападения. Часть меня беспокоилась, что они отомстят за наше дерзкое стремление выжить и процветать, но вместо этого у нас на пороге правоохранительные органы. Похоже, что-то случилось, что привело их к нам.

Даймонд появляется рядом со мной первым, остальные сразу после.

— Что происходит? — Спрашивает Спейд, не сводя глаз с единственной полицейской машины, съезжающей с дороги.

— Я не знаю, — отвечаю я, — но что-то мне кажется тут не чисто.

Уныние, нависшее надо мной с тех пор, как карты заговорили о смерти, сгущается, когда двое полицейских выходят из машины. У одного из них большие усы, которыми он явно гордится. Другой выглядит молодым, свежим, как новичок. Ни один из них не смотрит на палатки с добротой, когда они все это осматривают, их губы кривятся от отвращения.

— Чем мы можем вам помочь, офицеры? — Спрашивает Даймонд, его голос приобретает тот же тенор, который он использует для выступлений. Он явно пытается избежать неприятностей до того, как они начнутся. Мы не можем позволить себе новых смертей после последней атаки, даже если это нависает над нашими головами как обещание.

— У нас нет с вами никаких дел, цирковые уроды, — говорит полицейский постарше, его глаза прячутся за авиационными очками. Он оглядывает нашу группу, прежде чем его взгляд останавливается на мне. — У нас дело к Эмбер Кэмпбелл.

Я вздергиваю подбородок.

— Я больше не пользуюсь этим именем.

— Забавно, — говорит новичок, — потому что, насколько нам известно, вы все еще замужем.

Коп постарше не поправляет его, но он выпрямляется, пристально глядя на меня из-под очков. Он не удостаивает остальных даже взглядом, как будто ему все равно. Другие члены нашей семьи появляются из палаток, им любопытно, что происходит.

— Что тебе нужно от Эмбер? — Спрашивает Даймонд.

— Это не твое дело, урод, — глумится новичок.

Даймонд улыбается, и новичок застывает под этим взглядом. Это нехорошая улыбка.

— Все в этом цирке — мое дело, — говорит он угрожающим тоном. — А теперь расскажите нам, по каким причинам вы вторглись в наш лагерь.

Губы новичка кривятся, и он открывает рот, чтобы ответить, но коп постарше поднимает руку, останавливая его, и он тут же захлопывает рот.

— Вас объявили в розыск, миссис Кэмпбелл. — Я скриплю зубами при упоминании фамилии, но воздерживаюсь от ответа, пока он не закончит. — Ваш муж, доктор Кэмпбелл, сообщил, что вы были похищены этими… людьми. Мы здесь, чтобы вернуть вас домой.

Моя кровь стынет в жилах, и я делаю шаг назад.

— Мой муж?

— Идите с нами, и мы отвезем вас домой, — говорит офицер, кивая. — Тогда мы сможем покончить со всем этим.

Мрак над моей головой сгущается еще больше.

— Нет, — говорю я им.

— Итак, миссис Кэмпбелл…

— Не называй меня так! — Я рычу, делая еще один шаг назад. — Я не хочу иметь ничего общего с этим человеком! Ты доставил свое сообщение. Теперь уходи.