Я прижимаюсь к нему теснее для утешения, мои пальцы поглаживают его обнаженную грудь. Что-то подсказывает мне, что это не очень приятная история, и я готова к этому.

— Пара, взявшая меня на воспитание, действительно была богата. Я был так взволнован, думая, что эти состоятельные люди хотят меня, что они могут полюбить меня, но с того момента, как я приехал в их особняк на Восточном побережье, я понял, что это совсем не так. Они не хотели детей, — бормочет он, устремив взгляд к звездам. — Им нужны были работники.

— Как ужасно, — прохрипела я, представляя крошечного Спейда, отчаянно желающего быть любимым, но вместо этого наткнувшегося на жестокость.

— Так оно и было, но, по крайней мере, мы были немного сыты. Мы, конечно, ели не то, что они.

— Сколько вас там было? — Спрашиваю я, уловив, что он употребил — мы.

— Пять, — отвечает он. — Две девочки и три мальчика. В основном они заставляли меня работать в саду, но иногда, во время вечеринок, меня заставляли расхаживать с подносом с напитками и обслуживать их богатых друзей. Ни один из них не задавал вопросов группе детей, работающих вокруг них. У меня сохранились воспоминания о том, как в пять лет я предлагал маленькие кусочки сыра взрослым пьяным мужчинам, но, по крайней мере, я не был на улице. По крайней мере, я не умирал от тех же болезней, что свирепствовали в моей стране. Они часто напоминали мне об этом.

— Так что случилось? — Спрашиваю я. — Как ты нашел дорогу сюда?

Он делает глубокий, хриплый вдох.

— Они кормили меня, но не много, недостаточно, чтобы убежать далеко. Это была стратегия. Если бы мы не ели слишком много, у нас не хватило бы сил убежать. Очевидно, они усвоили свой урок до того, как я туда приехал. У них была история использования этой тактики, и государство продолжало разрешать им воспитывать детей, но мой побег… Это просто… Свобода.

— Свобода? — Спрашиваю я, хмуро глядя на тигрицу на верхушке дерева.

— Да. Она тоже была их пленницей, приехала через несколько лет после меня. Они держали ее в клетке в саду за домом. Она была источником развлечения, как и я. Ее кормили недостаточно, но не настолько, чтобы она не внушала ужас. Я увидел в ней часть себя, животное в клетке, отданное на милость другим. Должно быть, она увидела то же самое во мне. Когда я начинал разговаривать с ней, пока возился с ее клеткой, она сидела и слушала. В какой-то момент я стал настолько глуп, что погладил ее. Представь мое удивление, когда она позволила мне. — Его мягкий смех говорит мне, что это было частичкой счастья из его прошлого, что Свобода стала этим.

— Там была вечеринка, еще одно экстравагантное мероприятие, чтобы что-то отпраздновать. Я не могу сказать тебе, что это было, но дом был полон, и мы были одеты в нашу рабочую одежду и получили подносы. Какой-то пьяный мудак врезался в меня, когда я проходил мимо, и расплескал все мои напитки. Тишина в бальном зале была оглушительной, когда все повернулись, чтобы посмотреть на меня. Меня и раньше били, но никогда так сильно, как тот мужчина, который налетел на меня. В наступившей тишине он повернулся и ударил меня тыльной стороной ладони.

Он прислоняется к ветке, устраивая меня поудобнее.

— Я помню вкус крови во рту, когда растянулся на полу. Я помню, как смотрел на него снизу вверх, и по моим губам стекала кровь. Я также помню, как мои приемные родители, пьяные и беззаботные, наблюдали, как один из их гостей двинулся, чтобы ударить меня снова. Когда он ботинком ударил меня по ребрам, я закричал и отполз в сторону. Он был пьян и действительно неуклюж. Полагаю, это единственная причина, по которой я избежал избиения до полусмерти.

— Они все изверги, — комментирую я.

— Так и есть, но ничего страшного. В мире всегда есть плохие люди. То, что они сделали со мной, было далеко не так плохо, как то, что они делали с девочками, которых они воспитывали. В то время я был слишком мал для их игр. Они предпочитали, чтобы их мальчики были постарше.

Я ахаю и пытаюсь сесть, но он прижимает меня к себе, его объятия крепкие и успокаивающие.

— Не беспокойся за меня, habibti. Я сбежал, и я вытащил остальных тоже.

— Как? — Спрашиваю я.

Я скорее чувствую его улыбку, чем вижу ее.

— Когда тот мужчина снова попытался преследовать меня, я выбежал из дома и оказался в саду за домом. Свобода сидела в своей клетке, ее умные глаза наблюдали за мной. Ее раздражала кровь на моих губах и то, как я держался за ребра. Я подошел к ее клетке и коснулся пальцами ее лба, и она позволила мне, прижавшись к моей ладони, прося о помощи, точно так же, как я просил ее. — Он смеется. — Я был худым, слабым маленьким мальчиком, но Свобода? Она такая же королева, как и ты. Она всегда была такой, и она не заслуживала своей клетки, так же как я не заслуживал своей. Это был глупый инстинкт — дернуть за булавку в замке и открыть его. Она могла убить меня, но не сделала этого. Вместо этого она медленно вышла и посмотрела на меня, как бы говоря: «Ну, давай, тощий мальчик. Давай сбежим вместе». Она отказывалась двигаться, пока я не забрался ей на спину и не уткнулся лицом в ее мех.

— Так ты выбрался? — Бормочу я.

— Мы срезали путь к отступлению, — поправляет Спейд. — Мы ушли через бальный зал, убивая всех на нашем пути. Некоторые из них смеялись, когда умирали, настолько пьяные, что не понимали, что происходит. Некоторые из них кричали и пытались убежать, но моих приемных родителей не было в толпе тех, кто погиб. Они почуяли беду и немедленно заперлись в своей безопасной комнате, так что, хотя мы и сбежали, я долгое время думал, что они придут за мной.

— Ты назвал ее Свободой, — замечаю я, — не так ли?

Он кивает. — Да. Я пытался освободить ее, когда мы были в безопасности, но она отказалась идти. С тех пор она со мной. Она знала мальчика по имени Роман, а теперь она знает мужчину по имени Спейд. Я и то, и другое.

Я приподнимаюсь и смотрю на него сверху вниз, протягивая руку, чтобы обхватить его подбородок.

— Вы освободили друг друга. Ты был нужен ей так же, как она была нужна тебе.

Его глаза сверкают.

— Да, и никого из нас больше никогда не посадят в клетку, так же как и тебя. — Он гладит меня по подбородку. — Моя королева. Моя Эмбер.

Я наклоняюсь и целую его, видя его таким, какой он есть. Спейд самый нежный из моих мужчин, самый чувствительный. Я предполагала, что это происходит от того, что он так близко общается с животными и видит их безусловную любовь, но это нечто большее. Требуется огромная сила, чтобы терпеть такую несправедливость, подвергаться жестокому обращению и отказываться когда-либо относиться к кому-либо так же. Нужны силы, чтобы оставаться таким нежным, как у него, особенно при всей той скверне, которую он видит каждый раз, когда цирк зовёт его. Это заставляет меня хотеть защитить его, несмотря на то, что я знаю, что он в этом не нуждается. Он сам по себе сила. То, что он милый, не означает, что он не способен на ужасные поступки, чтобы спасти тех, кто ему дорог.

Губы у Спейда пухлые — черта, которая должна быть женственной на его лице, особенно с длинными ресницами, но это только добавляет ему мужественности. Когда я прижимаюсь к нему, от него пахнет ванилью и ладаном, как будто он недавно был в палатке Хильды. Я знаю, что им нравится медитировать вместе. Возможно, он был там в какой-то момент сегодня.

Когда он целует меня, я чувствую себя как дома, так же, как и когда я целую других. Он нежен и медлителен, дарит всепоглощающий поцелуй, который начинается на моих губах и заканчивается в моей душе. Когда его руки скользят по моей спине, я стону ему в рот, внезапно отчаянно желая большего, желая ощутить вкус свободы, которую он излучает. Я все еще не уверена, что все это сон, эти мужчины, которым я так легко отдала свое сердце, но я знаю, что то, что я чувствую, так же реально, как дерево под нами. То, что мы чувствуем друг к другу, так же старо, как этот деревянный великан, как будто нам всегда было суждено найти друг друга.