Анна Авдеева, урожденная Черникова, переехала в Тамбов из Козлова меньше года назад. Перемену места жительства продиктовали семейные обстоятельства: мужу Ани, купцу Михаилу Авдееву, решительно не правилось увлечение жены новомодными идеями. Он пытался отвлечь ее сначала уговорами, потом угрозами, но Аня была упряма. Она продолжала ходить на занятия образовательного кружка, читала запрещенную литературу, даже встречалась с нелегалами.

Главная же причина такого неподобающего Аниного поведения заключалась в том, что в Козлове ей было смертельно скучно. Муж и его друзья вели бесконечные разговоры о купле-продаже, о товаре, о ценах па хлеб, о каких-то спекуляциях… Все это было буднично, серо, уныло. И жены купцов, с которыми Михаил понуждал Аню общаться, казались ей на редкость глупыми и бестолковыми. Варенья, соленья, новые рецепты, журналы мод…

Фи! И дети. У Авдеевых детей не было — Аня не хотела детей. Зачем? Чтобы тоже включиться в однообразную круговерть купеческого быта? То ли дело ее знакомые студенты, люди образованные, воспитанные… И говорить с ними интересно. В их нелегальном кружке был даже один инженер.

В конце концов раздор между супругами зашел так далеко, что они сочли за благо разъехаться. А если бы Михаилу Авдееву сказали, что его благоверная вступила в революционную партию, он вообще отрекся бы от такой жены.

Сейчас Аня снимала квартиру напополам с Аркадием Сперанским, товарищем по партии социалистов-революционеров. Михаил, узнай он об этом, устроил бы скандал: жена в нарушение всех приличий живет на одной квартире с молодым человеком, позорит честное имя Авдеевых — разврат, да и только!

Но Ане на приличия было глубоко наплевать, главное — и весело, и так удобно для работы. Деятельной Аниной натуре постоянно требовалось какое-то занятие, и она взялась за печатание нелегальной литературы. В квартире Авдеевой и Сперанского стоял гектограф, на котором размножали прокламации. А писать тексты для прокламаций — одна из любимых Аниных партийных обязанностей, в которой она изрядно поднаторела. Вот и сейчас Авдеева трудилась над очередным шедевром — нужно было поддержать забастовку учащихся Екатерининского института.

Маруся собрала отпечатанные протоколы заседания Дворянского собрания и сложила их вместе аккуратной стопочкой. Еще со времен гимназии у нее осталась привычка хранить все бумаги в строгом порядке.

Гимназия осталась в далеком прошлом. Даже не верилось, что это именно она, Маруся Спиридонова, чуть не до слез расстраивалась и переживала, когда пришлось забрать документы из восьмого класса. Теперь страдания по поводу так и не полученного диплома домашней учительницы казались Марусе мелкими, себялюбивыми и недостойными. Теперь в ее жизни была другая цель, цель, во имя которой можно отдать и саму жизнь…

Кто бы знал; какой тошной с тех пор, как появилась эта цель, ей кажется тихая бумажная работа в канцелярии! Как раздражают глупые комплименты, которые чиновники отвешивают хорошенькой юной машинистке!

Однако служащие в канцелярии Дворянского собрания не должны даже заподозрить существование этой цели. Для них она по-прежнему остается просто Марусей Спиридоновой, дочерью покойного коллежского секретаря Александра Алексеевича, сгоревшего в полгода от неизлечимой болезни, бедной Марусей, которой пришлось пожертвовать собой и своим будущим ради матери и маленького брата, бросить учебу и пойти зарабатывать деньги.

Если бы начальник канцелярии, добрейший Владимир Алексеевич Апушкин знал, во что ввязалась дочь его покойного друга Александра Спиридонова, он бы пришел в ужас. Но Владимир Алексеевич ни о чем таком и не догадывался: Маруся по-прежнему была усердна, исполнительна, со своими обязанностями справлялась превосходно, а что делалось в ее душе — про то знала только она одна.

Большие стенные часы в приемной отбили три и три четверти. Маруся закрыла ящики стола и заглянула в соседнюю комнату к Апушкину:

— Владимир Алексеевич, я могу идти?

Получив разрешение, сдернула с вешалки пальто и быстро направилась к выходу.

Хлопнула входная дверь, Маруся Спиридонова, раскрасневшаяся от быстрой ходьбы, влетела в тесноватую прихожую квартиры и, даже не скинув мокрого пальто, сразу поспешила в Анину комнату.

Анна сидела за столом, обложившись книгами и конспектами. При виде подруги она живо подняла голову:

— Ну что? Есть новости?

— Полиция и кавалерийские части всю ночь дежурили у общежития и у квартиры Алякритского.

— К забастовке больше никто не присоединился?

— Никто. Но сегодня в пять в думе собрание Общества попечения о детях. Заслушают петицию учащихся. Киншина собирается выступить как член общества. Вчера поздно вечером социал-демократы собирались на даче в Инвалидной, обсуждали ее речь. Нам непременно надо быть в думе.

— Непременно, — Анна встала из-за стола. — Может быть, выступить и не получится, но быть надо. Жаль, Володя в Баку.

На прошлой неделе Владимир Вольский — один из лидеров тамбовских социалистов-революционеров — уехал по партийным делам в южные губернии. Марусе тоже было жаль, что он так далеко, и жаль не только из соображений партийно-революционных. Вот если бы Владимир…

— Но зато Михаил должен прийти, — стараясь не выдать своих мыслей, по-деловому сказала Маруся. — Он, кстати, был вчера в Инвалидной. Если получится, возьмет слово после Катерины Михайловны.

— Да уж, — пожала плечами Аня. — Что-что, а говорить господин присяжный поверенный хорошо умеет. Известный любимец публики и женщин.

— Он хороший адвокат, — примирительно улыбнулась ее подруга. — И отличный оратор.

Маруся догадывалась, что Михаил Вольский не слишком симпатичен Анне, но обсуждать его с Авдеевой не хотела — опять же по мотивам глубоко личным. Ей не хотелось слышать, как плохо отзываются о брате Владимира, даже если этот отзыв принадлежал лучшей подруге Ане Авдеевой.

— Вот, — Анна, чтобы переменить тему, протянула Марусе исписанный карандашом листок бумаги, — посмотри приблизительный набросок. Можно будет распространить сегодня же на собрании. Одобряешь?

Маруся пробежала глазами текст.

— Хорошо. А успеем отпечатать?

— Аркаша с Женей Кудрявцевым размножат на гектографе. До пяти еще масса времени.

Собрание происходило в помещении городской думы. Кроме членов общества и родителей учащихся, на собрание прибыло большое количество земских служащих, рабочих и учащихся В текущих делах собрание заслушало петиции учащихся г. Тамбова, после чего председатель собрания предложил выразить сочувствие изложенным требованиям учащихся и сообщить их Московскому Педагогическому Обществу. Тогда член Общества Е. Н. Киншина произнесла речь, в которой отметила, что волнения среди учащихся не случайны, а есть неизбежное последствие как внутреннего устройства государства, так и невыносимого полицейско-бюрократического строя школы.

В зале было душно и тесно, а публика все прибывала и прибывала. Люди стояли в дверях, толпились в проходах, но толпа не раздражала, — наоборот, настроение у всех было радостно-приподнятое, лица оживленные.

«Как на Пасху, на Крестный ход», — почему-то вдруг подумалось Марусе. Когда она была маленькой, она очень любила праздник Пасхи — за то единение, соборность, которое чувствуют люди в пасхальную ночь. И потом, наутро, все улыбаются и целуются, поздравляют друг друга.

Но сейчас она поскорее отбросила эти воспоминания и насмешливо качнула головой. «Да разве Пасха может сравниться с тем, что происходит сейчас? — подумала Маруся. — Какой выдуманный Бог может объединить людей сильнее, чем это сделает революция?» А в революцию Маруся сейчас верила безоглядно, фанатично, так, как раньше верила в Христа. По-другому она просто не умела — или все, или ничего. То, что для многих девушек было средством от скуки, для Маруси сделалось единственной жизненной целью. Она еще не знала, как это страшно, когда все многообразие жизни сводится к одной-единственной цели…

— Хорошо говорит Катерина, — наклонившись к Марусе, шепнула Анна Авдеева. — Только вот уж слишком либеральничает. Жестче надо бы, жестче.