Ой.

Если раньше я была готова спать с ним всю жизнь, блюсти верность и дарить детишек, то после слов Тео про “призрака”, перехотелось спать не только с ним, но и спать вообще!

– Я, наверное, посплю в своей ко-ко-комнате,– произнесла я, глядя на лорда так, словно за спиной он прячет нож. – Ну, то есть, не в своей, а в той, которую вы мне выделили! Да!

Мысль показалась здравой! У ребенка сразу нашелся талант, увлекательное хобби и преданный фанат в лице няни.

Я снова хотела улизнуть за дверь, и на этот раз меня отпустили. Собрав в кучку нервы, пообещав им выходной и отпуск, как делала уже тыщу раз, я направилась к Тео.

Дети – как попугайчики. Они повторяют все, что слышали от взрослых. Поэтому иногда няня узнает, что она, оказывается, обнесла холодильник, сломала стиральную машину и в целом вела себя развратно и непристойно. Странно то, что везде в доме напичкано камер, а к холодильнику ты подходила только за творожком для ребенка. Бывало такое, что чадо, сидит такое, складывает кубики, а потом ни с того, ни с сего сообщит, что мама и папа не желают платить няне. Ибо, раз женщина страдает чадолюбием, то ей только в радость посидеть с чужим малышом. А за радость и платить не надо! Так считают родители Элеоноры, Эванджелины, Амодеуса и Пети Синичкиных.

Тео рисовал, отходя на несколько шагов и любуясь своим творением.

– Муха – страдалица, – обозначил он название своего будущего шедевра.

Я присмотрелась, не увидев там мухи. Страдания- вижу, муху, хоть убей, нет!

– Вот, – показал полупрозрачный палец, а я поняла, что это уже не картина, а панно. Или скульптура, ибо муха прилипла к толстому слою краски. Художник у нас известный уже? Известный. Поэтому слой краски толстый! Как полагается.

– Отлично, – я хотела погладить его по взъерошенным волосам, но рука прошла сквозь прохладную пустоту, мурашками пробежавшую по коже.

– Я еще нарисую ей забор! – предложил Тео, взмахнув кисточкой. Няня тоже стала произведением искусства. Произведением искусства была признана ее рука и немного юбки. Лорд, конечно, расстарался, и юбка у меня была строгая и красивая, так что теперь она еще представляет и художественную ценность.

– Тео, – улыбнулась я, видя как стекает широкий мазок. – Я немного посплю. Ладно?

– Что? Уже? – капризно протянул призрак.

– Не уже, а снова. Понимаешь, Тео, людям нужно спать. Помнишь, ты, когда был… человеком, ты тоже спал? Ложился в кроватку и спал! – произнесла я, понимая, что нужно попытаться объяснить ребенку, что взрослым тоже нужно отдыхать. “А кому-то скоро и не нужно будет!”, – пронеслось в голове.

Тео кивнул, а я выдохнула с облегчением.

– Спи, нянь! А я пока порисую! – потер руки Тео, а я улыбнулась понятливому малышу, и направилась в свои покои. На всякий случай я даже заперлась изнутри, приставив стул к двери, чтобы своим падением, он успел разбудить меня до того, как я пропишусь на том свете.

Сложив платье, я сдернула одеяло, видя идеально белые подушки. Стоило мне сесть, как кровать сама меня обняла. А я уснула.

– Няня! Няня! – послышался крик, а мне показалось, что я только-только закрыла глаза. – Гляди, что получилось!

Сонная няня, только что подорвавшаяся, как по сигналу тревоги, готовая к труду, обороне, пожару и наводнению, уставилась на холст.

– Гляди, как здорово вышло! – заметил Тео, а его глаза сияли.

– О, конечно! – вспомнила я, что я его преданный фанат. – Браво! Я бы никогда не додумалась смешать красную краску и зеленую, а потом брызнуть на них белой. Это действительно гениально. Твое мастерство растет!

– Да?! Ура!!! – обрадовался Тео, взмывая с холстом к потолку. Холст упал мне на голову, а маленький лорд вернулся за ним.

– Прости, няня. Ты спи, спи, – кивнул он, видя кровать и мятые подушки. – Я тихо!

Ладно, бывает. Забыл ребенок! Сердце сжалось от нежности, когда я представила, каким чудесным, на самом деле, мальчиком был Тео. Он рос в любви, счастье. У него были мама и папа. И они очень любили его. И сейчас мое сердце переполняет такая нежность, когда я смотрю на его вихры волос, которые никак не могу пригладить.

Только -только я уснула, как кто-то крикну мне на ухо: “Няня!!!”.

Я подскочила, осматриваясь.

– Няня, кончилась зеленая краска, – выдохнул Тео, показывая пустую банку. Последняя капля капнула на ковер.

Так, дайте няне прийти в себя. Няня сейчас подумает и…

– А ты смешай желтую и голубую! Получится зеленый! – обрадовала я маленького живописца.

– Правда что ли? – спросил Тео. – У нас голубой и желтой много! Спасибо! Прости, что эм… разбудил.

Я кивнула, соглашаясь, что ничего страшного. Только моя голова прикоснулась к подушке, а я задремала, видя чудесный сон про абрикосы, которые любила до безобразия, в комнате послышался крик: “Няня!”.

– Что? – разлепила я глаза, понимая, что пыталась поспать два часа.

А что делать, если вдруг слишком много получилось? – спросил Тео, держа в руках банку, по которой стекали зеленые капли.

– Отлей в другую, – выдохнула я. – В пустую. Только капельку на крышку капни, дождись, чтобы застыла…Банка лежит в шкафчике, за кистями. Там связка кистей в бумаге, за ним четыре банки… Левую не бери, у нее крышка не закрывается плотно… Краска засохнет… Там стоит ваза, ты ее аккуратно убери…

– Спасибо. Спи, я мешать не буду, – кивнул Тео.

И тут до меня дошло, что я, спросонья наговорила ему про какие-то банки и вазу. Я до шкафа еще не добралась.

– Бдзем! – разрушил тишину почти спящего дома громкий звук разбитого стекла.

Я прилегла, как вдруг появился Тео.

– Нянь, я разбил вазу! А там четыре банки, какую брать? Ты говорила про левую, но там… – начал Тео, а я замерла. Откуда я могла знать про то, сколько банок стоит в шкафу.

– Любую, – махнула я рукой, обалдевая от своих талантов. Может, это от работы с детьми просыпаются экстрасенсорные способности?

Мама и няня должны быть экстрасенсансами. Иначе никак. Без гадания на цвете какушек на памперсах не обойдешься. Есть еще гадание на детском плаче! Это отдельный вид гадания. Самый сложный.

Но на сегодня сеанс был окончен.

Я обессиленно рухнула в подушки. Немного полежав, чтобы убедиться, что все закончилось, я стала закрывать глаза. Сон снова раскрыл свои пушистые и уютные объятия, дабы принять бренное тело няни и придать ей сил для завтрашнего морального забега.

– Няня! – послышался голос.

Сколько бы душевной доброты и любви не было в тебе, однажды ты почувствуешь, что внутри тебя живет чудовище, готовое рявкнуть и обидеть. Но задача мама и няни сдержать его, дать по мордасам и успеть раньше него, чтобы вместо злобного и уставшего: “Что надо? Да прекрати ты наконец! Сядь где-нибудь, займись чем-нибудь, найди себе заделье и дай поспать!” сказать…

– Да, мой хороший? – с улыбкой спросила я, видя как Тео мнется перед кроватью.

В этом и заключается искусство быть мамой и няней. Но, увы, не всем дано.

– Эм… Забыл, что хотел тебе сказать, – смутился Тео, собираясь улететь. И тут же обрадовался. – А! Вспомнил! У цветков сколько лепестков?

– Эм… – как-то сразу не сориентировалась я.

Я просто что-то нарисовал, и думаю, что это – цветок! – заметил Тео.

– Эм… По- разному, – улыбнулась я.

Я тебе сейчас покажу! А ты скажешь, похоже это на цветок или нет! Мне кажется, что это больше бабочка! – рассуждал вслух юный художник. Он исчез, пока я лежала и понимала. Невыспавшаяся няня – горе в семье. Стоит только капельку, чуточку, на миллиметр ослабить внимание, как неприятности готовы! И ладно, если это разбитая кружка. Хуже, когда открытое окно и детский крик. Бррр!

– Вот! – послышался голос Тео, а он нес мольберт, как мудрое, доброе, вечное, с которого капала краска. Пришлось нести его через дверь, поэтому в комнату еще потянуло коридорным холодком.