– Прости! – послышался голос Тео. – Я забыл, что ты не умеешь ходить сквозь двери.

Я встала, чувствуя, что нос я все-таки разбила. Или нет? Мотнув головой, я положила руку на ручку двери, толкнула ее и столкнулась нос к носу с лордом Олатерном. Он стоял в коридоре, словно намеревался войти. Я удивленно посмотрела на него, ловя красноречивые взгляд.

– Я слышал, как что-то упало! – заметил лорд. – И решил проверить.

Пока я шмыгала носом, лорд достал платок и протянул его мне. Я проворчала: «Спасибо», проверяя есть ли кровь. Но крови вроде бы не было.

– Пойдем! – крикнул Тео из другого конца коридора. Я попыталась вернуть платок, но лорда уже не было в коридоре. Ничего себе, какой он шустрый!

– Ну пойдем! – нетерпеливо позвал Тео, размахивая рукой. Он высунулся из-за поворота, требуя, чтобы я поспешила.

Дверь, сквозь которую прошел Тео, кажется, не открывали много лет. Паук уже успел соединить паутиной старинные ручки в виде вензелей и стены. Что-то хрустнуло, а дверь с протяжным скрипом открылась, обрывая космы паутины.

– Заходи! – позвал призрак из темноты. – Я открыл! Эту комнату не открывали много лет! Папа не разрешал!

Я шагнула в темноту, вдыхая какой-то странно – знакомый запах.

Все вокруг было темным и непонятным. Видимо, окно зашторено. Или его здесь вовсе не было!

Стоило мне сделать еще один робкий шаг в темноту, как вспыхнул яркий свет. Он осветил какую-то мастерскую.

Старинный мольберт с золотыми вензелями, серый холст с подрамником, кисти, краски, эскизы – все валялось на полу, покрытое пушистым слоем пыли. Я увидела, что моя нога стоит на бумаге. Наклонившись, я бережно подняла лист и встряхнула, едва не чихнув от пыли.

Это был эскиз женского лица, нарисованый карандашом. Кто-то неплохо рисовал, я вам скажу! Все грани были проработаны четко. Тени лежали правильно. Откуда я знаю? Да вот, не могу ответить. Просто знаю, как правильно, но рисовать толком не умею.

– Ты умеешь рисовать? – пристал призрак, витая вокруг меня, и заражая флюидами детского любопытства.

Если я шла сюда с мыслью о том, что я рисую как Рафаэль, собственно, как и любой взрослый по сравнению с ребёнком, то сейчас я молча задвигаю крышку люка и ухожу в черепашки – ниндзя.

– Это мама рисовала! – не без гордости произнес призрак, проходя сквозь мольберт.

Он тут же резко развернулся, требуя, чтобы я показала ему свои таланты.

Мои таланты переглянулись, а я почувствовала себя крайне неуютно.

– Ну! Нарисуй что-нибудь! – послышался любопытный и требовательный голосок на ухо, а меня обдул холодок.

– Начнем с малого! – прокашлялась я, выискивая глазами карандаш. Я, в основном по фломастерам! Но фломастеров здесь не было. – Домик!

Рисовать домики я умела! Можно сказать, я была в этом деле профессионалом! «Ты – домусник!», – однажды нарек меня один ангел лет пяти, пока я рисовала ему домики целыми кварталами.

Я нашла кусочек уголька, который тут же испачкал мне пальцы. Лист бумаги был прислонен к мольберту, а я провела несколько идеально выверенных годами работы с детьми, линий.

Хорошая няня должна уметь рисовать домик, маму, кота и солнышко. А так же точно определять, кто из огурцов и треугольников на детских мама, а кто папа. Так сказать, по первично огурцовым признакам. Если вы думаете, что папа – самый большой огурец, вы ошибаетесь. Иногда самый большой огурец – это мама! А иногда – кот.

– Ну вот! – отошла я на несколько шагов, любуясь своей работой. Я ожидала оваций, детского «вау!» и вопля: «Научи так же!».

– Тю-ю-ю! – послышалось разочарованное. – Я думал, что ты рисуешь, как мама! А ты…

– Но прежде чем рисовать как мама, нужно научиться рисовать как няня! – слегка обидевшись заметила я, понимая, как меркнет мой домик в свете чужих эскизов. – Так что давай! Дерзай!

Призрак взял у меня из рук уголек и стал что-то кулемать на столе. Я вздохнула, видя, как сосредоточенно он рисует каждую линию. Казалось, еще немного и от усердия высунется язык.

Я решила не отвлекать его, а пройтись по студии. Собранные листы рассказывали мне истории из чужой жизни. В этом мире не было фотографий, поэтому мама все тщательно зарисовывала. От свадьбы до колыбельки, от первых шагов до лошадки…

С одного листа на меня смотрел красавец – лорд.

«А будете себя плохо вести, я получу зарплату, и с нее куплю ребенку барабан!», – усмехнулась я, понимая, как точно художница передала его взгляд.

– Готово! – произнес голос Тео, когда я подошла к портретам. Их прикрывала пыльная тряпка, которую я собиралась сдернуть, но не успела. – Няня! Я нарисовал! Гляди!

Лорд действительно был очень занят. Забыв про еду и сон, он направился в старинную библиотеку, рассматривая ряд черных книг, завернутых в бархат. Плотно задернутые шторы шептали про пыльную скорбь, поселившуюся здесь и дважды овладевшую его сердцем.

Притихший сын – это было что-то новое. И если бы не тревожное чувство, которое было присуще всем родителям, готовым платить часами уборки за минуты тишины, лорд Олатерн был бы почти счастлив.

Ни привычного завывания, ни грохота шкафов, ни диких воплей, когда юный наследник проносился, как дикая охота, охотясь за очередной няней. Тишина. Пугающая и нервная.

Если раньше, лет так десять или пятнадцать назад лорд Олатерн мечтал о тишине, чтобы сосредоточиться. То сейчас, как бы парадоксально это не звучало, сосредоточиться не получалось. И проще было бы, если бы кто-то громыхнул шкафом. Ага! Ребенок занят!

Ровно на пару секунд он замер посреди старинной библиотеки. Словно во сне из далекого прошлого лорд увидел бабочек, которые ожили и выпорхнули у него из руки. И вовсе не важно, что до этого лорд попросил слуг насобирать их на чердаке, где они валялись дохлыми возле фонаря. Самое важное было то, как сияли глаза ребенка.

Залитая светом библиотека, широко распахнутые глаза сына, который бегал среди стеллажей, пытаясь поймать моль, белокурая головка жены, покоившаяся на его плече. Все это казалось далеким и забытым сном.

Призрачное видение, вызвавшее воспоминание о нежной улыбке, померкло. Осталась мрачная библиотека, старинные книги с магией, которая по мнению тех, кто ни разу никого не терял, казалась омерзительной и запретной.

Когда-то много веков назад семья Олатернов обрела всевозможные титулы. Богатство хлынуло на них, как из рога изобилия, когда шустрая Смертея Олатерн сумела присоединить призрак рано почившей супруги короля к ее любимым перчаткам.

Король больше никогда не расставался с ними. Почти до самой старости король хранил их при себе, пока однажды ворона не унесла их. Горе подкосило короля, и он отправился вслед за супругой.

Так началась вражда Олатернов и Смерти, которая была явно недовольна тем что вместо мира мертвых, души снова оказываются в мире живых, но в облике призраков.

Поговаривали, что однажды Смерть явилась к Олатернам лично. Слуги сказали, что Смерть съела все конфеты, что были на столе, а после нее в зале остались только мертвые, увядшие цветы. Но о чем они говорили Олатерны и Смерть, так никто никогда не и не узнал. Старый дворецкий, ужасно любивший подслушивать, запомнил одну фразу: “Смертей много… И все они разные… Те, кого вы ненавидите – это жнецы. Они просто выполняют свою работу. Они не желают ни зла, ни добра. Они просто делают то, что должны. Как хорошие слуги они убирают посуду после еды. Если не убирать посуду, то скоро стол будет заставлен, в комнате будет стоять неприятный запах, и будет не хватать места для новой тарелки!”.

Что означали таинственные слова Смерти так никто и не понял.

Только старый лорд Олатерн после этого был задумчив и немногословен. А потом и вовсе прекратил привязывать призраков к их любимым вещам.

Молодой лорд Олатерн, тряхнул головой. Он поэтому и не любил библиотеку, ибо здесь всегда была куча ненужных воспоминаний. А ему нужна была ясность ума.