— Похоже, — сказала Алиера, — на идеально обыкновенный образчик слез Вирры.

— Зачарованный, однако же, — проговорил Морролан.

— Никаких чар, — возразила Алиера в тот же миг, как Некромантка проговорила:

— Больше нет.

— Ах вот как, — молвил Морролан. — Значит, что бы на нем ни было, оно сработало.

Некромантка кивнула.

— Расскажи, — попросила Алиера, — что ты почувствовала, когда дотронулась до него.

Морролан обнаружил, что так и норовит коснуться рукояти Черной Длани, и усилием воли убрал руку; она нынче была голодна, а прямо сейчас и чувство вины, и отвлечение любого рода были совершенно лишними.

Некромантка внимательно посмотрела на Алиеру, словно собираясь прочесть ответ на ее лице.

— Что я почувствовала? — сказала она так, как Морролан повторял свои слова, разговаривая в Южной Адриланке с каким — нибудь обладателем сильнейшего мускованского акцента.

Алиера могла оставаться терпеливой, пребывая в раздражении; такого Морролан у нее еще не наблюдал. Она сказала:

— Когда ты до него дотронулась — опиши все мысли, чувства, эффекты, которые тебе удалось ощутить.

— А. — Некромантка нахмурилась и задумалась.

Как работает ее сознание, в десятитысячный раз вопросил себя Морролан. И заметила ли она, что Коти на нее смотрит с такой силой, что может пробуравить дыру в ее черепе? И хотя бы понимает, почему?

— Было, — проговорила Некромантка голосом до странности ровным, почти монотонным, — ощущение места, которое становилось цветом, и времени, которое становилось звуком. Что, конечно, вполне нормально.

Для тебя, быть может, подумал Морролан, но ничего не сказал.

— Однако, — продолжила она, — цвета начали вновь становиться сами собою, а это, как вы знаете, необычно.

Морролан ничего подобного не знал, однако кивнул. Алиера, все такая же бесстрастная, продолжала внимательно слушать.

— Я не понимаю, что это значит, — завершила Некромантка.

Морролан в это самое мгновение коснулся сознания кузины:

«Ты понимаешь, сколько в этом описании метафорического, а сколько фактического?»

Алиера предпочла не предаваться сарказму, что выказывало ее глубокую заинтересованность в вопросе.

«Нет, — отозвалась она. — Об этом и думаю.»

«А можешь придумать, как это выяснить?»

«Как раз в процессе.»

Мгновение спустя Алиера проговорила:

— А цвета втягивались в камень или вытекали из него?

Для Морролана в этом не было никакого смысла, но для Некромантки, похоже, был, ибо та задумалась.

— Вытекали как из камня, так и из меча, — наконец проговорила она. — И сформировали нечто похожее на дугу.

— Так, — сказала Алиера. — Как ты думаешь, если положить руки одновременно на два камня — на тот, что у Влада, и на рукоять Черной Длани, — и на сей раз попробовать вернуть цвета такими, какими они были прежде, удастся ли тебе нащупать Влада?

Некромантка моргнула.

— Может сработать.

Алиера кивнула Морролану, тот кивнул в ответ и протянул Черную Длань рукоятью к Некромантке.

— Не вижу, чем это сейчас может повредить.

Он слышал, как Коти резко вдохнула, но все же осталась там, где была.

Некромантка, не обращая на них внимания, вновь накрыла одной рукой камень, все еще лежавший на открытой ладони Влада, а второй — яблоко рукояти меча.

Ничего не произошло; Морролан выдохнул. Он увидел, как Лойош покосился на него, и точно понял, что джарег над ним смеется. Перевел взгляд на Некромантку, та хмурилась. Опять.

— Итак? — В вопросе промелькнуло нетерпение, о чем он пожалел. Но кажется, никто не заметил.

— Это было полезно, — сообщила Некромантка. — Думаю, я знаю, что случилось.

Все вокруг — то есть в моей голове — наконец перестало вертеться, оставив меня с престраннейшими ощущениями. Вот вы ведь смотрите в каком — то одном направлении? Я тоже — а видел при этом все вокруг, и это беспокоило меня даже больше, чем то, что я видел. И это еще пока не возникли голоса…

Ладно, ладно, знаю. Надо остановиться и выдавать постепенно, по кусочку. Вот только оно получилось все и сразу, и если выдавать достаточно медленно, чтобы вы поняли, картина будет такая, словно оно по кусочку и сложилось, а это ведь не так. Как, черт побери, рассказчики вообще справляются с такими ситуациями? Наверное, они ни о чем настолько странном просто не рассказывают. Или врут. Да, скорее всего, таки врут.

В нескольких милях позади меня высилась невозможная гора. Невозможная — потому как слишком идальная для настоящей горы, идеально гладкий черный камень, а пик на самой вершине мне отсюда казался и в самом деле острым. И если вам вспомнился камень из рукояти Черной Длани, то и мне тоже.

Справа — и помните, я при этом никуда не поворачивался, просто видел, — так вот, справа простирался бескрайний ландшафт из ям и бугров в резких оттенках серого. Я понятия не имел, что это вообще могло быть.

Слева же были ряды, батальоны, армия смерчей, белых на бледном фоне, и все они замерли, недвижные, и ближайший был настолько близко, что я, кажется, мог к нему прикоснуться, но не стал, и ничего похожего на ветер при этом не чувствовалось.

Передо мной же вдаль уходила длинная, бесконечно длинная впадина; по обе стороны от нее вырастали черные океанские волны, словно сдерживаемые некоей незримой силой, они бесновались на месте, беззвучно обрушиваясь в никуда, и гребни этих волн по обе стороны венчали тяжелые шапки желтого пламени.

В таком вот месте я и оказался.

Я попытался мысленно дотянуться до Лойоша — и не сумел. Раньше такого никогда не случалось. Сердце мое заколотилось, я несколько раз глубоко вдохнул.

Крейгар порой шутит, что я действую не думая, а Лойош это делает постоянно. И иногда эти шутки даже смешные, правда. Но вот что я вам скажу: я еще жив и смеюсь над этими шутками только потому, что, когда это важно, я останавливаюсь и думаю. Умение вовремя остановиться и подумать в наших делах куда лучше способствует выживанию, чем умение уклоняться и колоть.

Конечно, оба этих умения должны быть достаточно развиты.

В общем — да: уж если вообще бывает время, когда надо остановиться и подумать, так это было самое оно.

Я мог двигаться дальше и мог стоять на месте. Стоять — значит ждать и надеяться, что что — нибудь изменится, или что меня кто — то спасет. Что тут может измениться, я не знал, но не сильно надеялся на перемены к лучшему.

А вот подождать, пока спасут, смысл имело, хотя не могу не признать, сама мысль о том, чтобы оказаться объектом спасения, нравилась мне примерно так, как вы себе и представляете.

Итак, вариант «двигаться» порождал два новых вопроса: могу ли я, и куда именно?

Я начал было делать шаг вперед, просто посмотреть, что получится, но остановится.

В смысле, а вдруг с этим шагом все изменится. Как знать? И…

Только тут я осознал, что моего инвентаря при мне нет. Ни ножа, ни меча — в общем, ничего. И что самое странное (ага, знаю, как будто все остальное странным не было): на мне не было и одежды, однако я не чувствовал себя голым.

Я целую секунду осознавал, что и тела у меня тоже нет. То есть я дышал, даже чувствовал, как бьется сердце — а тела не было.

Довольно редкое ощущение, не правда ли?

И мне жутко хотелось сдвинуться с места, чтобы проверить, смогу ли я двигаться, чтобы сделать хоть что — то, чтобы — ладно, скажу прямо: чтобы не сорваться в приступ паники.

Самое жуткое было, что я не мог закрыть глаза. Я все так же видел все вокруг. Вот не знаю. Случалось, в меня упирались острые штуковины, и я как — то был на грани того, чтобы «расширить свои познания о послежизни», как сформулировал один ехидный сукин сын, но просто стоять вот тут, видеть все окружающее и быть не в состоянии перестать это видеть — честно, я испугался.

И я начал двигаться к черному монолиту.

Ладно, дальше чуток пропущу.

Там было что — то, чего я не помню. Наверное, из головы вылетело. Ну вот. Я признался. Довольны?