— Стой! — крикнула Арианна вознице. — Может быть, подвезти вас? — спросила она у Рафаэллы. — Место есть и наверху, и в четвертой карете, если вы не против ехать вместе с моим багажом.

— Спасибо, ваша светлость, — сказал, отвечая за обоих, Аурелио, — но для нас ходьба — неотъемлемая часть наших долгих странствий. Уверен, что мы еще встретимся — в Городе Цветов, если не в вашем собственном герцогстве.

— Надеюсь, что так и будет, — сказала Арианна. — Мне бы хотелось вновь услышать музыку манушей.

Наказание Джорджии свелось к тому, что ей пришлось на целую четверть отказаться от уроков верховой езды. Это, хоть и с трудом, но можно было пережить. В это лето она вдоволь наездилась верхом и вряд ли могла позабыть всё, чему научилась в Реморе. К тому же любая лошадь настолько уступала Мерле, что лучше уж было немного выждать, прежде чем придется проводить подобные сравнения.

И не всё, разумеется, было так уж плохо. Решено было, что во Францию с родителями она все-таки поедет, а Рассел, как и планировалось, на следующее утро отправится в Грецию. Ральф и Мора наконец-то всерьез отнеслись к проблеме ее отношений с Расселом.

— Теперь я понимаю, почему ты запиралась у себя в комнате, — грустно проговорила Мора, пока Ральф прилаживал к двери новый замок. — И прости, что я не слушала, когда ты пробовала объяснить мне всё это.

— Мне тошно становится при одной мысли о том, что мой сын способен так себя вести, — проворчал Ральф.

— Он всегда терпеть меня не мог. По-моему, после того, как вы с мамой поженились, он из-за ревности начал отыгрываться на мне.

— Ну, теперь это прекратится, — сказал Ральф. — Мы с Морой решили, что ему следует пройти курс психотерапии.

— И он согласился на это? — спросила Джорджия.

Ральф и Мора переглянулись.

— Не совсем, — ответил Ральф, — но поехать в Грецию мы разрешили ему при том условии, что, вернувшись, он побывает у врача.

Сама возможность поговорить на эту тему была огромным облегчением, но Джорджия знала, что так или иначе власть над нею Рассел уже потерял. Она вспомнила слова Паоло: «Запомни, ничто не длится вечно. Злое точно так же, как и доброе».

С Расселом до его отъезда Джорджия больше не разговаривала. Она сразу же решила, что странствовать между мирами в эту ночь не станет. Может быть, это просто трусость, подумала она, но я не хочу встречаться с герцогом прежде, чем хорошо отосплюсь.

А в следующую ночь было уже слишком поздно. Рассел уехал, и вместе с ним исчезла этрусская лошадка. На этот раз, наверное, навсегда, подумала Джорджия.

Одним из первых после членов семьи в папский дворец, чтобы выразить свое соболезнование, явился Энрико. На руке у шпиона была траурная черная повязка.

Ему сообщили, что герцог спит, но Папа готов принять посетителя. Пригладив волосы, Энрико вошел в покои верховно- священнослужителя.

— Ваше святейшество, — произнес он, падая ниц перед Фердинандо ди Кимичи и целуя его перстень.

— Ты слыхал о постигшем нас великом горе? — сказал Папа, местом повелевая Энрико встать.

— Разумеется, — ответил Энрико. — Это ужасно, просто ужасно. — Сказано это было вполне искренне.

— По сравнению со смертью нашего юного принца, — продолжал Папа, — это, конечно, малая утрата, но, тем не менее, я разочарован тем, что никто из наездников, защищавших честь моей семьи, не выиграл Скачки. Это весьма огорчило и меня, и моего брата.

— Я сожалею об этом, ваше святейшество. Но может ли человек спорить с судьбой? Вы должны согласиться, что Богиня была не на нашей стороне.

— Я не могу согласиться с подобным кощунством, наглец! — побагровев, воскликнул Папа. — Как глава церкви я не верю ни в каких богинь!

— Это всего лишь оборот речи, ваше святейшество, — ловко поправился Энрико и одновременно, сделав вид, будто, закашлявшись, растирает себе грудь, сотворил Знак Фортуны. Папа поморщился.

— Я хотел лишь сказать, — продолжил шпион, — что бывают вещи, которым, что ни делай, всё равно не суждено сбыться — вроде как не судьба была выжить молодому принцу. Для победы на Скачках я сделал всё, что мог, но реморанцы суеверны. Увидев крылатое чудо, наездники начисто потеряли голову — все, кроме того, что скакал за Овен.

— Кто победил, мне известно, — раздраженно проговорил Папа. — Готов, тем не менее, согласиться, что после рождения крылатой лошади счастье отвернулось от нас. Возникает вопрос, что делать с тобой теперь, после окончания Скачек. Я предлагаю тебе сопровождать моего брата герцога, когда он достаточно окрепнет, чтобы отправиться в Джилью на похороны сына. Уверен, что он найдет тебе какое-нибудь подходящее занятие.

Фалько наконец-то был назначен день операции, и он не мог утерпеть, чтобы не сообщить об этом Джорджии. Позвонив он нашел ее в состоянии полного отчаяния.

— Исчез, ты говоришь? В каком смысле? — переспросил он.

— Рассел уехал в Грецию до самого конца каникул и, наверное, забрал талисман с собой… или окончательно сломал его. Выполнил-таки свое обещание посчитаться со мной.

— Мне очень жаль, — сказал Фалько. — А моим пером ты не можешь воспользоваться? Если хочешь, я отдам его тебе.

На другом конце провода наступило долгое молчание.

— Нет, не думаю, — проговорила наконец Джорджия. — Оно не было предназначено мне и скорее всего не сработает.

Герцог Никколо проспал двенадцать часов и проснулся с обновленными силами. Он приказал слуге побрить его и аккуратно подровнять поседевшие волосы, а затем, к облегчению всех своих детей, плотно позавтракал. Герцог желал, оставив пережитое горе позади, вернуться к нормальной деятельности. О том, что происходило накануне, у него остались лишь туманные воспоминания. Где-то в глубине сознания он чувствовал, что Фалько умер не совсем так, как об этом было объявлено, но эту мысль он постарался похоронить так же глубоко, как вскоре похоронит тело своего сына.

О том, что происходило после смерти Фалько, полностью забыть герцог не мог. Было что-то загадочное в том, как Фалько покинул этот мир, и каким-то образом это было связано со Странниками, хотя Никколо и не мог вспомнить то, что он увидел в зеркале Родольфо. Герцог решил ужесточить принимаемые против них меры и доподлинно выяснить, на что же эти люди способны.

С этой целью он вызвал к себе сыновей, решив провести семейный совет. Первым явился Гаэтано, и новость, которую он принес, была достаточно неприятной.

— Уехали? Беллецианцы уехали? — недоверчиво переспросил Никколо. — Даже не потрудившись соблюсти приличия и не дождавшись похорон моего сына?

— Герцогиня настоятельно просила передать вам, отец, ее глубочайшие извинения, — сказал Гаэтано. — Мы не хотели будить вас, когда вы глубоко уснули в первый раз за последние много дней. Вчерашний день был еще заранее назначен для ее отъезда, и она не чувствовала себя спокойной, покинув свой город на такой, долгий срок. Прошло уже две недели с тех пор, как и она, и регент уехали из Беллеции, а вы знаете, каким уязвимым становится государство в отсутствие своего правителя.

— Сам я уже вдвое дольше отсутствую в Джилье, — пренебрежительно произнес герцог.

— Выступить против вас, отец, не посмеет никто, герцогиня же пришла к власти всего год назад. Трудно удивляться тому, что она чувствует себя гораздо менее уверенно.

— Всем нам пора возвращаться в свои города, — сказал Никколо. — У нас впереди много важных дел: похороны, свадьбы и, прежде всего, борьба со Странниками.