— За Беллецию! — эхом отозвалась Джорджия и не совсем уверенно отпила из своего серебряного кубка.

— Спасибо, — улыбнулась Арианна. — И еще спасибо зато, что сегодня ты пришла не последней. Похоже, что завтра мой округ все-таки не опозорится.

Джорджия была очарована герцогиней. И дело было даже не в ее красоте, хотя она была очень красива той драматичной, словно у кинозвезды, красотой, которая не имела ничего общего ни с ее нарядом, ни с драгоценностями. Нет, дело было в ее дружбе с Лючиано, в том отрезке их жизни, о котором Джорджия ничего не знала, в той значительной, но и опасной роли, которую Арианна играла как абсолютная властительница города, выступившего против ди Кимичи.

— Родольфо тоже здесь? — спросил Лючиано.

— Нет, — ответила Арианна, по-прежнему не сводя глаз с Джорджии. — И так уже плохо, что мне пришлось извиниться — ужасная, понимаете ли, головная боль. Родольфо должен был остаться, чтобы представлять наш город. Но не могла же я не пожелать сегодня счастья нашему наезднику, разве не так?

«А вот и не покраснею», подумала Джорджия и почувствовала, что рука Паоло вновь легла на край ее камзола. Зато у Лючиано был, определенно, взволнованный вид. Быть рядом с герцогиней было примерно то же, что впустить в свою столовую дикое животное — никто не знает, что оно сделает в следующее мгновение. Хотя, с другой стороны, трудно вообразить нечто менее похожее на дикое животное, чем стройная, элегантная герцогиня.

Теперь Арианна дала понять, что знает о присутствии матери, но сделала это почти незаметно ведь обе они играли в опасную игру. Джорджия подумала, что в Овне им, по всей вероятности, ничто не угрожает, но здесь могли быть шпионы — ведь на площади пировали сотни людей. Джорджия впервые забыла о ревности к Арианне или о благоговении перед нею — она просто восхищалась ее смелостью.

В этот момент Джорджия обнаружила, что молодая герцогиня смотрит ей прямо в лицо.

— Мы похожи больше, чем ты, вероятно, думаешь, — тихо проговорила Арианна. — Обе маскируемся и, быть может, делим одну и ту же тайну.

Эта пятница была для Фалько невыносимо долгой. Он всё время беспокоился, опасаясь, что Мора позвонит и захочет говорить с Джорджией. Вдобавок, ему ни разу еще не приходилось столько времени не получать никаких вестей из Реморы.

— Пойдем куда-нибудь? — спросила Викки. — Что-то ты сегодня как в воду опущенный.

Повинуясь первому побуждению, Фалько чуть было не отказался, но тут же сообразил, что уйти из дому будет, возможно, самым разумным решением. Не возникнет необходимости обманывать мать Джорджии и не надо будет бояться, что Викки захочет войти к нему в комнату. С другой стороны, мысль о том, чтобы уйти, зная, что тело мирно, на первый взгляд, спящей Джорджии лежит на полу рядом с его кроватью, тоже внушала некоторую тревогу, ведь снаружи дверь его комнаты не запиралась.

Был чудесный солнечный день, и Викки повезла мальчика в парк. Расположен он был совсем недалеко, но пешая прогулка всё же оказалась бы слишком утомительной для Фалько. Там сейчас гостил приезжий луна-парк, и, хотя тринадцатилетнему мальчику из двадцать первого столетия он показался бы скучноватым, Фалько нашел его просто чудесным.

Они побывали и на чертовом колесе, и на поезде призраков, и на карусели. Фалько запил голубоватой шипучкой кусок розовой сахарной ваты, но после карусели почувствовал, что снова проголодался.

— А можно мне попробовать этих… как их?.. жгучих собачек? — спросил он у Викки.

Какое-то мгновенье Викки не могла понять, о чем идет речь, но потом купила мальчику хотдог, слегка удивленная тем, что он знает жаргонное название вложенных в разрезанную булочку сосисок. Викки всегда чувствовала какую-то неуверенность, думая о Николасе. Иногда ей казалось, что он лишь притворяется потерявшим память, а иногда видела, что в лондонской жизни немало вещей, которые его искренне озадачивают. Тогда ей приходило в голову, что теория Моры О'Греди, согласно которой родителями мальчика были беженцы из какой-то далекой страны, может быть не так уж далека от истины.

Фалько провел языком по губам, облизал пальцы и удовлетворенно вздохнул. В его новом мире было столько вкусных вещей, причем получить их можно было в любой момент и почти не затратив на это времени.

Мануши всегда встречали рассвет уже на ногах, но в День Богини они вообще не ложились. Они провели ночь на Звездном Поле вместе с Грацией, их давней подругой из округа Львицы. Когда на небе появилась полная луна, они стояли молча, обратив лица к востоку. Неподалеку стояли и другие группки одетые в пестрые одежды людей.

При появлении луны все мануши запели. Аурелио не был единственным среди них музыкантом — звуки арф, флейт и маленьких барабанов слились в хвалебный гимн богине, не умолкавший в течение всей ночи.

Пара проснувшихся на рассвете реморанцев видела, как мануши протягивают руки навстречу восходящему солнцу, и слышала, как они высокими, стенающими голосами поют песнь о Богине и ее супруге. Каждый год день Звездных Скачек начинался с этого более древнего, чем они, покрытого тайной ритуала, известного лишь немногим из горожан, но лежавшего в основе всего происходившего в этот день.

Джорджия спала немногим больше манушей и с облегчением увидела, что небо начало наконец-то светлеть. Для этой проведенной в Реморе ночи ей в доме Паоло была предоставлена отдельная комната.

— Спать на сеновале слишком опасно, — сказал Паоло. — Мы не хотим, чтобы был похищен и второй наш наездник.

После затянувшегося до поздней ночи пира и пары часов дремоты Джорджия проснулась от обычных звуков дома, в котором куча маленьких детей и несколько гостей в придачу. В этот день она, однако, не включилась в предшествовавший завтраку веселый хаос. Ей положено было поститься и вместе с другими одиннадцатью наездниками посетить мессу в городском соборе.

Джорджия не привыкла ни рано вставать, ни обходиться без завтрака. Не привыкла она и бывать в церкви. Внушительный собор с его стенами из перемежающихся полос черного и белого мрамора, заполнявшие его облака благовоний — всё это подавляло ее. Слишком уж велик был контраст с громкими похвалами, звучавшими в ее адрес накануне вечером. В довершение всего, хотя перед собором собралась целая толпа горожан, болеющих за своих любимцев, на саму службу были допущены только двенадцать наездников.

Джорджия внимательно следила за тем, как ведут себя другие участники Скачек, и старалась в точности подражать им. Услышав громкое урчание в животе Сосиски, она улыбнулась, подумав, что кое-кому голод досаждает еще больше, чем ей. Но в основном короткая служба выглядела весьма торжественно, Джорджия постаралась получше разглядеть служившего эту мессу Папу. Хотя она несколько раз бывала в его дворце, видеть дядю Фалько и Гаэтано ей еще ни разу не приходилось. Он был ничуть не похож на герцога Никколо — изнеженный, грузный, но на вид вполне добродушный мужчина. Так вот какова судьба, избегая которую, Фалько готов был взглянуть в лицо смерти.

Джорджия, спотыкаясь, вышла из прохладной полутьмы собора на яркое утреннее солнце. Ей показалось, что она слышит доносящийся откуда-то издали звук арфы, но тут же его заглушили звон колоколов собора и аплодисменты толпы. День Звездных Скачек начался.

Охранники дворца в Санта Фине были обеспокоены. Мальчишка, находившийся у них под стражей, лежал, свернувшись клубочком, в углу комнаты, уже почти двое суток не притрагиваясь к приносимой ему пище. Ясно было, что он болен, а посоветоваться, что же в этом случае делать, было не с кем. Энрико уехал в город и вернуться должен был только к вечеру.