На Джорджию Рассел поглядывал с откровенным презрением.

— Чего это ты суетишься? — спросил он, увидев ее во второй раз

— Собираю вещи для Девона, — ледяным тоном ответила Джорджия. — И это, между прочим, не твое дело.

— Ах, да, — протянул Рассел. — Новая подружка. Еще одна лошадница. Будете обе получать удовольствие, раскорячившись на каком-нибудь жеребце.

Джорджия ответила испепеляющим взглядом. Немного позже, услышав, что Рассел вышел, она бросилась к сушильному шкафу. Выбрать следовало одну из новых пар, чтобы резинка всё еще оставалась тугой, потому что Рассел был намного плотнее, чем стройный Фалько. Сердце Джорджии отчаянно колотилось, когда она уносила свою добычу, чтобы спрятать ее вместе с тросточками. Что, интересно, сказал бы Рассел, увидев сводную сестру с парой его спортивных трусов?

К счастью, для размышлений на эту тему времени не было, потому что, взглянув на часы, Джорджия поняла, что вот-вот опоздает на урок музыки. Схватив скрипку и папку для нот, она бросилась на улицу.

Подходя к дому Мулхолландов, Джорджия замедлила шаг. Столько случилось с тех пор, когда неделю назад она последний раз приходила сюда на урок. Джорджии даже не приходило в голову, как тяжело ей будет теперь смотреть в лицо матери Люсьена. Викки Мулхолланд отворила ей дверь с обычной дружелюбной улыбкой, но на этот раз Джорджия различила скрывающуюся за улыбкой печаль.

Когда урок был закончен, Викки, к удивлению Джорджии, предложила ей чашку чаю.

— Сегодня у меня уже больше нет уроков, — сказала она. — Все мои пятничные ученики начали уже разъезжаться на каникулы.

Джорджия была только рада приглашению. Они ведь наверняка будут говорить о Лючиано. Девочка как раз смотрела на его фотографию, когда Викки внесла поднос с чашками и песочным печеньем.

— Ты же знала моего сына? — полуутвердительно спросила Викки.

— Да, — ответила Джорджия. — По оркестру. — Она отпила пару глотков чаю, думая о том, насколько старше выглядит Лючиано по сравнению с Люсьеном на фотоснимке. — Мне так жаль…

Наступило молчание. Джорджия думала о том, что рассказывал ей Лючиано. О том, что иногда ему удавалось на несколько мгновений перемещаться в свой прежний мир. Он говорил, что родители видели его. Хотелось бы знать, как Викки восприняла загадочные появления своего умершего сына. Увидев его в первый раз, она наверняка решила, что сходит с ума. Легче или, наоборот, тяжелее становилось от таких видений измученной горем матери? Джорджия знала, что вряд ли когда-нибудь узнает ответ на этот вопрос. Это не было темой, на которую ее учительница музыки стала бы разговаривать.

— Как ты считаешь, это глупо с моей стороны держать на столе его фотографию? — неожиданно спросила Викки.

— Нет, конечно же, нет, — сказала Джорджия. — Я думаю, ему бы это понравилось.

Викки как-то странно взглянула на нее и тихо проговорила:

— Я тоже так думаю… Мне так его не хватает.

Лючиано не без успеха овладевал искусством верховой езды. Он уже научился, перейдя на рысь, приподниматься и вновь опускаться в седле, хотя при этом уставал и чувствовал, как начинают болеть мышцы. Дондола была послушной лошадью, а Детридж терпеливым учителем. Хотя, конечно, по меркам Чезаре всё это было сущей ерундой. Юный тальянец скакал на неоседланном Архангеле, и Лючиано был далеко не единственным, кто наблюдал за этим со смесью восхищения и легкого страха. Конюшие всех округов собирались у скаковой дорожки, наблюдая за своими наездниками и взвешивая шансы противников.

Лючиано, закончив свою тренировку, задержался у дорожки, наблюдая за Чезаре, и всё еще оставался там, когда к нему подошла Джорджия.

— Он великолепен, не правда ли? — сказал Лючиано.

— Просто фантастичен, — согласилась Джорджия. — И как отлично он и Архангел понимают друг друга. Кому угодно будет тяжело обойти их.

Чезаре соскочил с лошади и подошел к ним. Он был весь в поту, но радостно улыбался.

— Хочешь попробовать, Джорджия? — спросил он.

Лючиано наблюдал, как теперь уже Джорджия вскочила на рослого коня. Она тоже, вне всяких сомнений, была отличной наездницей. На неоседланной лошади она не рисковала скакать быстрее, чем легким галопом, но посадка у нее была прекрасной да и скорость вполне приличной. Когда Джорджия вновь подъехала к ним, лицо ее сияло от восторга.

— Давай пойдем куда-нибудь и поговорим, — предложил Лючиано.

Они уселись на поросшей травой насыпи, окружавшей скаковую дорожку. За нею виднелись поля, на которых, как сказал им Чезаре, выращивались осенние крокусы. Потом из этих крокусов изготавливался тот самый шафран, которым славилась Ремора. Сейчас поля начинали уже покрываться зеленью пробивающихся ростков, а через пару недель город, по словам Чезаре, будет окружен морем золота и пурпура.

— Ты хочешь провести пробу уже сегодня? — спросил Лючиано.

— По-моему, это единственный способ выяснить, получится ли что-нибудь из «перемещения» Фалько, — ответила Джорджия. — Кое-какие приготовления я уже сделала.

— Это ведь может кончиться для тебя большими неприятностями, не так ли? Я имею в виду, если кто-нибудь обнаружит его в твоей комнате.

— Я знаю, — ответила Джорджия. — Только я не могу придумать ничего другого. А ты?

Лючиано покачал головой.

— Я просто не могу представить, как Фалько сможет приспособиться к жизни мальчика двадцать первого века.

— Мне кажется, ты сумел прекрасно приспособиться к жизни шестнадцатого, — спокойно заметила Джорджия.

Немного помолчав, Лючиано проговорил:

— Можно задать тебе один вопрос?

Джорджия кивнула.

— Ты по-прежнему берешь уроки музыки у… ну, у моей мамы?

— Да, — ответила Д жорджия. — Сегодня только была у нее.

— И… она когда-нибудь говорит с тобой обо мне?

— Обычно нет. Но сегодня говорила.

Несколько мгновений Лючиано молчал, схватившись руками за голову.

— Можем мы поступить так с семьей Фалько? — спросил он затем. — Я имею в виду, что у меня не было выбора, но он то спокойно собирается покинуть отца, сестру, братьев. Как это отразится на них? И на нем самом? Ты знаешь, что я несколько раз возвращался, чтобы хоть увидеть родителей. Это по-настоящему тяжело.

— Я знаю, — ответила Джорджия. — Не думаю, что я на его месте решилась бы пойти на такое. Но он — необычная личность. И он хочет этого.

Фалько казалось, что оставшиеся до наступления ночи часы растянулись до бесконечности. Он ожидал, что Лючиано и Джорджия придут перед самыми сумерками. Возбуждение мешало ему сесть и почитать что-нибудь. В конце концов он добрел до конюшен, где его встретил Нелло, удивленный и несколько встревоженный визитом юного принца.

Оказавшись рядом с лошадьми, Фалько почувствовал себя спокойнее. Его заветной мечтой было получить возможность снова скакать верхом, а не тащиться никчемным пассажиром в карете. За это он с готовностью отдал бы всё на свете.

Фалько ковылял между стойлами, поглаживая лошадей и заговаривая с каждой из них. Он всё еще знал их по именам — Фьордилиджи, Амато, Карамелла — и они помнили его и приветственно ржали, когда он проходил мимо.

— А что там за лошадь? — спросил Фалько, вглядываясь в темное стойло, где виднелся незнакомый ему силуэт покрытой попоной лошадки.

— О, просто новая кобылка, которую мы объезжаем для вашего отца, — нервно ответил Нелло, стараясь отвести Фалько подальше от стойла. — Я бы не подходил к ней. Очень уж норовистая.

Фалько позволил конюху проводить его обратно на залитый солнцем двор, но, уходя, он услышал, как странная кобылка тихонько заржала — так жалобно, что звук этот надолго врезался в память мальчика.

В округе Львицы слепой мануш поднял голову, словно прислушиваясь к чему-то очень далекому.