Гаэтано даже в голову не пришло удивиться, каким образом Франческа узнала, что он именно в это время будет проплывать мимо причала и как случилось, что она покинула свой особняк без всякого сопровождения. Ему просто доставляло удовольствие находиться в ее обществе. Так и получилось, что ближайшую пару недель он проводил время с Франческой и братьями Росси, знакомясь с городом — как с воды, так и на суше.

Они посетили острова, где Гаэтано купил Франческе кружева и зеркало, а себе — великолепный новый кинжал. На Бурлеске они полакомились изумительно вкусными пирожными, а на Мерлино побывали в музее стекла. Там Гаэтано осмотрел стеклянную маску и прочел рассказ о том, как принц Реморы танцевал с герцогиней, носившей оригинал этой маски, и как маска разбилась, когда герцогиня случайно поскользнулась. С тех пор в Беллеции все незамужние женщины старше шестнадцати лет стали обязаны носить маски.

— Единственная светлая сторона моего кошмарного замужества, — прошептала Франческа, — состоит в том, что мне ненужно носить маску. Не понимаю, как герцогиня может выдерживать это. Какой смысл быть молодой и красивой, иметь множество чудесных нарядов и драгоценностей, если никому не позволено увидеть твое лицо? Полагаю, что вскоре она выйдет замуж, просто чтобы избавиться от этого кошмара.

Этот разговор заставлял Гаэтано чувствовать себя не в своей тарелке. Он не знал, стоит ли рассказать Франческе о том, для чего он приехал в Беллецию, или о том, что почти каждый вечер, обедая в покоях герцогини, он сидит за столом рядом с нею, видит ее не прикрытое маской лицо и зовет ее Арианной.

— Должно быть, это был брат нашего дедушки, — заметила Франческа, прочитав прикрепленный рядом с маской ярлык.

Эти слова вернули Гаэтано к действительности. И он, и Франческа принадлежали к роду ди Кимичи, это их предок танцевал с той герцогиней. Была ли Арианна ее потомком, Гаэтано не имел ни малейшего представления, но знал, что, согласно семейному преданию, Герцогиня Беллеции отравила юного принца Реморы. Гаэтано сожалел о том, что в свое время без особого внимания слушал эту историю. Трудно удивляться тому, что между ди Кимичи и Беллецией существовала вековая вражда.

Вопрос в том, сможет ли брак между ним и Арианной положить конец этой вражде?

— Ну нет, сынок, ты уж постарайся удержаться на ней! — громко расхохотавшись, воскликнул Уильям Детридж.

У него и Чезаре был теперь общий секрет — они учили Лючиано ездить верхом. Пытались, во всяком случае. Лючиано отнюдь не был прирожденным наездником и то и дело вылетал из седла. Правда, учебой они занимались на поросшем мягкой травой поле, так что всё ограничивалось синяками и некоторым ущербом для самолюбия. Лючиано не хотел, чтобы Джорджия узнала об этих уроках, так что брать их он решил либо рано утром, либо поздним вечером.

Решение свое Лючиано принял в то утро, когда увидел Чезаре, отправлявшегося на тренировку верхом на неоседланной лошади. Лючиано позавидовал непринужденной посадке мальчика, словно воедино слитого с великолепным Архангелом. И ему всё еще было больно при воспоминании о том, как Джорджия и Чезаре скакали верхом из Санта Фины в то время, как он и Фалько следовали за ними в карете. Даже на три года младший Фалько был до несчастного случая отличным, вне всяких сомнений, наездником.

— Будь я сейчас в двадцать первом столетии, — сказал однажды Лючиано своему приемному отцу, — в следующем году постарался бы получить водительские права. Ну, права, разрешающие самостоятельно управлять самодвижущимися экипажами, о которых я как-то рассказывал. Мой папа даже дал мне пару уроков на автодроме спортивного центра. Теперь всё это ни к чему — у меня даже и велосипеда нет. Могу с равным успехом начать учиться управляться с тальянским транспортом.

Какое-то время Детридж молчал. От Лючиано редко приходилось слышать рассказы о его прошлом, лежавшем в том далеком, полном машин будущем, которое ученому елизаветинских времен трудно было даже вообразить.

— Стало быть, следует тому научиться, — только и произнес он, взяв мальчика в свои медвежьи объятия.

С этого и начались их уроки, в тайну которых они посвятили и Чезаре. Заниматься они начали с седлом, хотя Лючиано страшно хотелось поскорее перейти к езде на неоседланной лошади, взяв за пример для подражания ловкость и искусство Чезаре.

— Не пытайся бегать, прежде чем научишься ходить, — предостерег Чезаре.

— Рысью ехать у меня уже вроде бы получается, — пропыхтел Лючиано, подпрыгивая на спине Дондолы, смирной гнедой кобылы, специально подобранной для этих уроков.

— Не тревожься, — сказал Детридж. — Мы из тебя еще настоящего конника сотворим.

Выйдя в тот день из школы, Джорджия никак не могла решить, что же ей дальше делать. Домой идти не хотелось, потому что там, скорее всего, ее уже ждал Рассел, но и заглянуть в антикварный магазин она, памятуя о его гнусной клевете, тоже не решалась. Она не раз уже задумывалась о том, каким образом ему удалось проведать о ее визитах к мистеру Голдсмиту. Рассудив наконец, что одновременно быть дома и шнырять вокруг магазина Рассел никак не может, она все-таки решила навестить старика.

Когда Джорджия вошла в магазин, мистер Голдсмит был занят с одетой в твидовый костюм дамой, покупавшей набор из двух зеленых ваз. Джорджия присела в уголке и начала листать старые номера «Сельской жизни», лежавшие на круглом Мраморном столике. Когда покупательница вышла, мистер Голдсмит сунул в ящик кассы десятифунтовую купюру. Настроение у него было прекрасным — первая как-никак удачная сделка за последние несколько дней.

— Сегодня ты выглядишь получше, дорогая моя, — сказал он.

— Со мной всё в порядке, — ответила Джорджия. — Врач сказал, что это было просто переутомление.

— А лошадка твоя нашлась?

— Да, у Рассела, — хмуро проговорила Джорджия. — Его заставили вернуть мне эту лошадку, но он отломал ей крылья. Посмотрите.

Она вынула починенную лошадку из кармана и развернула ее. Мистер Голдсмит осмотрел крылья.

— Кто-то хорошо потрудился, чтобы починить ее, — заметил он.

— Это моя мама, — ответила Джорджия. Сказать, что не знает, насколько хорошо починена лошадка, до того, как проверит, способна ли она по-прежнему переносить ее из мира в мир, Джорджия, разумеется, не могла.

— Стало быть, ты оказалась права насчет своего сводного брата? — спросил мистер Голдсмит. — И как отреагировали твои родители?

— Никак! — с горечью проговорила девочка. — Неприятности в результате у меня, а не у него.

— Что за неприятности?

— Да ничего особенного, — поколебавшись, ответила Джорджия. — Я, собственно, зашла сказать вам, что лошадка нашлась и что я на время уезжаю из города. Полагаю, что родители хотят хоть ненадолго разъединить нас с Расселом.

— Мне будет не хватать тебя, — сказал мистер Голдсмит, — но идея неплохая.

— Да, — сказала Джорджия. — И я собираюсь покататься в Девоне на настоящей лошади… лошади моей подруги.

Одно из зеркал Родольфо было настроено на Большой Канал. Оно следило за мандолой, в которой находились его братья, молодой ди Кимичи и его кузина. Он улыбнулся, увидев, как головы молодых людей склонились друг к другу, когда Гаэтано начал показывать что-то Франческе.

— Всё идет хорошо, не правда ли? — произнес голос за его спиной.

Родольфо обернулся к Арианне и вновь улыбнулся — теперь уже ей.

— Не слышал, как ты вошла. Старею, наверное.

Прошедшая потайным ходом Арианна положила руку на плечо Родольфо.

— Ничего подобного, — сказала она. — А они выглядят счастливыми, не правда ли?

— Опасную ты затеяла игру, — проговорил Родольфо.