«Даже мной», подумал Фалько. Из комнаты в комнату он переходил медленно, с трудом, опираясь на два костыля. Мысль эта не была характерна для него. Людей, вздыхающих и охающих над самими собой, Фалько не одобрял.
Он был всеми обожаемым младшим ребенком в богатом и влиятельном семействе, самым красивым притом во всей этой ветви ди Кимичи. Его отец, герцог Никколо, держа сына на руках через несколько минут после его рождения, уже строил планы относительно того, какие новые владения следует завоевать или купить, чтобы обеспечить красавцу-сыну достойный его титул.
У Фалько были три старших брата, одаренных каждый по-своему. Фабрицио и Карло были оба умны и красивы. Фабрицио идеально подходил на роль наследника престола, его интересовали политика и дипломатия, каждый день он проводил не один час, уединившись с отцом. У Карло, как и у основателя их династии, был склад ума, более присущий дельцу. Еще в раннем детстве, строя из кубиков игрушечные замки, он взимал с братьев плату, когда те размещали там своих оловянных солдатиков.
Из всех своих братьев Фалько больше всего любил Гаэтано, самого близкого к нему по возрасту и отнюдь не отличавшегося красотой. Строго говоря, большой нос и искривленный рот Делали его почти уродом. Говорили, что он похож на своего деда Альфонсо, построившего дворец в Санта Фине. Зато Гаэтано был самым умным из братьев и больше любого из них интересовался библиотеками Санта Фины и папского дворца их дяди.
Кроме того, с ним всегда было весело. Гаэтано умел и скакать верхом, и фехтовать, и придумывать удивительнейшие игры. Самые счастливые часы своего детства Фалько провел в Санта Фине вместе с Гаэтано, разыгрывая придуманные братом истории о рыцарях, привидениях, кладах, жутких семейных секретах, упрятанных в тайники завещаниях и картах. Иногда им удавалось уговорить старшую сестру, Беатриче, сыграть созданную фантазией Гаэтано роль несчастной, всеми покинутой девицы или воинственной королевы, но чаще, завернувшись в куски муслина или парчи, исполнять женские роли приходилось самому Фалько, с его тонкими чертами лица и огромными темными глазами.
Любимыми их историями были те, в которых приходилось сражаться на мечах. Начинали они с игрушечных деревянных мечей, но, когда Фалько исполнилось десять, перешли на облегченные учебные рапиры. Они сражались, носясь вверх и вниз по всем лестницам дворца — от большого поворота главной мраморной лестницы до таинственных разветвлений служившей для прислуги деревянной лестницы. Дуэли велись и под тяжелыми люстрами бального зала, где каждый из них сотни раз отражался в увешанных зеркалами стенах. Они наносили и парировали обманные удары даже на кухне дворца, переворачивая при этом сковородки и пугая кухарок. Хотя Гаэтано был на четыре года старше своего брата, по мастерству они были равны, и дело всегда кончалось тем, что оба, запыхавшись, останавливались и начинали весело хохотать.
Это было просто чудесно. Всё закончилось два года назад, когда Гаэтано исполнилось пятнадцать лет. Он собирался поступить в университет Джильи, так что Игнацио, учителю мальчиков, предстояло остаться только с одним учеником. Конечно, они продолжали бы проводить летние каникулы вместе, фехтуя и разыгрывая пьесы, если бы не случившаяся с Фалько беда.
Сейчас он думал об этом, с трудом поднимаясь по одной из тех лестниц, на которые так легко взбегал в прошлом. Достигнув большой лоджии, выходящей в сторону главных ворот дворца, он, тяжело дыша, остановился у парапета и окинул взглядом окрестность.
Конюшни отсюда не были видны, и Фалько был рад этому Со времени того несчастного случая он больше не ездил верхом. Не хотелось, да он и не знал, способен ли на это физически. Унизительно было бы с трудом карабкаться на спины тех самых животных, на которых он с такой легкостью вспрыгивал когда-то. У Фалько была своя гордость.
К пятнадцатому дню рождения Гаэтано получил нового скакуна — серого мерина по кличке Каин, чистокровного и очень нервного. Фалько попросил разрешения проехаться на нем, но брат, вопреки обыкновению, отказал ему. «Слишком он велик для тебя, Фалькончино, — сказал Гаэтано. — Подожди, пока станешь чуть старше.»
Взрослые рассмеялись, а у Фалько всё вскипело внутри. Ему еще ни разу не отказывали, ссылаясь на то, что он слишком мал. И из всей семьи именно Гаэтано следовало бы знать, насколько он силен и ловок. Разве только сегодня утром он не вынудил старшего брата сдаться, когда они фехтовали, бегая вокруг двадцатифутового стола в большом банкетном зале?
Он подождал, пока не закончится праздничный именинный обед — за тем же, к слову сказать, столом. Все ели и пили до отвала, исключая Фалько, которого слишком душил гнев. После того, как со стола было убрано, гости разбрелись немного передохнуть по прохладным комнатам верхних этажей дворца. Даже Гаэтано отправился в библиотеку явно для того, чтобы вздремнуть над своими манускриптами.
Фалько отправился в конюшню и оседлал Каина. Это было чистым безумием. Конюхи всё еще заканчивали обедать, лошади стояли сонные от послеполуденной жары, а главное, серый скакун не знал мальчика, выводившего его из конюшни. Тем не менее, он позволил себя оседлать, лишь слегка прижав при этом уши, и вроде бы успокоился, почувствовав умелые движения рук своего наездника.
Оставаться под жгучими лучами солнца Каину не хотелось, и вскоре он начал проявлять норов. Он сделал пару коротких шажков в сторону, чтобы обогнуть валявшиеся на дороге и чем-то ему не приглянувшиеся камни, некоторое время двигался со скоростью похоронной процессии, а затем, когда Фалько ударил его пятками, с места рванул галопом и, едва не стелясь по земле, понесся через поля. Фалько охватил страх. Он знал, что Гаэтано будет страшно зол, если он загонит его нового скакуна. Как ни странно, за себя Фалько не боялся.
Увидев перед собой высокую ограду, Каин встал на дыбы, собираясь перепрыгнуть ее. Ему это почти удалось. Однако Взлетевшая с ограды в самый критический момент птичка испугала Каина, и он рухнул на спину, подмяв под себя всадника.
Прошло полчаса, прежде чем один из работавших в конюшне подростков заметил, что серого скакуна нет на своем месте.
Главный конюх известил Никколо, раздраженно проворчавшего, выходя из дремоты: «Глупо выезжать в такую жару. Видно, уж очень ему невтерпеж испробовать новую лошадь».
«Нет, ваша светлость, — сказал конюх. — Ваш слуга сказал мне, что господин Гаэтано не выходил из библиотеки».
Нашли их только через несколько часов. К тому времени конь был мертв. У него была сломана шея, и он лежал с выкатившимися глазами, покрытый кровью и пеной. Чтобы извлечь мальчика из-под его тела, понадобились усилия пяти сильных мужчин. Одним из них был охваченный отчаянием герцог, на своих руках отнесший сына во дворец. Дыхание Фалько было едва ощутимо.
Врач, за которым был немедленно послан гонец в Санта Фину, нашел мальчика в отчаянном, почти безнадежном состоянии. В течение трех дней Фалько был на волоске от смерти. Он помнил эти дни, помнил, как ему казалось, будто он плывет где-то высоко над охваченными горем родными, совсем как один из херувимов, нарисованных на высоком потолке его спальни. Подобно этим херувимам, он не испытывал никаких ощущений. Ему казалось, что он состоит только из света, тепла и мыслей. А потом, на четвертый день, душа окончательно вернулась в его изломанное тело, и началась новая жизнь. Жизнь, полная боли.
Для того, чтобы срослись сломанные ребра, чтобы исчезли порезы и кровоподтеки, необходимо было только время, хотя шрам на щеке так и останется теперь на всю жизнь. Правая нога была раздроблена, и всё искусство врача, все его лубки и повязки не смогли вернуть Фалько прежние подвижность и легкую походку. Лишь через два года он начал ходить с костылями, и каждый шаг всё еще давался ему ценой усилий и боли. Сейчас он стоял у парапета, опустив подбородок на тонкие, худые руки и вспоминал, как тогда переживали его родители. Год назад мать Фалько умерла от лихорадки — еще одна боль, которую пришлось вытерпеть. Отец по-прежнему любил его, Фалько знал это. Только это была любовь, которую Фалько не мог принять целиком и полностью — слишком уж он стыдился своего искалеченного тела.
