Побродив по кухне, он нашел пустую консервную банку и сделал себе плевательницу. Золы в квартире сына не было, чтобы насыпать ее в банку, как он обычно делал это дома, в ауле, и Бекен, не ленясь, наполнил банку кусочками газеты.

Выйти из дома Бекен не решился. Отодвинув в сторону тюлевые шторы, поставил у окна стул и сел. День портился. По одежде проходящих туда-сюда людей старик понял, что на улице холодно и сыро. От скуки Бекен начал считать сновавшие за окном машины. Только эту забаву то и дело нарушали телефонные звонки. Первый раз Бекена отвлек от счета женский голос, следом позвонил гнусавый мужчина. Оба спрашивали невестку. Обоим Бекен ответил, что он дома один.

— То есть как «один»?! А вы, собственно, кто такой? — развязно спросила женщина.

— Я? Я Бекен, отец Багана…

В ответ женщина ехидно рассмеялась и бросила трубку, а мужчина после слов Бекена замолчал, словно захлебнулся, и лишь потом проговорил растерянно:

— Странно, какой еще отец Багана? Хм-м, «отец»… Баган вроде сирота, во всяком случае сватов у нас не было…

На этот раз Бекен не на шутку разъярился и первый бросил трубку. «Баган — мой сын, черт возьми! — пробормотал он, с ненавистью косясь на телефон. Чуть поостыв, Бекен задумался:

— Говорит, сватов у них не было… Как это, сватов? — проговорил он вслух, вспомнив слова мужчины. — И невестка вчера тоже сказала Багану обо мне как-то странно». Бекен стоял посреди комнаты, забыв про машины. Непонятно, в чем тут дело? Неужели Баган и правда болтает, что у него нет отца? И чего ради это взбрело ему в голову? Не смея думать об этом дальше, Бекен прошел к окну и сел, прислонившись лбом к холодному стеклу…

И второй день он провел в одиночестве. Только на этот раз сын и невестка пришли пораньше, втолкнув в комнату хорошенького мальчонку.

— Ой, здесь дедушка! — весело закричал малыш, увидев Бекена. Старик привстал, вглядываясь в лицо мальчугана, и вздрогнул, увидев в нем повторение своего маленького Багана. Только глаза, большие и черные, смотрели на него, как у невестки, так же прямо и холодно. Нехотя раздевшись и разбросав где попало вещи, малыш тут же прилип к Бекену. Сначала снял с него тюбетейку, попрыгал в ней на диване. Потом взобрался Бекену на колени и полез ручонкой к бороде.

— Тебя как зовут? — спросил Бекен.

— Канат, — малыш, балуясь, потянул старика за усы..-А ты чей дедушка, мой?

— Твой…

Бакен привлек малыша к себе и поцеловал его. В эту минуту, на ходу одевая халат, из спальни вышла невестка и взяла Каната на руки.

— Так нельзя, отец, — раздраженно сказала она. — У вас во рту всегда табак, зубы вы не чистите, у ребенка могут появиться болячки!

У Бекена остановилось дыхание. Он беспомощно повел плечами и не нашелся что сказать невестке. Зато Баган начал говорить быстро и опять суетливо.

— А ты лучше помолчи! — бросила ему Сания, и Баган мгновенно замолчал.

Прошло еще три дня. В одни из них Бекен, улучив минуту, спросил сына: «Кто родители невестки?»-надеясь поговорить откровенно.

— Да так… — невнятно ответил сын. — Отец на большой должности…

Баган отмалчивался, Бекен, чувствуя себя стесненным, не стал докапываться до сути.

Утром на четвертый день Баган ушел на работу, а невестка осталась дома.

— Отец, — сказала она через некоторое время, — вы что, действительно отец Багана?

Бекен сильно рассердился на эту женщину с холодными глазами, но все же решил сохранить достоинство. На вопрос он не ответил и так и остался сидеть, насупив жидкие белые брови. Помолчав, невестка смягчила голос и сказала очень осторожно:

— Баган говорил, что вы приехали погостить всего на несколько дней и скоро уедете обратно?

— Да-а, уеду, — тяжело ответил старик.

Невестка сразу повеселела, словно самый важный разговор уже состоялся, и с явным облегчением рассказала о своей родне. Бекен сидел, опустив голову, сердце его жгла какая-то мутная горячая боль. Оказывается, отец невестки был большой ученый, это он оставил Багана после института в какой-то аспирантуре, чтобы тот получил ученое звание. Неожиданно невестка проговорила мимоходом:

— Нам, отец, сами понимаете, несладко живется. Я понимаю, вы там одни, но в наших условиях уход за старым человеком… понимаете…

«Вон ты куда!»- подумал Бекен. Больше они не говорили. Бекен дождался сына и вручил ему деньги на обратный билет.

— Уже уезжаете? — как-то испуганно спросил Баган и посмотрел на отца, потом на жену… Сания перед зеркалом увлеченно поправляла прическу.

— Да, поеду. Боюсь, председатель будет ругаться, он ведь так и не нашел человека на мое место, а сторожить надо… — Бекен потянулся за костяной табакеркой. — И табак у меня кончается…

Поезд, на котором Бекен приехал к сыну, уходил поздно вечером. Они провожали его. У невестки было прекрасное настроение.

— Я, отец, через пару дней тоже получу ученое звание, как Баган, — сообщила она, объясняя причину своей радости. Бекен попросил только, чтобы по пути на станцию они заехали в детсад и взяли Каната. Невестка согласилась.

На вокзале было по-прежнему полно людей. Они подошли к вагону, в котором должен был ехать Бекен, и стали ждать отправления поезда. Канат, сидя на руках отца, баловался, дотрагиваясь руками до лица Бекена. Наконец объявили отправление, тепловоз дал гудок…

Войдя в купе, Бекен обрадовался, что его место опять оказалось у окна. Чтобы не помять чапан, он подвернул полу и сел на свою полку. Состав мягко тронулся с места. Мимо него поплыли назад лица провожающих. Среди них остались и дети Бекена.

Продавец сельского магазина Тураш был отпущен на свободу через три месяца.

Перед ним открылась дверь проходной, Тураш шагнул на улицу и жадно огляделся по сторонам. Три месяца назад стояла лютая зима. Тогда из милицейской машины он видел напоследок голубоватый мертвый лед в арыках, глубокий снег по обочинам и снежную пыль, которую гнал вдоль улицы колючий ветер.

Теперь его у выхода встречала весна. В лицо мягко ударили лучи предзакатного солнца. Истосковавшийся глаз отметил сразу и мутную желтую воду, весело бежавшую в арыке, и набухшие жизнью почки плодовых деревьев. Ощущение воли опьянило его.

Но настала пора сделать первый шаг, и он вдруг оробел. Ему показалось, что стоит шагнуть по улице, как прохожие догадаются, откуда он только что вышел.

Он вобрал голову в плечи и, едва сдерживая прыть, быстро пошел по тротуару в сторону автобусной станции.

На станции было безлюдно. Тураш догадался, что автобус, на котором он мог бы попасть в родной аул, ушел совсем недавно, а это означало, что следующая машина пойдет не скоро, а может, и вовсе не пойдет — время-то движется к вечеру.

«Может, это и к лучшему, что укатил автобус, — подумал Тураш. — В автобусе я бы рехнулся совсем, столько могло быть знакомых. Пойду-ка домой пешочком. Так оно будет незаметней. Глядишь, в ауле стемнеет к этому времени и как-нибудь прошмыгну к себе в дом».

Он свернул на тихую улочку, та тайком привела его на окраину города, туда, где начиналась пешеходная тропа, уходящая в горы.

Тропа петляла вдоль подножья гор, потом поднялась на бурое и плоское, точно стол, плато. Местами под ноги Турашу попадали пробивающиеся зеленые иглы среди островков прошлогодней травы бетеге. Из нее с шумом поднимались жаворонки, напуганные его появлением. Они повисали в синем небе, звенели колокольчиком, но потом, убедившись в безобидности Тураша, вновь ныряли в траву.

А Тураш шел и думал о том, что кончилась его безоблачная жизнь. Он пытался представить, как сложится дальше его существование, но от первой же картины, нарисованной воображением, ему стало совсем не по себе. Вот он утром выходит из дома и встречается взглядом со своим соседом… О том, что последует дальше, ему не хотелось думать.

За эти три (будь они прокляты!) месяца он будто отвык ходить. Его ноги быстро устали, со лба ручьями заструился пот. Тураш остановился передохнуть и осмотрелся. Районный центр исчез в низине, а перед ним белели вершины гор, над головой висело небо, точно опрокинутая чаша. Солнце алело, склоняясь к закату, его притушенные края обозначились четко.