— Н-нет, — вскрикивает ректор, цепляясь за последнюю нить надежды, и бормочет, икая от страха: — ведь это она… Ведь это всё она, а не я! Послушай…

Грозные мстители наступают, а ректор всё отползает, и вот он уже почти у цели…

Вдруг Фиолетта врывается в кабинет, и фараон со студенткой разом оборачиваются…

Стрела срывается, но входит в стену.

Анатрехет кидается на ведьму с косой.

Отчаянный рывок — и Ваол у подножия трона. На ощупь, не глядя, жмёт на скрытый рычаг.

Крышка люка проваливается прямо под фараоном, и тот, не успев вскрикнуть, падает во тьму…

_____________________________________

73 Чумной доктор — популярный образ европейской культуры, имеющий своим истоком типичный облик врачей времён Средневековья и эпохи Возрождения, носивших во время чумы специальные защитные костюмы, включавшие длинный плащ и маску, напоминающую птичий клюв.

74 Нунесдам и Пересдам — младшие боги — помощники верховного студенческого божества Анунаха, защитники студентов. Если ты ещё не знаешь этого, любезный читатель, настоятельно рекомендую изучить студенческую мифологию, которая, между прочим, по данным некоторых экспертов, во многом родственна древнеегипетской и, возможно, берёт своё начало с тех самых древнейших времён.

75 Биоэтика — сфера междисциплинарных исследований, связанных с морально-этическими аспектами медицинской деятельности, и одноимённый предмет, преподаваемый студентам-медикам.

76 Безмен — простейшие весы рычажного типа. Некоторые из них (в частности, экземпляр из магазина для реконструкторов) представляют собой металлический стержень с закреплённой на нём с помощью ремня или цепи передвижной гирей. По мнению некоторых исследователей, некоторые находки, считающиеся деталями оружия (булав и кисте́ней), на самом деле являются гирями таких весов.

77 Кисте́нь — разновидность холодного оружия ударно-дробящего действия; представляет собой ударный груз (било — тяжёлую металлическую или каменную гирю, иногда с шипами), крепящийся цепью или ремнём к рукояти.

***

Время словно замедлилось в сотни тысяч раз, и события прежней жизни разноцветной вереницей призрачных образов пронеслись у Кебехсенуфхотепа перед глазами.

Он не выбирал себе такую судьбу.

Его родители умерли рано, оставив его на попечение жрецов и вельмож.

Его старшие братья, которые могли бы стать правителями, загадочным образом один за другим безвременно покинули земную обитель.

С детства вокруг него толпились докучливые придворные, пытавшиеся манипулировать им, плетя паутины интриг друг против друга.

Как было бы хорошо сесть в лодку и уплыть куда глаза глядят, думалось ему иногда, но он тут же гнал эти непозволительные мысли прочь, ведь сами боги назначили ему такую участь, и он был не вправе лишить подданных и вверенную ему страну своей божественной защиты.

Но просто пойти погулять ему никто не мог запретить.

Поэтому после очередного приёма нескончаемого потока всевозможных страждущих просителей и обделённых обвинителей, молящих о справедливости или ещё каких-нибудь божественных благах, Кебехсенуфхотеп украдкой ускользнул от назойливых придворных, докучливых жрецов и прочих надоевших вельмож и, переодевшись простолюдином, незаметно покинул дворец.

Ему хотелось увидеть город настоящим, без прикрас. Побродить в одиночестве по улицам без того, чтобы кто-то поминутно целовал песок у него под ногами, воздевал руки и многословно громогласно возвещал о несказанной милости снизошедшего божества.

Он беспрепятственно миновал людную площадь. Обошёл величественный богато украшенный храм, где ещё вчера участвовал в пышной праздничной процессии, совершая древний обряд. Прошёл через шумные рыночные ряды, где сновали туда-сюда толпы гомонящих людей.

Кебехсенуфхотеп быстро утомился от многолюдства и жары, поэтому решил отдохнуть в тени дерев возле реки.

Спустившись на берег под раскидистые ветви сикомор, он увидел девушку в необычном узорчатом платье, сидевшую у самой воды. Она глядела вдаль, всхлипывая, и, казалось, не замечала его. Даже когда он подошел к ней совсем близко, она не шелохнулась. В её глазах стояли слёзы.

— Почему ты плачешь? — спросил он.

Незнакомка быстро отёрла глаза рукой и, не поворачиваясь к нему, глухо молвила:

— Я ненавижу себя и хочу умереть [78].

Фараон опешил.

— Как ты можешь так говорить! Побойся богов!

Она мрачно усмехнулась:

— Это девиз моей жизни.

— Неужели всё так плохо? — участливо спросил он.

— Да нет, наверное, — неопределённо пожала плечами странная собеседница.

— Но что случилось?

Та недоверчиво поглядела на него:

— А почему ты спрашиваешь?

— А почему ты отвечаешь вопросом на вопрос?

— А почему бы и нет?

— Вдруг я могу помочь?

Она покачала головой с печальной усмешкой:

— Ха! Помочь… Скажешь тоже… — и, тяжело вздохнув, начала свой рассказ: — Как ты, наверное, заметил, я не отсюда. Моя семья приехала в эту страну в поисках лучшей жизни, когда я была ещё маленькой. Мои родители — потомственные целители, и они хотели, чтобы я продолжала заниматься ремеслом наших предков, хотя здесь с медицинским обучением не всё так просто… Но, как бы то ни было, я всё-таки стала учиться врачеванию, да вот только моя душа никогда не лежала к этой профессии… Я словно теряю себя, пытаясь заниматься не своим делом, да и никому не могу принести пользу, как бы усердно я ни старалась. И я чувствую себя… ужасно.

— А что бы ты хотела делать? — спросил фараон, проникшийся к ней странной симпатией.

Оттого ли, что тяготившие её переживания были знакомы ему не понаслышке?

Глаза собеседницы, всё ещё влажные от слёз, взволнованно заблестели.

— Путешествовать! Или рисовать… Или изучать всякие интересные штуки… Ну, древнюю историю, например. Вот бы отправиться туда — к затерянной средь морских волн Атлантиде, или в загадочную северную страну, мифическую Гиперборею… Вот бы можно было просто сбежать отсюда… А лучше всего… насовсем, — и она посмотрела куда-то наверх.

— То есть?

— Я так люблю смотреть на звёзды и представлять себе, что лечу среди них в бесконечности… Впрочем, в вашей стране к этому иначе относятся… Извини, если мои слова оскорбят твои религиозные чувства или что-нибудь в этом роде… Но как было бы хорошо построить такую лодку, чтобы уплыть на ней в самые небеса!

Кебехсенуфхотеп только и мог, что смотреть на странную собеседницу, разинув рот, а та продолжала:

— Вот я и сидела тут, глядя на реку и думая утопиться, но потом увидела прекрасную лодку, стремительно и величественно плывущую по волнам куда-то в неизвестную даль, словно солнечная барка… А потом пришёл ты…

Она улыбнулась, на этот раз совсем просто и по-доброму.

Что-то по-детски беспомощное было в этой улыбке, и фараон взял её за руку, вздрогнувшую было от неожиданности, но так и оставшуюся в его ладони.

— Пожалуйста, только не надо топиться, — тихо сказал он.

Девушка взглянула ему прямо в глаза и отчего-то рассмеялась.

— Я так редко разговариваю с людьми… Конечно, если не считать вечно недовольных наставников и жалобно причитающих больных… Посидишь со мной ещё? Ой, — она вдруг всплеснула руками, — прости мои манеры! Я так была поглощена своими глупыми мыслями вслух, что даже не спросила, как тебя зовут!

Кебехсенуфхотеп замялся. Он не решался назваться, боясь испугать собеседницу, но и обманывать её не хотел.

Вдруг из-за деревьев выбежали люди в богатых одеждах и леопардовых шкурах.

— Да как вы… меня нашли, — с досадой пробормотал фараон себе под нос.

— О владыка! — они разом повалились наземь и поползли к нему на коленях. — Мы думали, что потеряли тебя!