— Вы дождались меня? — задал риторический вопрос лейтенант.

— Что-то мне подсказывало, что вы не лишите нас своего общества, — расхохотался Чарли с легким оттенком печали в голосе.

От Кэра не ускользнул быстрый взгляд, который доктор бросил на то место, где раньше был его мизинец.

— Думаю, нам пора возвращаться домой. Если мы, конечно, больше никого не ждем, — аурлиец протянул Белозару руку, чтобы тот помог ему подняться на ноги.

— Корабль ваш, капитан, — ошарашил Итана древний.

Оглядевшись по сторонам, Кэр возражать не стал. Повсюду на корабле были лишь утларги, и никто лучше него не знал морского дела. Убедившись, что корабль благополучно выбрался из бухты и взял правильный курс на Аурлию, новоиспеченный капитан попросил Чарли проводить его в отведенную ему каюту. На протяжении всего пути через узкие коридоры корабля с лица доктора не сходила едва заметная хитрая улыбка.

— Спасибо… Спасибо, что не оставил меня одного, — еще раз поблагодарил товарища Кэр, когда они оказались у двери капитанской каюты.

— Ты сохранил мою тайну, поддержал, когда все отвернулись. Я был твоим должником и рад, что смог отплатить хоть чем-то. Спокойного сна, — древний повернулся спиной и пошел обратно, исчезая во тьме коридора.

Итан распахнул дверь своей каюты. Вполне уютное помещение освещалось несколькими свечами, уже успевшими потерять половину своего роста.

— Ах да, совсем забыл. Негоже кораблю выходить в море без имени. Как назовете судно, капитан? — обернулся доктор, и его зеленые глаза блеснули в темноте.

— Сирин! — воскликнул Кэр, заметивший в тусклом освещении каюты свою возлюбленную.

— Ну, Сирин, так Сирин, — расхохотался довольный своей выходкой Белозар, поднимаясь на палубу.

Аурлиец захлопнул дверь и подбежал к резко поднявшейся с кровати древней. Измученное ожиданием и волнением лицо девушки было пугающе бледным. Не давая ей произнести и слова, Итан заключил ее в свои объятия, стараясь вдохнуть в себя каждую частицу, выделяющую для него Сирин из всех остальных людей, населяющих этот мир. Большинство свечей потухло от порыва воздуха, вызванного резким движением закрывающейся двери. Падая на мягкую постель, Кэр почувствовал, что, несмотря на пережитые страдания и весьма мрачное будущее, сейчас он счастлив.

Проснулся Итан всего через пару часов. Обожженная рука невероятно зудела. Присев на кровати, он оглянулся назад, чтобы еще раз полюбоваться на прикрытый полумраком комнаты обнаженный силуэт Сирин. Не в силах сопротивляться, Кэр развязал ленту и стянул с руки подарок демоницы. Стараясь не шуметь, он несколько раз провел ногтями по следам от ожогов. Кожа легко отшелушивалась, открывая скрытые прежде слои.

Аурлиец смог заставить себя остановиться только тогда, когда почувствовал под ногтями необычную материю. Поднявшись, он медленно подошел к догорающей на блюдце свече, отдающей свои последний силы. Приблизив руку к источнику света, Итан вздрогнул и моментально побледнел. Открывшийся участок кожи темно-красного цвета не мог принадлежать человеку. Белиус была права. У нее и аурлийца действительно появлялось нечто общее.

Ритмичное постукивание ветки по окну хижины разбудило одинокого отшельника. Очередной день, проведенный вдали от людей, не сулил ничего хорошего. Мужчина с характерным кряхтением привстал на кровати. Ветхая хижина, ставшая ему домом и убежищем, выглядела весьма плачевно. Деревянные ящики, покрытые шкурой убитого зверя, заменяли ему ложе. Стол, стул и полуразрушенный камин — вот, пожалуй, и все, что окружало его последнее время.

Оказался отшельник здесь благодаря своему старому другу. Тот когда-то давно служил у барона, проявляющего интерес к супруге своего соседа. Это место стало их тайным убежищем для романтических свиданий. Их секрет не мог оставаться тайной вечно, и разгневанный рогоносец написал на барона жалобу в инквизицию. Любовников сожгли на костре в один день, а о существовании этого места осталось известно лишь их преданному слуге. Шли годы, и хижина ветшала. Несколько раз в нее наведывались разбойники, не оставив в ней ничего, что могло бы представлять хоть какую-то ценность.

Искатели легкой наживы захаживали сюда и после того, как отшельник обжил это место. Обитатель встретил их без какого-либо намека на страх. Осознав, что поживиться здесь нечем, разбойники оставили его в покое, выслушав его показавшиеся им сумасшедшими рассказы и сохранив ему жизнь.

Несмотря на все его недостатки, это место идеально подходило отшельнику для того, чтобы скоротать оставшиеся ему дни. Приготовив в котелке похлебку, он в гордом одиночестве приступил к своей трапезе. Его друг появлялся раз в месяц, привозя ему необходимые для выживания продукты. Из скудных ресурсов отшельник умудрялся создавать вполне сносные блюда. Ветер, шевелящий ветви одиноко стоявшего рядом с хижиной дерева, заставлял их барабанить по окну. Отшельник уже не раз подумывал о том, чтобы срубить ветку и избавиться от изводящего его звука, но, с другой стороны, это было единственным, благодаря чему он не оставался в полной тишине.

Вчера на море был сильный шторм. Таких бурь отшельник давно не видел. Всю ночь он подбрасывал бревна в огонь, чтобы хоть как-то согреться, и уснул лишь под утро. День за днем проходили пугающе одинаково, и сегодня настал час, когда отшельник уже не готов был мириться со своим положением. Он старательно пытался не дать погаснуть тому огоньку в душе, что вселял надежду, но, проснувшись утром, окончательно понял, что тот погас.

Покончив со скромной трапезой, отшельник распахнул дверь, и его сразу обдало сильным потоком утреннего морского ветра. Если забыть об одиночестве, это место можно было бы назвать очень красивым. Хижина была отстроена на самом краю высокого утеса, расположенного в нескольких десятках миль севернее Корквила. Подобраться к ней можно было только по узкой тропе, известной лишь немногим. Должно быть, барон и его любовница встречали здесь незабываемые закаты.

Чтобы хоть как-то сохранить рассудок, отшельник скрупулезно излагал на бумаге историю своей жизни. Себя он успокаивал тем, что, когда покинет этот бренный мир, кто-то отыщет его убежище и узнает о тех невероятных приключениях, что ему удалось пережить. Несмотря на то что выглядел он весьма плачевно, отшельнику было не больше сорока. Труд его жизни был окончен еще вчера и аккуратно лежал на столе.

Сегодня был день, когда отшельник сдался. С улыбкой безысходности на лице он взглянул на дерево, ставшее единственным собеседником в самый тяжелый период его жизни. Не торопясь, он с явным трудом пододвинул пень, на котором ежедневно колол дрова поближе к дереву. Вернувшись в дом за куском веревки, он в последний раз оглядел свое жилище. Побарабанив костяшками пальцев по столу, бородатый отшельник тяжело вздохнул, закатив глаза к потолку. Когда взгляд его опустился, он был полон решимости.

Слегка пошатываясь, отшельник вновь вышел на улицу. Сделав глубокий вздох, он попытался вобрать в свои легкие весь этот мир, с которым намеревался проститься. Ловко связав петлю, мужчина перекинул веревку через одну из самых толстых ветвей. Он не спешил. Поднявшись на пень, служивший ему эшафотом, он несколько раз проверил прочность веревки и убедился, что длина ее вполне подходит для своего предназначения. На секунду он замер, любуясь красотой безграничного моря. Оно теперь было таким спокойным в сравнении со вчерашней бурей.

Улыбнувшись так, будто он только что, наконец, покончил с каким-то тяжелым делом, отшельник просунул голову в петлю, затягивая узел. Закрыв глаза, он еще раз вызвал в памяти лучшие моменты своей жизни. Сместив центр тяжести, он заставил пень покоситься в сторону, удерживая его лишь носком стертого сапога. Страх заставил его распахнуть глаза. На момент ему показалось, что на горизонте виднеется черная точка.

Вытянувшись, словно струна, он остановил падение единственной опоры, что удерживала его в этом мире. Пень трясся, не торопясь принять решение о судьбе отшельника. Он раскачивался из стороны в сторону, балансируя на грани жизни и смерти. У отшельника уже не оставалось сомнений в том, что точка на горизонте ему не померещилась. Руками он судорожно пытался дотянуться до висящего на поясе ножа. Нащупав рукоять, он выхватил лезвие и принялся судорожно перерезать веревку. Нож был далек от своей былой остроты, а петля, напротив, оказалась весьма прочной.