– Что вы там устроили, хотел бы я знать? – ворчливо осведомился он, не поднимая глаз. – С ума посходили, что ты, что твоя мамаша? Чего она хотела? Зачем ты выскочила?

– Она не пускала меня на веранду, – ответила Нина. – Злится. Считает, что твой гость – настоящий раджа. Теперь я с ней согласна.

– Какие же вы, бабы, дуры! – рявкнул Олмейер. – Что за дело до него ей, тебе – хоть кому-нибудь? Человек решил добывать на островах трепанга и птичьи гнезда. Вот что он обсуждал со мной, ваш раджа! Завтра держитесь обе подальше от дома, дайте договорить спокойно.

Дэйн Марула, явившись на следующий день, долго беседовал с Олмейером. Так началось их долгое дружеское сотрудничество, о котором сперва много говорили в Самбире, пока жители не привыкли, что теперь в кампонге Олмейера то и дело горят огни, у которых холодными от северо-восточных муссонов ночами греются воины Марулы, пока их хозяин ведет длинные переговоры с «туаном-пути», как называли Олмейера в поселке. Новый торговец вызвал огромный интерес. Виделся ли он с султаном? И что сказал султан? Преподнес ли какие-нибудь подарки? Что он будет покупать? Что он будет продавать? И в бамбуковых хижинах по берегам реки, и в роскошном доме Абдуллы задавались одни и те же вопросы. И оживление в среде торговцев – китайцев, арабов, буги – царило не один день. С привычной подозрительностью никто не верил в простые ответы, которые охотно давал молодой человек, хотя звучали они вполне правдоподобно. Да, он торгует, продает рис. Нет, не будет скупать ни гуттаперчу, ни пчелиный воск, потому что собирается бросить свою многочисленную команду на сбор трепанга в коралловых рифах и поиск птичьих гнезд на суше. Эти два товара он готов купить, если будут желающие. Сам он родом с Бали, брамин – этим объяснялся его категорический отказ от любого угощения в домах Лакамбы и Абдуллы. К Лакамбе Дэйн являлся преимущественно ночью и вел с ним неспешные переговоры. Бабалачи, который всегда присутствовал при встречах властителя и торговца, легко справлялся с любопытством жаждущих узнать, о чем же ведутся столь долгие беседы. На фальшиво-вежливые расспросы Абдуллы он просто таращил единственный глаз и прикидывался простачком.

– Я лишь слуга своего господина… – растерянно бормотал он, а затем, словно решившись на предельную откровенность, заговорщическим тоном сообщал Абдулле подробности торговли рисом: – Султан купил сотню больших мешков! Сотню, туан!

Абдулла, твердо уверенный в том, что втайне у него за спиной ведутся куда более серьезные сделки, в свою очередь изображал изумление, и они расходились. Араб проклинал про себя хитрого старого пса, а Бабалачи ступал по пыльной тропе, покачиваясь и гордо задрав подбородок с парой-тройкой седых волосков, как пронырливый козел, вечно лазящий по чужим огородам. За их встречами наблюдало множество внимательных глаз. Чим Инг, завидев вдалеке Бабалачи, стряхивал с себя оцепенение истого курильщика опиума и, перехватив его на полдороге, зазывал в дом с радушием гостеприимного хозяина. Но оборона Бабалачи была нерушима даже против смеси дружелюбия и крепкого джина, которым от всей души угощал его китаец. Чим Инг оставался без информации, с пустой бутылкой и грустно глядел вслед уходившему советнику Самбира. Тот продолжал свой извилистый путь, привевший его, как обычно, к жилищу Олмейера. С тех пор как Дэйн Марула примирил своего белого друга и раджу, одноглазый дипломат снова стал частым гостем в доме голландца. К большому неудовольствию Олмейера, Бабалачи крутился у них с утра до ночи – торчал на веранде, прятался в коридорах, неожиданно выскакивал навстречу, пытаясь перехватить миссис Олмейер для конфиденциальной беседы. Самого Олмейера он старался избегать, словно побаивался испытывать терпение белого, чтобы тот в конце концов не отвесил ему хорошего пинка. А вот кухню облюбовал прочно и часами сидел среди занятых готовкой женщин, обхватив руками колени, пристроив на них подбородок и тараща единственный глаз – воплощенное уродство, да и только. Олмейер не единожды жаловался Лакамбе на надоедливость его премьер‐министра, но Дэйн его утихомиривал.

– Да тут слова не скажешь, чтобы он не подслушал! – ворчал Олмейер.

– Мы всегда можем подняться на бриг, – со спокойной улыбкой замечал Дэйн. – А то, что Бабалачи здесь, даже хорошо. Лакамба уверен, что многое от него узнал. Возможно, султан считает, что я хочу сбежать. Пусть одноглазый крокодил шпионит в вашем кампонге, туан.

Олмейер неохотно смирялся, но, когда замечал, что старикашка советник с молчаливым упорством снова торчит у его домашнего очага, бормотал себе под нос расплывчатые угрозы.

В конце концов волнение в Самбире утихло. Обитатели поселка привыкли к оживленному движению между домом Олмейера и кораблем, стоявшим теперь у противоположного берега, и разговоры о лихорадочной работе Олмейеровых лодочников, чинивших старые каноэ, сменились на привычные и повседневные. Даже сбитый с толку Чим Инг бросил ломать одурманенную голову над секретами торговли и с помощью опиумной трубки снова впал в привычное блаженство, позволив Бабалачи фланировать мимо своей хижины неприглашенным и словно бы даже незамеченным.

Так что тем летним днем, когда опустевшая река сверкала под прямыми лучами солнца, советник Самбира смог без лишних вопросов и помех вывести свое небольшое каноэ из-под кустов, в которых обычно прятал его во время визитов к Олмейеру. Медленно и вяло Бабалачи орудовал веслом, скорчившись в лодке под своей огромной шляпой, спасавшей его от беспощадного солнца и бликующей воды. Он не спешил: его хозяин в это время дня обычно предавался отдыху, времени было достаточно, чтобы пересечь реку и сообщить ему важные новости сразу, как только он пробудится. Будет ли он недоволен? Застучит ли посохом черного дерева по полу, пугая всех вокруг бессвязными, но злобными восклицаниями? Или усядется с добродушной улыбкой и, привычно потирая руками живот, смачно сплюнет в медный сосуд, а после что-нибудь довольно пробормочет? Вот что занимало мысли Бабалачи, пока он искусно скользил по реке к кампонгу раджи, чьи склады, находившиеся точно напротив дома Олмейера, уже показались за густо заросшим берегом.

Да уж, есть у него новости. Наконец-то что-то определенное, после ежедневных подозрений и намеков, перехваченных тайных взглядов и подслушанных горячих перешептываний между Дэйном Марулой и дочкой Олмейера.

До сих пор Лакамба воспринимал его доклады скептически, однако теперь ему придется поверить, потому что у Бабалачи есть доказательства, он добыл их сегодня утром, когда удил на рассвете в притоке, на берегу которого стоял дом Буланги. Тогда-то из своей лодки он и увидел, как мимо проплывает длинное каноэ Нины. Девушка сидела на корме, склонившись над Дэйном, а он вытянулся на дне, положив голову ей на колени. Бабалачи увидел их и даже попытался проследить за ними, но очень скоро они взялись за весла и ускользнули от его пристального взгляда. А еще через несколько минут он заметил рабыню Буланги, которая гребла в город, продавать печенье. Она тоже рассмотрела их в рассветных сумерках. И Бабалачи удовлетворенно ухмыльнулся себе под нос при воспоминании о расстроенном лице девушки, потухших глазах и дрожащем голосе, когда она отвечала на его вопросы. Нет сомнений – малютка Тамина без ума от Дэйна Марулы. Что ж, прекрасно! Бабалачи рассмеялся вслух и тут же посерьезнел, прикидывая про себя, за сколько Буланги согласится уступить ему девчонку. Он грустно покачал головой, вспомнив об упрямстве Буланги: несколько недель назад тот отказался от ста долларов, которые предлагали за эту самую Тамину. Вдруг Бабалачи заметил, что каноэ за время его размышлений унесло слишком далеко вниз по течению. Он стряхнул с себя печаль, вызванную непреклонностью Буланги, и, подняв весло, несколькими гребками послал лодку вдоль речного затвора к дому раджи.

В тот день Олмейер по своей недавней привычке бродил по берегу, приглядывая за ремонтом лодок. Наконец-то он решился! С помощью записей из старого блокнота Лингарда голландец собрался отыскать богатейший золотой прииск, место, где стоит только наклониться – найдешь невероятное богатство. Мечты юности наконец-то станут явью. Без помощи было не обойтись, и он поделился сведениями с Дэйном Марулой и даже согласился на союз с Лакамбой, который поддержал предприятие, надеясь на часть прибыли. Олмейер рискнул честью, гордостью, добрым именем, соблазненный грандиозностью результата, который мог быть достигнут с помощью этого союза, отвратительного, но необходимого. Опасность велика, но Марула отважен, его люди кажутся не менее бесшабашными, чем предводитель, и с помощью Лакамбы они должны достигнуть успеха.