— У меня есть наряды из папье-маше! Обувь искусной работы для юных красавиц! — орал третий.

Четвёртый голос явно не принадлежал лавочникам: он громко, но мелодично читал складные стихи, а весёлые девушки бросали под ноги красавца-поэта цветы. Поэтов в Лояне почитали, а некоторых даже боготворили…

Среди всего этого шума, адской смеси радости и горя вдруг послышался заливистый смех. Знакомый и родной. Девушка быстро оглянулась и увидела Лю Жэня. Высокий молодой мужчина пинал с детьми в мяч возле старицы реки Лохэ, которая однажды по воле богов поменяла своё русло: теперь этот тихий пруд украшали маленькие соцветия молочного цвета — осенью здесь появятся плоды чилима.

Облегчённо выдохнув, страж быстрым шагом направилась к мужчине.

— Лю Жэ-э-нь!

— Ой! — он подхватил на руки маленькую девчушку в старенькой, но аккуратно залатанной рубашке. — Бацзе, ты не посмеешь меня поколотить при детях!

— Я же просила тебя не исчезать из моего поле зрения в эти дни! — девушка встала напротив сослуживца и нахмурилась.

Лю Жэнь виновато улыбнулся. Девчушка протянула руки к стражу и пальчиком потрогала холодные доспехи.

— Нравится? — он ласково потрепал её по голове и опустил на землю. — Вырастешь, станешь такой же грозной и сильной, как Ши Яньцзы! Мне пора! Лоян надо патрулировать!

Девочка поправила зелёную ленту из дешёвой ткани и бережно сжала конфеты, судя по всему, полученные от Лю Жэня.

— Не играйте возле прудов. И ни в коем случае не купайтесь! Призраки могут утащить! — Ши Яньцзы строго, но по-доброму пожурила детишек.

Ребятишки похватали маски в форме черепа из папье-маше, валявшиеся на земле, и убежали. Ши Яньцзы легонько пихнула Лю Жэня локтем в бок. Он притворно ойкнул, выражая «боль».

— Страшны не призраки, а демоны! — вдруг сказал кто-то позади.

Стражи оглянулись и увидели почтенного даоса. Несмотря на жаркую и душную ночь, он был закутан чуть ли не по самые уши в шерстяной бэйцзы, а его руки скрывали перчатки.

— Гунцзы! Гуньян! — старец поприветствовал стражей жестом гуншоу. — Душа не одна, их несколько.

Ши Яньцзы и Лю Жэнь переглянулись: каждый год даосы рассказывали о загробном мире, стараясь привлечь как можно больше людей, чтобы они почтили память как можно больше призраков.

— После смерти тела суть человека, его тень, распадается на души. Души хунь, сотканные из энергии ян, направляются на Небеса и растворяются в небесном ци, а души по — к Жёлтым источникам, — продолжил старец. — Это и есть призраки, гуй, сотканные из энергии инь! Они должны раствориться в земном ци, но если потомки забывают отдавать им почести, если они умерли нехорошей смертью или при жизни были дурными людьми…

Старец многозначительно замолчал и продолжил:

— То они не могут обрести покой. Им холодно и голодно, их мучает жажда… Они мучаются в темницах ада, иногда приходят в наш мир насытиться и напиться вдоволь, потом возвращаются обратно. Иногда души по соединяются и образуют демона. Он озлоблен, его душит ненависть или его что-то держит на земле! Он тоже в эти дни может прийти и натворить дел! Демонам не нужны кушанья и напитки, одежда и украшения, как призракам! Им нужно человеческое тепло… Поэтому чем больше будет довольных призраков, тем быстрее они найдут покой и тем меньше будет злобных демонов! Я, Ци Шунь, приглашаю вас к алтарю зажечь благовония не только в честь ваших предков, но и почтить память того, кого вы даже не знали!

Высказавшись, даос застыл в ожидании. Пока Ши Яньцзы мысленно подбирала слова для вежливого отказа, готовясь сослаться на долг и патрулирование Лояна, Лю Жэнь внезапно произнёс:

— Бацзе, давай почтим память басюна…

Его голос задрожал. Мужчина отвернулся и тяжело вздохнул. На глазах девушки навернулись слёзы. Она кивнула и даос засеменил к храму, показывая путь. Каждый его шаг сопровождался лёгким звяканьем: на поясе старичка висел маленький колокольчик, мелодичный звон которого не выносила любая нечисть.

По дороге Лю Жэнь ободрал вишнёвое дерево, купил сладостей, ритуальных денег и зачем-то бамбуковый зонт, искусно расписанный цветами. Всё это он молча тащил в руках.

Сам Яшмовый храм располагался за стенами столицы, у подножия горы Тайши, окружённой густыми лесами и зелёными живописными холмами: даосы говорили, что яшма — солнечный камень, дарующий силы, поэтому храм должен быть ближе к небу и природе. В Лояне же находилась Снежная пагода: она возвышалась посреди сада Снежных пионов: весной он цвёл и благоухал, вызывая чувство радости и спокойствие, а сейчас был украшен алыми фонарями, в которых трепыхались свечи: казалось, в саду застыла ночь, окутав зелёные листья нежным чёрным шёлком.

На каменных ступенях пагоды стояли угощения для призраков бедняков, сирот и даже разбойников: засахаренные фрукты и баоцзы.

Даос и стражи пересекли большой двор и зашли внутрь прохладной пагоды.

— Я оставлю вас, — шёпотом произнёс старик.

Он тихонько вышел и прикрыл за собой врата пагоды. Оглянувшись, словно вор, старец с юношескою прытью пересёк сад, скрылся за вишнёвыми деревьями и скользнул в хутун.

Отдышавшись, старичок сорвал с пояса колокольчик, швырнул его в траву, огляделся и увидел фигуру в синем чжицзю: он стоял поодаль в тени вишнёвого дерева. Половину лица незнакомца скрывала маска из тонкой демонической бронзы. Старец подошёл к нему, на ходу снимая с себя бэйцзы. Не медля, даос накинул одежду на плечи демона.

Он вздрогнул от неожиданности.

— Нашёл что-то у себя? — спросил старец, с надеждой заглянув в голубые глаза.

— Вечером я прикрепил Следящий Глаз к одному разбойнику. Они скоро будут на месте, — пробормотал человек, укутываясь в одежды и прижимая синие ножны к груди. — Присмотри за ней. Она не должна пострадать!

Даос кивнул.

Пагода Снежных пионов.

Внутри полутёмной пагоды царила тишина. В центре стояли вытянутые столы: один уже был завален дарами для призраков, а на другом располагались подставки для благовоний: они дымились и источали приятный цветочный аромат. На стене висел холст, на котором был изображён призрак: пустые глаза, растрёпанные волосы, скрюченные руки. Этот дух олицетворял собой призраков, которые так и не смогли найти покой — Ши Яньцзы знала каждую линию этого рисунка…

Сердце болезненно сжалось.

Сегодня вечером, перед патрулированием, Ши Яньцзы уже ставила благовония в храме семьи Ши: она почтила память предков, любимой тёти и басюна Юань Шуйланя. Но сейчас девушка молча взяла несколько палочек благовоний, подожгла их и воткнула в подставку. Лю Жэнь, тяжело вздохнув, положил горсть вишни на стол и сжёг ритуальные деньги в жаровне, стоящей возле стола, шепча что-то бессвязное, где можно было разобрать лишь только одно слово: басюн.

— Бади, пошли, — прошептала Ши Яньцзы.

Выйдя из полутёмной пагоды, она прищурилась. Послышалось шуршание и над головой девушки открылся зонтик. Она удивлённо взглянула на Лю Жэня.

— У тебя от ярких цветов всегда глаза болят! Так что вот, прикройся, — пробормотал он.

Девушка улыбнулась и взяла зонтик.

— Давай присядем, перекусим, — предложил Лю Жэнь.

Они сели под ветвистым вишнёвым деревом: она шумела зелёной кроной, навевая воспоминания…

— Интересно, есть ли в аду вишня? Лань-гэ её просто обожал… — прошептала Ши Яньцзы.

— По словам почтенных даосов, там есть даже рынки, деньги и еда, которую можно купить на эти деньги! — ответил Лю Жэнь, протягивая девушке сладости, завёрнутые в бумагу. — Вишня точно найдётся! Не переживай! Да и не думаю, что Лань-гэ там задержался. Он был хорошим человеком. А хорошие люди быстро перерождаются!

— Как у тебя от твоих перекусов ещё зубы не выпали! — притворно возмутилась девушка, беря одну конфетку. — Как был сладкоежкой, так и остался!

— Когда умру, приноси мне конфеты, — на полном серьёзе вдруг произнёс мужчина.

За такие слова он схлопотал подзатыльник. После чего, рассасывая сладкую конфетку, девушка наблюдала за жизнью Лояна: было уже глубоко за полночь, но люди сновали туда-сюда то с ароматной пищей, то с деньгами, то с фигурками из папье-маше, то с одеждой и украшениями — каждый стремился возложить побольше даров на алтари. Люди руководствовались простым правилом — больше сытых призраков, меньше злых и голодных демонов, жаждущих людского тепла. Со стороны старицы доносилось заунывное пение без слов — начался обряд ши гир, «пение песен призраков». Даосы считали, что значение песен могут понять только призраки. Ради спокойствия умерших и чтобы не смущать их, даосы даже надевали маски из папье-маше в форме черепа.