Гранкин выхватил у него халат, одел, и с вызовом, гордостью, всей накопившейся за долгое время на барина обидой, сказал:

– Вашу жену похитили. Вы своими объединёнными квартирами нарушили в подъезде всю нумерацию почтовых ящиков, и письмо, адресованное вам, попало ко мне. Извините, я его съел. За вашу жену похитители требуют триста пятьдесят тысяч долларов – сущий пустяк для человека, имеющего стабильный, процветающий бизнес!

Виталя развернулся, хотел уйти из квартиры гордо, но в коридоре поскользнулся на бутерброде с икрой и со всего маха больно, обидно упал, высоко задрав ноги.

– Стойте! Чёрт! – «Барин» захлопотал над Виталей, помог подняться, одёрнул на нём халат.

И почему он казался Витале высокомерным?..

– Не сильно ушиблись?

– Я в детстве, похоже, сильно ушибся. Головой, – буркнул Виталя.

Через минуту они сидели за барной стойкой на кухне и пили виски. Гранкина колотил озноб, поэтому он счел возможным погасить свою трясучку рюмочкой наикрепчайшего напитка.

Они выпили молча, не чокаясь.

– Ну, а теперь рассказывай, – велел Сева Витале.

И почему он казался Гранкину таким отвратительным, бесчеловечным типом? Потому что ездил на джипе, имел большую квартиру и хорошо пах?

Милый, чудесный, обаятельный, усатый дядька.

– Вы случайно не родственник Михалкову Никите? – задал Виталя давно мучивший его вопрос.

– Нет, – засмеялся Сева, – и даже не однофамилец.

– Ну, тогда... – Виталя набрал в грудь воздуха и рассказал барину всё.

Абсолютно всё.

Даже то, что считал его гадким «барином».

Даже то, что, благодаря этой истории заработал миллион.

К удивлению Гранкина, Сева не схватился в ужасе за сердце, не помчался потрошить свой сейф, чтобы побыстрее выкупить жену.

– Наливай! – махнул он Витале рукой.

В полном изумлении Гранкин разлил остатки виски ровно пополам.

Сева махнул рюмочку залпом, Виталя, вспомнив про Галку, свою не тронул.

– Моя жена взбалмошная, капризная женщина, – неуверенно начал рассказ Всеволод Ганкин. – Я сам её избаловал, потому что очень сильно люблю. В своё время она сильно на работу просилась, но я её не отпустил, потому что представить не мог, что Гала будет большую часть дня проводить вне дома, и на неё, возможно, будут пялиться чужие мужики. Сначала она сидела дома неохотно, потом привыкла, ей стало даже нравиться, но со временем у неё начались большие закидоны. Раза два в год она уезжает к своей закадычной подружке на дачу, и они начинают играть со мной в различные игрушки. Чтобы она вернулась, мне каких только глупостей не предлагалось сделать! То я должен был как-то цветы на окнах по-особому ставить – знаки подавать, что люблю её и готов заплатить большие деньги тому, кто её украл, то под Новый Год я должен был вырядиться Дедом Морозом и на четвереньках, с мешком в зубах принести ей под ёлку подарки, список которых она перечислила в рекламных объявлениях, размещённых на радио и телевидении, то... Ой, да всего и не перечислишь! Отправляя письма, они всегда пользуются услугами мальчишек-посыльных, вот один из них что-то с адресом и напутал. А может, они сами номер квартиры неправильно написали, теперь не поймёшь.

Если бы я это письмо получил, то волноваться не стал бы! Ну сбегал бы к тому дуплу пару раз, опустил туда пару писем, а потом в указанное место притащил чемоданчик с деньгами! Всё равно она бы с этим чемоданчиком домой пришла! Ей главное – поиграть, развеяться, скучно ей просто так от меня деньги брать. А в этот раз она исчезла, и ни письма, ни записки, ни звонка с угрозами! Вот я и растерялся, расстроился. Думаю, ну всё, какая-то новая игра в молчанку! То ли, думаю, нашла кого себе? А триста пятьдесят тысяч – тьфу! Да принесу я их ей! Даже если через весь город на четвереньках с чемоданом в зубах ползти нужно!

– Так вот почему все письма духами пахли! – догадался Виталя и поискал глазами, чем бы запить такое потрясающее открытие.

Сева достал из бара целую бутылку виски.

– Не, я сок, – попросил Виталя.

Сева безропотно налил ему сок.

– Нет, но я ж им про ребёнка писал! Про жену кормящую писал! Носки тёплые передавал! Неужели она не поняли, что не с тобой дело имеют?! В конце концов, почерк! Она что, почерка твоего не знает?! – возмутился Гранкин.

– Скорее всего, Гала моя и её подруга приняли всё это за ответную игру с моей стороны и развлекались на полную катушку. Я подозреваю, что они очень благодарны мне за такой сюжет – кормящая мать, тёплые носки, которых никто из них в жизни не носил, изменённый почерк! Я думаю, они ухахатывались там от восторга. Ты не представляешь, как я рад, что ты пришёл сегодня ко мне, что Ванька наш позвонил и сказал тебе мою фамилию! Я теперь знаю, где мне Галку искать! Сегодня в полночь пойду к дуплу! Я им такое представление там устрою! За любовь! – поднял он рюмку.

– За любовь, – Виталя выпил свой сок и поморщился. – А почему собака твоя не лает? – спросил он.

– Она так чешется, что ей всё по фигу, – закусив лимоном и тоже морщась, сказал Сева.

– Нет, ну что вы, богатеи, за люди! – возмутился Виталя. – Кучу бабок имеешь, рядом с ветеринаром живёшь, а собаку свою вылечить не можешь!

– Так у неё блохи! Я травлю, травлю...

– Сам ты блохи! Нет, ну что богатеи за люди! Жена – дура, у собаки аллергический дерматит! Значит, собаку сегодня вечером ко мне, на процедуры. Жену... ко мне не надо. Жене заделай троих детей подряд! Сразу вся дурь пройдёт.

– Тро-их? – переспросил Сева серьёзно.

– Больше можно, меньше нельзя, – отрезал Гранкин тоном врача, спасающего больному жизнь. – Кстати, ты знаешь, что без новеньких полосатеньких гольфиков, новой норковой шубы, крутой тачки «Ламборгини» и домика во Флориде жена к тебе не вернётся?!

– Ну, гольфики я ей обеспечу, машину и шубу куплю, а вот с домиком... уговорю подождать! – развёл Сева Ганкин руками.

Когда Виталя вернулся домой. Галка стояла на кухне и заводила будильник.

– Гал, – удивился Виталя, – а где ты его нашла? Зачем заводишь? Он у меня сам звонил! Каждое утро!

– Сам? – удивилась Галка. – Каждое утро?

– Да. И я его найти не мог!

– А цветы у тебя тоже, небось, сами поливались, Пинкертон хренов? Вишь, свеженькие на подоконниках стоят?

– Точно, Гал, – Виталя в изумлении потрогал зелёные листочки фиалки, стоявшей в горшке на подоконнике. – Точно, про цветы-то я забыл совсем, а они того... расцвели даже! Гал, я что, всё-таки чокнулся?!

– Нет, ну вы посмотрите на него, – обращаясь к кому-то на потолке, сказала Галка. – Нет, ну видели такое чудо в перьях, а?! Шерлок Холмс недоделанный! Ну ладно он не заметил, что я из шкафов все вещи свои забрала! Ладно, решил, что бабу с коляской средь бела дня украсть можно! Но ведь цветы-то! Цветы-то у нас, когда мы уезжаем, всегда Пантелеевна с первого этажа поливает! Я её и в этот раз попросила, когда уезжала! И ключи от квартиры дала! Она днём приходила и поливала! Ведь от него-то разве дождёшься? И будильник она по моей просьбе заводила и прятала! Я же знаю этого обормота – шары зальёт и на работу проспит. Тьфу!!! – Она так и беседовала с кем-то на потолке, но потом перевела взгляд на стену, где красовалась усовершенствованная таблица Менделеева.

– Пил?! – грозно спросила она, принюхиваясь.

– Нет!

– Дыхни!

– Не, Гал, я завтра дыхну...

– А это что? – ткнула она пальцем в таблицу.

– Это... таблица... химическая...

– Вижу, что химическая. Закусоиды, похмелоиды...

– Гал, мне профессор её подарил. Лауреат, между прочим, Государственной премии! Археролог...

– Профессор, говоришь? Лауреат? Археролог?! Ах, ты... – Галка скрутила в жгут полотенце и бросилась в погоню за Гранкиным.

Он стартанул с середины кухни и, путаясь в полах Севкиного халата, помчался по проторенному маршруту: кухня-коридор-спальня.

– Гал, оговорился я! Археолог он! Гал, я вас познакомлю! – улепётывая, кричал Гранкин. – Он очень приличный человек! Он здоровье своё в экспедициях просра... оставил! У него протез вместо ноги и вставная челюсть! Он не пьёт практически, поэтому в мечтах эту таблицу и составил!