Нужный коттедж он нашёл легко. На нём висела табличка с номером и названием улицы и, что самое удивительное, эта табличка была подсвечена сверху лампочкой. Наверное, учёные были очень аккуратные люди, раз лампочку эту до сих пор никто не разбил.

Коттеджи находились в черте города, и это был не коттеджный посёлок «для крутых». Это был «городок учёных», где не было ни кованых решёток, ни автоматических ворот, ни охраны – только милая сердцу простота и душевность бабушкиного «домика в деревне».

Виталя заглянул поверх невысокой калитки. Дом, который был ему нужен, спал – окна темны, тишина стояла такая, что было слышно, как листва шевелится от лёгкого ветерка. Светила полная, яркая луна, она давала возможность рассмотреть всё в подробностях. То, что задумал сделать Виталя, он назвал про себя «осмотр места происшествия». Набрав в грудь побольше воздуха, Гранкин смело перемахнул через калитку.

Он безошибочно определил половину дома, принадлежавшую Аде Львовне Крыловой. Клумба, которая красовалась перед балконом, была в середине некрасиво, нелепо, страшно примята. Вон тот балкончик, с которого она упала – там до сих пор стоит плетёное кресло и столик. Балконная дверь, правда, наглухо закрыта, а окна скрывают лёгкие занавески. Виталя, прокравшись к крыльцу, попытался заглянуть в окно первого этажа, но обнаружил там плотные жалюзи. Если муж Ады Львовны и дома, то он крепко спит. А может, бессмысленно, тяжко ворочается, переживая случившееся. Гранкин вспомнил про Галку, но тут же приказал себе не думать об этом. Он делает всё, что может, а вернее, даже то, чего не может, чтобы спасти её.

Он спустился с крыльца и, вернувшись под балкон, задрал голову. Высота до земли действительно была такая, что разбиться насмерть было практически невозможно. Нужно было очень постараться, чтобы свернуть себе шею, или нужно... чтобы сзади кто-то неожиданно и сильно толкнул.

Виталя глянул на клумбу, на примятые цветы, и опять подумал про Галку, про сырой подвал, про плохое питание, про Сашку, которая слабенькая, маленькая, и всё-таки нежная девочка, а не крепкий пацан...

Он достал из джинсовки фонарик и, встав на четвереньки, пополз по влажным цветам, подсвечивая себе жёлтым рассеянным светом. Что он искал, он понятия не имел, но слово «осмотр» имело недвусмысленное значение, и Виталя решил его добросовестно осуществить.

Цветы одуряюще пахли. Так одуряюще пахнут они почему-то именно ночью и именно при полной луне. У Гранкина засвербило в носу и он сделал большое усилие, чтобы не чихнуть со всей дури. Тут ещё были какие-то зелёные «коробочки» на длинных стеблях, Виталя так и не вспомнил как они называются. Вот Галка бы точно сказала, что это за «коробочки».

Земля была рыхлая, тёплая, влажная. Но, увы, кроме сломанных цветов она не хранила никакой информации. Конечно, до Витали тут поработали милицейские парни, но Гранкин всё же надеялся, что что-нибудь да заметит свежим взглядом. Новичкам, говорят, везёт. Дилетант может увидеть то, на что не обратит внимания профессионал.

И ему повезло. Что-то маленькое и тоненькое белело у одного из цветка. Виталя был полностью экипирован для такого рода находок: он вытащил из кармана пинцет, зацепил находку и поднёс к глазам. Это оказался окурок тонких дамских сигарет “Vogue Arome”. Из другого кармана Виталя достал полиэтиленовый пакет и, как видел это в кино, осторожно, пинцетом опустил в него окурок. Он даже руки удовлетворённо потёр, хотя понятия не имел, что ему делать с этим окурком.

Вторую находку он обнаружил на противоположном краю клумбы, там, где цветы не были сломаны. Жёлтый луч фонаря вдруг выхватил из темноты женскую туфлю. Виталя раздвинул стебли и замер над ней как собака-ищейка, не веря своей удаче. То, что это была удача, Виталя не сомневался.

Почему милицейские парни не обнаружили эту туфлю?

Туфелька была длинноносая, на остром, высоком, и как будто металлическом каблуке. Поднять такую туфлю пинцетом не было никакой возможности, и Гранкин, отбросив кинематографические условности, взял её двумя пальцами. Каблук действительно был металлический. Виталя хотел отправить находку в компанию к окурку, в полиэтиленовый пакет, но вдруг услышал, что совсем рядом кто-то прерывисто, часто дышит.

Не заорал Гранкин, лишь потому, что вспомнил про миллион баксов. Он замер, пытаясь усилием воли унять сумасшедший стук сердца. Он даже пошарил фонариком по окрестностям, хотя больше всего на свете ему хотелось бежать, бежать и бежать. Перемахнуть через калитку, срезать путь через лесок, выскочить на дорогу, и бежать потом по шоссе, и, заметив огонёк запоздалого такси, замахать руками, и заплатить по двойному тарифу шофёру, чтобы побыстрей оказаться у дома, а потом заскочить в свою квартиру, захлопнуть дверь, плюхнуться на кровать, и чёрт с ним, пусть его разбудит будильник, который заводит неведомо кто...

Фонарь задрожал в руке, или рука задрожала с фонарём, но жёлтый луч света успел выхватить чуть поодаль, через дорожку от клумбы, два чёрных блестящих глаза. Виталю слегка затошнило, как тогда, когда он грохнулся в обморок, Гранкин понял, что убежать он никуда не сможет. Просто потому, что умрёт немедленно, прямо здесь, и это будет второй труп, который приютит эта клумба.

Глаза, уставившиеся на Виталю, моргнули. Послышался рык, а потом банальный, задиристый лай.

– Стоять! Не двигаться! – заорал кто-то сзади. Виталя почувствовал, как что-то твёрдоё упёрлось в спину.

Оставшись стоять на коленях, Гранкин поднял руки вверх. В одной он держал пакет с окурком, в другой – туфлю и фонарик. Он нисколько не сомневался, что в спину ему упёрлось дуло двустволки или обреза. Более ужасной развязки он и представить не мог.

Собака лаяла звонко, но вовсе не зло. Это ночное приключение ей явно нравилось.

– Не двигаться, – снова повторил голос.

– Фу! – крикнул вдруг Гранкин большому лохматому псу, чтобы тот так не радовался. Большой лохматый пёс вдруг взял да послушался. Он перестал брехать, сел на дорожку, прижал уши и завилял хвостом.

А когда б его, Гранкина, собаки не слушались!

– Лежать! – приказал Виталя. Пёс, плюхнувшись на землю, перекатился на спину, приглашая, видимо, почесать себе брюхо.

– Что вы себе позволяете? – сурово спросил голос сзади, и нажим тупым металлическим предметом в спину усилился. – Почему командуете моей собакой?

– Лучше спросите, почему ваша собака меня слушается, – дрожащим голосом ответил Виталя. Ему было стыдно бояться, но он очень боялся. Даже подтрясывался слегка и зубами постукивал. Вот бы сейчас оказаться дома, в постели, с книжкой в руках, пусть даже с «Подарком от мертвеца».

– И почему? – счёл нужным поинтересоваться голос.

Виталя увидел внизу высокие резиновые сапоги. Тот, на ком они были, стоял, широко расставив ноги.

– Потому что я человек хороший, – не опуская рук, объяснил Гранкин. – Я не вор, не грабитель, не наркоман. – Виталя вдруг вспомнил, что зелёные «коробочки» на стебельках – это мак! Мак! И как это только учёным и их потомкам удалось безнаказанно развести на клумбах столько мака, уму непостижимо. – Не наркоман! – повторил Виталя. – А ветеринарный врач! Вы слышали о том, что животные лучше людей разбираются в людях?!

– Я слышал, что хорошие люди ночью не шастают по чужим дворам! Вставай и пошли! Я сейчас позвоню в милицию!

– Не надо в милицию! – взмолился Виталя и поднялся с колен. У него наконец-то включились мозги, и он понял кто этот человек и что это за собака. – Не надо в милицию, Иван Терентьевич! Джерри, скажи, что ментов нам не надо, – обратился Виталя к собаке.

Джерри вскочил с земли, радостно залаял, завилял хвостом и стал нарезать круги вокруг клумбы.

Нажим металла в спину ослаб.

– Откуда вы знаете?! – Сапоги сделали круг, обходя Виталю, и остановились перед ним. Гранкин опустил руки и направил фонарик на говорившего. Сначала он увидел двустволку, направленную ему в грудь, потом старика – крепкого, с седой бородой и молодыми глазами. На старике была камуфляжная куртка, болотные сапоги и бейсболка, одетая козырьком назад. К его внешности органично бы подошла курительная трубка, но трубки не было, и это расстроило Гранкина, потому что человек с трубкой никогда не смог бы выстрелить в незнакомца, а уж тем более вызвать милицию. Человек с трубкой должен вести неторопливые, задушевные беседы...