— Мы всё подготовим, госпожа, — теперь уже серьёзно ответила Тонга, возвращая шлем на место.

Похоже, моего присутствия тут больше не требовалось, а потому я молча развернулся и зашагал обратно к Собору.

— Хальвинд! — Вдруг окликнула меня воительница, нагоняя. — Спасибо, что проводили меня. Я… не буду настаивать, но всё же рекомендую вам исповедаться. Или хотя бы просто помолиться в каком-то спокойном месте… — Палатина на миг отвела взгляд, понимая, что привлекла моё внимание. — Если вы опасаетесь чего-то, то я могу гарантировать спокойствие в стенах нашей часовни.

— Я подумаю о вашем предложении, сестра. Спасибо, — угрюмо кивнул я и пошёл прочь, оставляя воительницу наедине с прохладным зимним ветром.

***

Сойдя с улицы и оказавшись под куполом просторного зала отдыха, я дал себе возможность отдышаться. Мысли вертелись в голове подобно священникам, торопившимся в разные уголки соборного городка.

В руки сам собой появился футляр, полученный от кардинала. Свет от далеких канделябров переливался на его медной поверхности, покрытой гербовыми знаками епархии в виде ключей и колосьев.

Отогнув застывшую печать, я открыл полукруглую крышку и размотал пергамент. На его шероховатой бежевой поверхности красовалась широкая надпись, написанная красивым размашистым почерком:

«Предъявитель сего волен действовать как изволит во имя Бога-Императора и по Его воле».

А ниже, на приложенном листке, следовали четыре имени. Двое стражников, и две сестры-госпитальера. На всякий случай я внёс их имена в отчёт на инфопланшете и ещё раз кратко пробежался по материалам дела.

В святилище Осколка меча Святого на канониссу сестёр битвы нападает некий колдун и насилует несчастную. В ходе некоего грязного ритуала Селестина изменяется и её тело, уже мёртвое, находят утром у алтаря. На предположительном орудии убийства только её отпечатки. Могла ли она убить себя сама? Но зачем? Это было частью ритуала, или же итогом борьбы её сознания?

От попыток осмыслить творящуюся чертовщину начала болеть голова, вдруг появилось чувство голода.

Выругавшись, я спрятал футляр с планшетом по карманам пальто и отправился к южной лестнице. Прежде чем продолжать расследование, необходимо было поесть.

***

Солнце окончательно скрылось за горизонтом, накрывая Санктинус вуалью теней. Город загорелся разноцветной люминесценцией витрин и вывесок, а так же гололитическими изображениями. Подъем к Собору же вновь осветили пылающие жаровни.

Служители в серых рясах кропотливо очищали ступени от тающего снега, расталкивая его в специальные желоба, урчавшие ручейками растопленной воды.

После утомительных поисков и опросов свидетелей, я послал сообщение маршалу Арбитрес. Описав ситуацию и передав координаты тайного выхода у северной лестницы, я запросил у верховного поддержку в идентификации таинственного флаера. А после одобрительного ответа спустился в морг…

В этот раз здесь не было никого, кроме дежурного священника-мортус. Древний старик сидел за конторкой у самого входа и что-то писал в толстом талмуде, освещаемом ручной светосферой.

— Здесь есть место, где можно осмотреть тело? — Мой голос звучал необычно громко в царящей тишине зала.

Священник едва заметно поднял голову, но даже так до меня донёсся скрип его старых шейных позвонков. Из-под глубокого чёрного капюшона сверкал один единственный голубой глаз. С минуту моё лицо подвергалось пристальному рассмотрению, после чего над столом вытянулась худая рука с узловатыми пальцами, указывающая на ряд дверей вдалеке. Одновременно с этим сжимая связку ключей.

Благодарно кивнув, я осторожно извлёк звенящий обруч, касаясь дряблой сухой кожи, чтобы разжать кулак. Старик не сопротивлялся, а после просто вернулся к письму.

Добравшись до огороженного лентами участка морга, я уже не обнаружил тела Себастьяна. Похоже, что за несколько часов отсутствия священнослужители уже начали выполнять распоряжения кардинала.

Прежде чем отпереть саркофаг Селестины, я вошёл в самую дальнюю комнатку. Внутри пахло пылью и маслами для бальзамирования тел. Также в маленьком помещении, в противоположной от двери стене, находился прямоугольный люк, камень вокруг которого покрывала характерная копоть. Камера сжигания.

Тут же нашлись резиновые перчатки, используемые медикусами.

Вместо ледника здесь стояла каталка, подобная той, на которую уложили тело дознавателя, и белая простыня. Сняв ограничители, я вернулся вместе с ней к холодильнику. Но прежде чем приступить к делу, вернул смотрителю связку ключей.

Тот не обратил на меня никакого внимания.

Тогда я вновь произвел указанную в инструкции последовательность и саркофаг вновь зашипел, выдыхая мне в лицо ледяной воздух, пропитанный ароматами порочности. Не желая прикасаться к осквернённой плоти, я натянул перчатки и принялся перекладывать канониссу, краем глаза следя, чтобы никто случайно не увидел нас.

Всё это время в мыслях повторялись слова молитвы.

Грохот тяжёлой стальной двери, отрезающей меня от главного зала морга, звучал как приговор, оставляющий один на один с обезображенным телом. Потребовалось несколько минут, чтобы подавить некий глубинный страх и зажечь курильницу с благовониями, чтобы хоть как-то перебить запах, исходящий от тела. На всякий случай я открыл люк крематора.

Левая рука неуверенным движением одернула саван, и я ощутил, как вновь жжется рана на ладони. Правой же рукой я извлек инфопланшет на каменный стол и достал магнокуляр. После аварии на флаере одна из его линз треснула, но я сомневался, что она пригодится.

Селестина.

Она была высокой и мужественной женщиной, в которой совсем не ощущалось кроткости, о которой упоминала Афелия. Тело украшали десятки шрамов — отметины о «славе» на полях брани, один ужаснее другого. Помимо них, попадались также и следы ювенантных операций. Вполне возможно, что канонисса пережила уже не один век в борьбе за дело Императора.

Глядя на всё это, на моей груди заныл собственный шрам, но эту боль затмевало нечто иное.

Тоска.

Прискорбно было лицезреть тот конец, который настиг верную подданную Трона. Столько страшных ран, не раз способные отнять жизнь на поле брани, привели её в тихую гавань Валон-Урра. И здесь, среди священных стен, под сенью расписных куполов, смерть таки отыскала свою жертву. Чудовищная смерть.

Больше не могло быть сомнений, что канонисса оказалась бессильна под действием колдовства, лишившего её воли к сопротивлению и… в последствии изменившем.

Я осторожно коснулся мощного подбородка и открыл рот, отогнул мягкие пухлые губы. Среди слегка пожелтевших зубов женщины виднелись гипертрофированные клыки, будто бы безумный скульптор не смог окончательно определиться с окончательным видом. Язык тоже подвергся изменениям, заметно вытянувшись, свернувшись на небе.

Сглотнув, я сомкнул уста канониссы и опустился ниже, разглядывая шею. Чёрная кровь пятнала свежую глубокую рану, рассекавшую горло идеальной прямой линией. Похоже, что осколок меча Друза всё так же остер, как и в дни своей славы. Кровь пачкала всю нижнюю часть шеи и засохшей коркой покрывала ключицу и грудь. Возможно, часть её впитала одежда, но даже имеющиеся следы ясно говорили о смертельности раны.

Но кто именно её нанес?

Одними пальцами я обхватил правое запястье женщины и развернул ладонь к свету. Пришлось воспользоваться мокрой губкой, чтобы стряхнуть сукровицу с пальцев, которые покрывали глубокие порезы.

— Значит… это были вы? — Шёпотом спросил я, осматривая вторую руку.

В какой-то момент в моё сознание начали закрадываться странные мысли. Несмотря на рельеф мышц и шрамы, Селестина продолжала сохранять женственность, подобно любой аристократке. В тех местах, где следы колдовства не пятнали плоть ярким лиловым цветом, чистая кожа несла на себе явные следы заживляющих мазей и хранила столь естественный молодой оттенок, которого сложно добиться простыми омолаживающими процедурами.