В этот же момент из глотки демона вырвался рев, больше похожий на крик отчаяние. Словно остатки человеческого вдруг попытались заявить о себе. Даже одна из рук чудовища потянулась к алтарю, надеясь спасти дитя.

Но тщетно. Разнесшийся по всему храму детский плач тут же оборвался, как оборвались и страдания матери, выносившей его. Проклятая брошь упала на мраморный пол и с оглушительным треском разлетелась на куски.

Тогда мир под ногами задрожал.

Чудовище варпа рухнуло и забилось в агонии. Его тело начало извиваться и ломаться, будто кукла в руках ребенка. Осколки же камня душ вспыхнули колдовским пламенем, высасывая весь свет за зала. Не излучая тепла, а распространяя лишь холод.

Алтарь с остывающим телом примадонны тоже загорелся, едва не захватив с собой Афелию.

Собор неожиданно погрузился в кромешную тишину, лишившись каких-либо звуков, после чего тело демона с оглушительным треском схлопнулось, втянулось само в себя, оставив лишь лужи черной крови. Осколки же полностью сгорели, не оставив после себя даже праха.

Единственным напоминанием о случившемся остался алтарь, золото которого оплавилось и потеряло форму.

Глава 12. Конец

Я же, вдруг ощутив смертельную духоту, медленно побрел в сторону нартекса.

— Иероним, постой…у тебя же идет кровь, — попытался остановить меня Август. — Куда ты собрался?

— Мне нужно на воздух, — не без усилия отодвинув толстяка с дороги, я заковылял дальше.

Ноги слабо подчинялись моей воле, таща мимо потрепанных колонн и расколотых скамей. Промокшее от пота и крови тело продолжал ласкать теплый сквозняк, завывающий под потолком. Где-то за спиной послышались десятки нестройных шагов и возмущенные возгласы, ворвавшиеся в блаженную тишину. Похоже, сановники из подземелий наконец нашли в себе смелость подняться.

Ведя рукой по узорчатым стенам, я обошел трансепт и добрался до мощных входных дверей…

…чудом уцелевших в этом царстве разложения и нечистот. Даже не смотря на гниль и наросты, они продолжали сохранять священные образы, будто бы источавшие внутреннее сияние.

Навалившись на них всем весом, я сделал небольшой проход и неуклюже ввалился в него. Тело изнывало от усталости. В мышцах не осталось даже огня, лишь тянущая тупая боль, сковывавшая движения толстыми узлами.

Стоило только оказаться на улице, как в лицо сразу же ударил ветер. Не тот затхлый гнилой сквозняк, а удивительно чистый и свежий. Совершенно не свойственный этому оскверненному городу…

Отойдя немного от дверей, я спустился на десяток ступеней и улегся на землю. Тело слишком устало, чтобы продолжать путь. К тому же…более идти не никуда не требовалось.

Закрыв глаза, я откинул голову на мрамор и вдохнул полной грудью. Если немного сосредоточиться, то можно было разобрать каждый болезненный импульс от каждой раны, полученной за этот проклятый день…

— Иероним?

…я медленно открыл глаза и затаил дыхание.

Над головой раскинулось чистое иссиня-черное небо, усыпанное сверкающими звездами и огнями зависших на орбите космических кораблей. От беснующейся бури остались лишь редкие рваные облачка, мешающие внимательнее разглядеть занимающийся на востоке рассвет.

Очередной порыв ветра смел с крыши Собора гроздь снега, тут же закружившегося причудливым неспешным ураганом. Не сводя глаз с неба, я наблюдал, как снежинки падают мне на лицо. Чувствовал, как обжигают своим касанием кожу. Сначала одна, две, три…

— Мы закончили, Бас? — Спросил я, не глядя на дознавателя, чья фигура виднелась на границе зрения.

— Думаю да, — послышался ответ. Такой же легкомысленный и мальчишеский, как и всегда. — Думаю, Валон-Урр в безопасности.

Не удержавшись, я все-таки обернулся на голос.

Себастьян сидел на снегу рядом со мной. Кровь пропитала его черный армированный комбинезон, а длинные волосы спутались. Но на бледном лице расцвела легкая усмешка.

А в следующий миг дознаватель исчез. Растворился в сумерках, даже не оставив на ступенях следов, будто бы его никогда здесь не существовало.

Тогда я улыбнулся и вновь прикрыл глаза, наслаждаясь холодом улицы. Действие адмилодокса закончилось, позволяя ощутить каждую новую рану. Впрочем…это больше не имело значения. Все, что мне оставалось — лишь наслаждаться мгновениями тишины, пока жизнь медленно покидала тело.

Боли больше не было. Только долгожданное чувство спокойствия…