Изломанное и охваченное огнём тело кардинала начало сминать. Конечности с омерзительным хрустом меняли форму, разбрызгивая кровь. Лопались плоть и мышцы.

За несколько мгновений исчадие варпа сжалось само в себя, будто поглощённое чёрной дырой, захватив с собой и осколки проклятой броши, и тело несчастной примадонны, которую будто пушинку снесло сквозняком.

Тогда над нашими головами прогремел одиночный раскат грома, заставляя содрогнуться даже монументальные стены Собора. Зелёное пламя погасло, оставляя после себя лишь неглубокую воронку, припорошенную серым пеплом, который тут же развеял ветер.

После этого зал погрузился в гробовую тишину, нарушаемую лишь далёким звоном цепей и шелестом штандартов.

— Неужели это конец? — затаив дыхание, прошептала Афелия.

— Да, сестра… — ответил я, поворачиваясь к алтарю. — Нам повезло, что Кризи…

Сначала я хотел сказать об остатках разума внутри примадонны, но одёрнул себя. Вспоминая её полный боли взгляд, мне больше верилось в то, что несчастная просто не стерпела мучений, уготованных для неё еретиком.

Но… нам определённо повезло, что у женщины не хватило рвения.

— Это Длань Бога-Императора, не иначе… — закончила за меня Афелия, оборачиваясь на эхо шагов, доносившихся со стороны главного входа.

Это был Август, торопливо перебирающий ногами во главе небольшого отряда сестёр-госпитальеров. Ряса церемонария окончательно потеряла торжественный вид, испачканная кровью и грязью, промокшая от снега. Даже тонзура покрылась инеем, придавая толстому священнику странное сходство с одним из древних духов Терры, почитаемого зимой.

— Иероним! — в его дрожащем от холода голосе слышалось радостное предвкушение. — Вы целы? Вы справились?

— Да, Август… Мы справились. В известной степени, благодаря тебе.

Краска тут же залила пухлое лицо, но экклезиарх не нашёлся, что ответить, и просто отвёл взгляд. Сопровождавшие его врачи уже начали обхаживать Афелию, уложив ту на пол и разматывая пропитанную кровью перевязь на плече.

Я же, вдруг ощутив смертельную духоту, медленно побрёл в сторону восточного предела.

— Иероним, постой… у тебя же идет кровь, — попытался остановить меня Август. — Куда ты собрался?

— Мне нужно на воздух, — не без усилия отодвинув толстяка с дороги, я заковылял дальше.

Ноги слабо подчинялись моей воле, таща мимо потрёпанных колонн нефа и обломков скамей. Промокшее от пота и крови тело продолжал ласкать тёплый сквозняк, завывающий под потолком.

Где-то за спиной послышались десятки нестройных шагов и возмущённые возгласы, ворвавшиеся в блаженную тишину. Похоже, сановники из подземелий наконец нашли в себе смелость подняться.

Ведя рукой по узорчатым стенам, я кое-как добрался до невысоких дверей…

…чудом уцелевших в этом царстве разложения и нечистот, в отличие от некогда грандиозных входных ворот. Даже не смотря на гниль и наросты, они продолжали сохранять священные образы, будто бы источавшие внутреннее сияние, прогонявшее порчу.

Навалившись на них всем весом, я сделал небольшой проход и неуклюже ввалился в него. Тело изнывало от усталости. В мышцах не осталось даже огня, лишь тянущая тупая боль, сковывавшая движения толстыми узлами.

Стоило только оказаться на улице, как в лицо сразу же ударил ветер. Не тот затхлый гнилой сквозняк, а удивительно чистый и свежий. Совершенно не свойственный этому осквернённому городу…

Пройдя ещё несколько шагов вперёд по чему-то хрустящему, я спустился на разрушенную террасу. За десять лет некогда прекрасный сад просто исчез, а большая часть скамей оказалась разрушена или оплетена странным вьюном. Чувствуя, как протестует уставшее тело, я рухнул на ближайший обломок.

Закрыв глаза и откинув голову назад, вдохнул полной грудью. В наступившей тишине я мог явственно ощутить каждый болезненный импульс от каждой раны, полученной за этот проклятый день…

— Иероним?

…я медленно открыл глаза и затаил дыхание.

Буря утихла и теперь над головой раскинулось практически чистое иссиня-чёрное небо, усыпанное сверкающими звездами и огнями зависших на орбите космических кораблей. Рваные остатки туч отступили и теперь мешали разве что внимательнее разглядеть занимающийся на востоке рассвет.

Очередной порыв ветра смёл с крыши Собора гроздь снега, тут же закружившегося причудливым неспешным ураганом. Не сводя глаз с неба, я смиренно наблюдал, как снежинки падают мне на лицо. Чувствовал, как обжигают своим касанием кожу. Сначала одна, две, три…

— Мы закончили, Бас? — спросил я, не опуская взгляда к земле, где на границе зрения виднелась чёрная фигура дознавателя.

— Думаю, да, — послышался ответ. Такой же легкомысленный и мальчишеский, как и всегда. — Думаю, Валон-Урр в безопасности.

Не удержавшись, я всё-таки повернулся на голос.

Себастьян сидел на снегу рядом со мной. Кровь пропитала его чёрный армированный комбинезон, а длинные волосы спутались. Юноша встретил мой уставший взгляд, и тут же на его бледном лице расцвела легкая улыбка.

А в следующий миг дознаватель исчез. Растворился в сумерках, даже не оставив следов на снегу, будто бы его никогда здесь не было.

Тогда улыбнулся я, вновь прикрыв глаза. Зимний ветер бил в лицо, наливая льдом потёки крови и пота, пронизывая тело до костей. Действие адмилодокса давно закончилось, но я больше не ощущал боли. Лишь то, как медленно утекала жизнь.

Впрочем, это уже не имело значения…

Всё, что мне оставалось, — наслаждаться опустившейся на город ночной тишиной и долгожданным чувством спокойствия.

Пусть оно и продлится всего несколько минут…

Конец

Вот и подошла к концу эта короткая история. И должен сказать, что её написание было связано с определёнными трудностями.

Одна из них — это переоценка сил и пересмотр сюжета. Конечно, изначальная задумка содержала в себе всё те же ключи: инквизитор с ПТСР и смерть ученика, расследование, обратившаяся сестра и еретик-кардинал. Однако, когда я только начинал эту работу, масштабы должны были быть куда больше. Вы могли заметить это по некоторым фрагментам, которые остались в тексте. Например, дворянин, с которым у Иеронима возникает перепалка при первом визите в Собор, или короткая сюжетная арка с Архивариусом и террористами. Планировалось, что в своём расследовании инквизитор Хальвинд прежде всего столкнётся с обществом «Церковников» — сектой фанатиков, преследующих идеалы Гога Вандира и стремящихся полностью захватить власть на Валон-Урре. Цепочка взаимодействия именно в среде церкви предполагалась куда обширнее, чтобы показать противоречия чистой веры в Кредо и несовершенства людей, что его исповедуют. Однако в конечном варианте всё это свелось буквально к паре абзацев.

Сам же Хальвинд изначально должен был быть более безумным. Человек на грани помешательства, подозрительный и помешанный, которого от беды ограждал именно Себастьян. И именно со смертью Себастьяна Хальвинд должен был оказаться в «кошмаре», когда реальность и воспоминания сливались настолько сильно, что ему приходилось курить обскуру (намёки на это можно было увидеть в ушлых лавочниках, которые упоминались в сцене с курьером-шпионом).

Финал же был предрешён с самого начала. По сути, стоящий на самом краю инквизитор умирал, обретя спокойствие. Сделав перед смертью что-то, что заставило бы его внутренние тревоги отступить.

Роль Афелии тоже планировалась глубже как минимум для того, чтобы показать детальный процесс падения Мираэль. К сожалению, именно за эту арку обиднее всего, ведь мне не удалось показать процесс, как ревностная, но неопытная фанатичка попадает под влияние тёмных сил, играющих на её чувствах стыда и ненависти к самой себе, на гордыне и любви к собственной внешности, утраченной навсегда. По сути от всего этого остались лишь мысленные размышления самого Хальвинда и редкие слова Афелии о строптивой послушнице.