— В таком случае, стоит послать сестёр к ближайшим святыням, палатина, — серьёзно сказал я, поворачиваясь лицом к круглому окну-розе. — Время раннее, так что мы вполне можем избежать обнаружения тел случайными свидетелями. Разошлите указания среди своих подчинённых.

Бросив взгляд через плечо, я заметил как на меня смотрят. Похоже, что холодные и расчётливые обсуждения с моей стороны только что убили внутри воительницы всякие надежды на положительный исход.

И тем не менее, замешкавшись всего на пару секунд, она начала составлять сообщения на одном из инфопланшетов, параллельно связываясь с кем-то по воксу.

— Что именно вы хотели со мной обсудить? — Теперь голос вновь Афелии звучал неприветливо и враждебно.

— Собирайтесь, Сестра, — на этот раз уже я протянул ей инфопланшет с разделом отчета, где содержался допрос слуг Гвинке. — У меня есть все основания полагать, что первый архивариус как-то замешан в смерти вашей канониссы.

Глаза воительницы хищно сверкнули.

— Вериспексы уже в пути, чтобы подтвердить подозрения. До их появления я намерен взять подозреваемого под стражу.

Афелия решительно кивнул, поднимаясь из-за стола.

— Прошу только дать мне время, чтобы подготовиться.

Произнося это, воительница подошла к боковой стене и потянула за какой-то шнурок. Из-за дверей в коридоре послышался далекий глухой перезвон.

Не дождавшись, пока я выйду за порог, палатина начала расстегивать свою сутану, выразительно глядя в мою сторону. Лишь после этого я опомнился и покинул кабинет.

***

Когда мы явились в архив, старик Гвинке встретил нас среди столов первого этажа. С первой секунды он понял, что происходит, но продолжал отыгрывать непонимание, делая вид, что отдается на нашу милость исключительно по своей воле.

Никто из младших священников не стал спорить, но было сложно не чувствовать обжигающих взглядов недовольства.

Поскольку арестант был слишком медлителен, о чём постоянно нам напоминал своими причитаниями, выводить его на улицу было опасно. Меня не покидало ощущение, что на нас могут напасть. Тогда Афелия предложила использовать туннели, пронизывающие толщу храмового холма.

В этих мрачных и холодных коридорах жизни было куда меньше. Время от времени в свете бледных люминосфер нам встречались настороженные служки и младшие духовные братья, посланные в подземелья лишь для того, чтобы избавить вышестоящих сановников от своего навязчивого присутствия.

На нескольких этажах располагались библиотеки и кельи, где любили уединяться те священники, что в первую очередь искали одиночество и тишину.

Там же нашёлся и лифт, ведущий к темницам.

— Надеетесь напугать меня, инквизитор? — Надменно проблеял архивариус, когда двери транспортной клети сомкнулись. — Напрасно…

Мир вокруг задрожал, и мы начали медленно опускать. Встретившись взглядом со стариком, я выдержал долгую паузу, после чего спокойно произнес:

— В сложившихся обстоятельствах, мастер Гвинке, я намерен не просто пугать вас, а если придется — причинять боль.

В глубоко запавших глазах впервые мелькнуло что-то похожее на страх. Кадык архивариуса дернулся на тощей шее, а сам он сделал шаг к стене.

Сохраняя тишину, я отвернулся к створкам, наслаждаясь произведённым впечатлением.

Лифт тем временем достиг нужного этажа и издал мягкий звонок, нарушая покой канцелярии экзекуторов. Святые братья в красных колпаках начали оборачиваться на звук. В прорезях для глаз сверкало изумление и какое-то странное возбуждение.

Похоже, что Гвинке здесь не жаловали…

Один из экзекуторов вышел нам навстречу, сотворил знак аквиллы и вежливо поинтересовался:

— Колесование, дыба или может что-то более приземлённое, господин инквизитор? — Голос мужчины звучал настолько буднично и довольно, что вызвал неприятный холодок по спине.

— Пока что обеспечьте нашему архивариусу камеру и обычный стул с цепью. Ещё я хочу, чтобы присутствовал писарь, который запротоколирует показания.

— Как вам будет угодно, — священник услужливо поклонился, и рядом с архивариусом возникло еще двое молодчиков.

Лишь после моего согласного кивка они взяли старика под руки и повели в сторону темнеющего коридора, из которого, как и в прошлый наш визит, доносились стенания и крики.

Несколько секунд я смотрел на удаляющиеся красные фигуры, прежде чем двинуться следом. В отличие от прошлого раза, здесь почти не было света. Редкие факела горели на таком удалении друг от друга, что в темноте можно было просто утонуть…

…как и в казематах экзекутора, стены здесь блестели от застывших нечистот, будто бы мы находились в настоящей выгребной яме. Под ногами постоянно неприятно хлюпало, отчего скрытное движение становилось практически невозможным.

Время от времени я с ужасом обнаруживал торчащие прямо из стен человеческие конечности. Замершие пальцы рук цеплялись за рюкзаки моих спутников, заставляя тех нервно оборачиваться. Но никто из гвардейцев не позволил себе закричать. Микорд отлично выдрессировал своих бойцов.

Пройдя ещё немного, мы оказались в длинном коридоре, заполненном решётчатыми дверьми. Ещё на подходе к нему, до нас стал доноситься странный звук, но никто из нас не мог даже помыслить о его источнике.

Вдоль стен располагались тюремные камеры, которые, вероятно, использовала местная Экклезиархия. А внутри них содержались люди. Точнее, раньше это были люди.

Преступники и иноверцы, которых Министорум заключил под стражу, стали лёгкой добычей для отвратительного колдовства Бульгора и его приспешников. Тела несчастных раздулись до невообразимых размеров, исторгая из образовавшихся язв потоки вонючего гноя. Всё это сопровождалось характерными звуками и смрадом, от которого слезились глаза.

Весь коридор словно заволокло дымкой, а рядом с камерами на низких табуретах сидели рабы. Они не были так же уродливы, как существа в камерах, но даже беглого взгляда хватило, чтобы понять их «неправильность».

Облысевшие и полуголые, они с усердием собирали то, что исторгали из себя проклятые. В тусклом свете на лоснящейся коже виднелись потёки, будто бы плоть медленно стекала с мышц и костей. Не знаю, чувствовали ли они боль, но казалось, что ничего в мире не может отвлечь этих рабов от их занятия.

Мы с Микордом переглянулись, прежде чем двинуться дальше, но я замешкался, внимательнее разглядывая одного из несчастных…

— Хальвинд? — Голос Афелии настиг меня рядом с очередной дверью в темницу, которую внимательно осматривал один из священных братьев.

Его скрючившееся тело сейчас почти в точности походило на тех самых рабов.

Тряхнув головой, я нагнал сестру-палатину. Гвинке уже завели в пустующую камеру. Для острастки братья-экзекуторы сорвали со старика его богатую сутану, прежде чем усадить на холодный металлический стул. Щёлкнули цепи, приковавшие щиколотки к полу, и священники удалились.

Вместо них в дверном проеме возник молодой писарь, толкавший перед собой кафедру с пергаментами и писчими приборами. На неровном полу мелкие колёсики дребезжали на весь коридор и постоянно застревали, вынуждая служащего натужно кряхтеть.

Спустя некоторое время он всё-таки смог затащить свою ношу в камеру и установить в дальнем углу. Зажглась свеча и зазвенели чернильницы. Наслюнявив перо, юноша выжидательно воззрился на нас с Афелией.

Взяв деревянный стул, я сел напротив архивариуса и достал из кармана инфопланшет. Несколько минут я молча переключал страницы отчета, незаметно наблюдая, как старик начинает замерзать.

— Как вы убили Селестину? — Внезапно спросил я.

Гвинке вздрогнул от неожиданности и посмотрел на меня безумными глазами.

— Вы не в своем уме, инквизитор, раз задаете такой вопрос, — проблеял он, сохраняя высокомерный вид. — Я не убивал канониссу.

Скорее всего это было правдой, но я спросил для того, чтобы выбить подозреваемого из колеи. Спровоцировать. Архивариус ожидаемо раскусил эту тактику.