- Маш… ну, прости. Я не докапывался, просто.

- Ты докапывался и точка. Всё.

- Как с тобой сложно.

- Скоро будет проще.

- В смысле, Маш? – чувствую, что он напряжён. Боится! Смерти моей боится. Хочется выдать ему прямо тут, в салоне авто:

- Ты лох, Тихонов. Я тебя купила, а ты…

- Маш, не надо так шутить.

А я и не шучу. Это разве шутки?

Паркуемся у магазина. Всё как в старые добрые времена. Тележка. Пустой почти зал с редкими, предпенсионного видона хипстерами и дамами сильно после бальзаковского возраста с сумочками «Виттон», не подделками как в метро. Полки, на которых и заморский хамон, и голландский сыр, и итальянская мортадела и пармская ветчина. И очень вкусная отварная картошечка с укропом. А еще котлетки из судачка с креветками и малосольные огурчики.

Все вкусно. Но дорого. Но вкусно.

Ну и такие как Стас Тихонов могут себе это позволить.

Да и я могу.

Школа моя процветает, несмотря на повсеместные заверения, что теперь язык учить незачем.

Еще как зачем.

- Варька всё так же любит нори и начос?

- Любит, да, возьми. Они обе любят это и Кирюха и Варюшка.

- А ты, Маш? Что ты любишь теперь?

Мы о продуктах же, да?

- Я… то, что любила, то и люблю.

Или не о продуктах?

Любила ли я Стаса?

Да. Очень.

Меня иногда просто с ног сшибало мыслью как сильно я его люблю.

Предателя.

Любила.

И сейчас…Люблю. Ничего с этим не сделаешь.

Только вот… сейчас я себя люблю немного больше, чем тогда. А может – намного.

- Маш, ты бери всё что хочешь. Ладно? Осетрину хочешь?

Он бы еще сказал, чтобы я не стеснялась! Разговаривает со мной как с малолеткой, которую привёл в дорогой ресторан, а она цены в меню увидела и трясётся от страха.

‍Я не малолетка. От цен не трясусь, порядок их знаю.

Осетрину беру. И кижуча. Очень люблю подкопчённого кижуча. И икру.

Икру берёт сам Стас.

- Не надо, зачем? Десять тысяч баночка.

- Она полезная. Тебе в твоём состоянии.

- Стас, нормальное у меня состояние. Не нужно.

- Я хочу купить. Тебе. Черную икру.

- Покупай.

Пожимаю плечами и пристально смотрю в его глаза. Нарочно. Флиртую. Соблазняю. Нагло.

Нам, умирающим, можно.

- Маша…

- Пошли на кассу, девчонки нас ждут.

- Маш… - голос хрипит у него, сел, и глаза такие.

Если бы я сейчас только дала команду – фас – он бы меня прямо в салоне «крузака» трахнул.

И это было бы огнище.

Но…

- Стас, ты с Викой тут… занимался?

Я отдаю себе отчёт в том, о чём и зачем спрашиваю.

- Нет. – голос еще более хриплый. М-м-м… приятно.

- Почему?

- Потому. Ты меня извести решила, а?

Смотрит! Ах, как он смотрит!

Ну, целуй же меня, дебил, давай!

Понял, наконец-то! Аллилуйя!

Целуемся.

Вкусно. И горько.

Потому что просрали мы всё это. Оба причём.

Грустно, потому что я сейчас и сама отчетливо это понимаю.

Дура, я, дура.

Гордость свою растила. Гордыню.

Почему-то мне казалось, что если я его прощу, изменника, все вокруг будут думать, что я слабая.

Лохушка.

Тряпка, которая не смогла выбрать нормального мужика, и за штаны держится.

Да, да, мне всегда казалось, что я такая вся из себя сильная, и на чужое мнение мне глубоко плевать.

А вот оказалось не плевать нифига.

Не плевать!

Боялась, что подружки скажут – ох, Маша, как ты можешь с ним теперь? Он малолетку трахал, а может и сейчас трахает. И вообще, кобели не меняются, если один раз пошёл налево и с рук спустили ему – он еще пойдёт.

Были все эти мысли, были.

А у кого их нет-то?

Любой форум возьмите, где обсуждают измены. Любую передачу!

Как там накидываются на тех, кто прощает? Какими эпитетами награждают?

Вот.

Как же мы, женщины, друг друга не любим! Как норовим закопать поглубже!

Даже подруги!

С той же Ленкой не раз и не два у меня разговоры были. О прощении.

Сначала она тоже кричала – не прощай, ату его! Вот! Давай гаси! И подстилку его проучи как следует.

Ленка повторяла, что надо себя уважать, что нельзя прогибаться. Даже, когда я забеременела. Мол, пусть ему малолетка его теперь рожает. И даже выкидыш Ленка прокомментировала так – не страдай, всё к лучшему.

Если бы мы обе тогда были мудрее. Рассудили бы иначе.

Сейчас я это понимаю.

А потом Ленка, кстати, переобулась в воздухе!

Начала меня «лечить», мол, я хорошего мужика прошляпила, надо было возвращать, забить на его косяки, прогнуться.

- Ничего бы с тобой не случилось, и с твоей гордостью! Все прощают! Даже звёзды прощают своих кобелей. А ты-то у нас уж точно не звезда. И сейчас еще не поздно простить. Сама пришла к нему и сказала – давай, возвращайся.

Очень легко сказать, да. И советы давать проще простого.

Сейчас я вообще всё воспринимаю по-другому.

Но почему-то всё равно не могу просто по-человечески.

Не могу и не хочу.

Стас набрасывается на меня с поцелуями так жадно, словно у него сто лет уже ничего не было.

Что это, Викуся его на голодном пайке держит что ли?

Или это он до меня дорвался?

У нас ведь уже очень давно ничего такого не было. Естественно.

Очень.

- Маша… Машенькая моя..

Вспомнил!

Я замираю, потом подаюсь вперед со стоном.

Как же давно он меня так не называл! Лет десять точно. Если не больше.

Забыли уже об этом оба.

Раньше постоянно говорил, не «маленькая», а «МашенькаЯ». И мне это так нравилось!

Когда же мы оба перестали использовать это забавное прозвище? Когда Варька родилась? Или позже? Когда я потеряла нашего третьего?

Мысль об этом простреливает, заставляя напрячься.

Что я делаю? Зачем даю Стасу себя целовать?

Не должна. Рано.

Или не рано, можно, но не стоит давать повод думать, что он меня так легко назад получит.

Легко – не получит.

Хочу через тернии к звёздам.

- М-м-м… - мычу, выставляя ладошки, упираясь в его грудь.

- Машка… ну, пожалуйста, еще… сжалься ты надо мной, а?

Сжалиться?

А он надо мной сжалился?

Колочу кулачками и втайне кайфую, потому что Тихонов не сдаётся.

Ласкает. Руками своими все тело облапал. Язык во рту у меня хозяйничает.

Внизу живота жар-пожар, в трусиках – болото.

Как же это приятно быть желанной!

Не просто желанной кем-то рандомным, мифическим.

Желанной именно тем, кого и сама желаешь.

Да, да, вот так.

Я желаю.

И получу.

Разорвусь, но верну.

Или сдохну.

Да, если Стас откажется, то мне тогда, наверное, вообще уже всё будет пофигу.

- Машенька, Машенькая моя, какая же ты вкусная.

Всё-таки опять долблю кулачками, призывая вернуть мне свободу.

- М-м-м… Пусти, пусти, чёрт…

- Я не чёрт, Машка, я твой муж.

- Бывший.

- А целовала как будущего.

- Мечтай. Будущий… Нет у меня…

Хочу продолжить и заикаюсь. Не стоит.

Чувствую, как меняется дыхание Стаса.

- Маш…

- Пусти, правда, тяжело.

- Прости, болит где-то, да?

- Не болит, просто… дышать не могу.

Я не вру, правда, задыхаюсь. Стас стиснул меня слишком сильно. Сжал до хруста костей, впечатал в своё тело.

А тело, кажется, еще круче стало чем раньше. Мышцы железные, мускулы литые. Стас всегда собой занимался, в зал старался ходить, когда дети были маленькие – сам дома занимался. Мне постоянно дарил карты на фитнес, и я тоже ходила. Сильный, мужественный… предатель. Понятно почему на него повелась эта коза малолетняя. И не только она.

Чёрт.

Дергаю плечами, заставляя отстраниться.

- Прости меня, я такой баран.

- Да. И вообще… не надо меня трогать. Ты… жениться собрался.

- Маш, давай не будем об этом. Собрался. Ты меня снова таким раком поставила…