После осмотра доктором, я сумел разобраться со своими ранами. Самое серьезное ранение в грудь, пуля сломала ребро и застряла в кости. Еще на пароходе извлекли пулю и удалили сломанное ребро. Снова досталось моей многострадальной левой руке, пуля попала в бицепс, кость не задета. Третья пуля по касательной оставила борозду на правой ноге. Крови было много, но потом выяснилось, что рана не опасная. Кстати и зажила она одной из первых.

Меня сразу под свою опеку взяли две девушки, ухаживающие за ранеными — Наташа и Марфа. Дежурили они в разные смены и друг с другом не пересекались. Конечно они уделяли внимание всем раненым, но больше всего времени почему-то проводили у моей кровати: то подушку поправят, то одеяло подоткнут. Ходить я пока не мог. Это конечно же заметили другие раненые в палате и стали надо мной посмеиваться.

— Митрий, признавайся, какую из них выберешь? — шутили одни.

— Да он теперь на обеих обязан женится! — смеялись другие.

Третьи серьезно советовали:

— Это у басурман четыре жены, а у нас, православных, одну иметь положено. Так что ты, Митрий не спеши, с чувством, с толком выбирай...

В ответ я только улыбался.

В общей сложности в госпитале я провалялся два месяца. Раны на ноге и руке зажили быстро, а с ранением в грудь были проблемы, рана заживала медленно, долго держалась температура. Антибиотиков здесь нет и в какой-то момент я даже сомневался, что выживу. Однако молодой тело в конце концов сумело побороть болезнь.

В госпитале много думал, как жить дальше. Из Красной армии меня демобилизовали по здоровью, что меня вполне устраивало. Воевать дальше или оставаться служить в Красной армии мне совсем не хотелось. Сразу по выписке из больницы нужно было устраиваться в гражданской жизни.

Меня радовало, что по выходе из госпиталя я получу нормальные легитимные документы, которые выдержат любую проверку. Фотографий на удостоверениях личности здесь пока нет, а такому человеку как я, проще всего затеряться среди большого количества людей, следовательно, у меня один путь — в Москву.

Я не отказался от главной своей цели — вернуться домой в XXI век. Для меня было ясно, что помочь в этом мне могут только те, кто разбирается в духовных вопросах. Я прекрасно понимал, что далеко не каждый священник или монах является экспертом в вопросах душеведения, но я надеялся, что христианство за две тысячи лет накопило достаточно знаний, чтобы помочь мне найти решение этой проблемы.

В своей прошлой жизни я не интересовался религией и не знал имени ни одного святого жившего в начале XX века, а такие люди были, и наверняка располагали нужной мне информацией. Поэтому сейчас главный для меня вопрос, как найти этих людей...

Первого марта 1920 года меня выписали из госпиталя. Получив на руки все необходимые бумаги, я отправился в саратовский военный комиссариат.

В это время года в Саратове по-весеннему тепло, снега почти нет. Иду по улице Новоузенской, с удовольствием вдыхаю в себя свежий волжский воздух. После больницы немного кружится голова.

Мне как рядовому красноармейцу полагается денежное довольствие. В Красную армию, под именем красноармейца Дмитрия Сухова я был записан в середине ноября. Оклад красноармейца в ноябре 1919 года составлял 600 рублей. До сих пор ни каких денег на руки не получал, а ведь мне и за ранение полагалась какая-то сумма. Конечно, учитывая дикую инфляцию, которая существует с первых дней советской власти, получу я деньги не очень большие. Но буду рад тому, что дадут. Чтобы добраться до Москвы, нужны средства на дорогу и на первое время жизни в столице.

Военный комиссариат меня встретил резким запахом самосада и негромким гулом голосов. В коридоре стояли люди ожидающие своей очереди к комиссару, большинство из них, как и я, в военной форме. Я занял очередь и стал прислушиваться, о чем говорят. Войну никто не вспоминал, все разговоры вертелись о сумме денежного довольствия и продуктовых пайках, на которые, как я понял, тоже могу рассчитывать.

Через час подошла моя очередь. Комиссар, плотный невысокий мужчина в военной форме, устало кивнул на мое «здрасьте» и требовательно протянул руку:

— Документы.

Комиссар быстро просмотрел красноармейскую книжку, внимательно прочитал выписной эпикриз, потом долго искал мою фамилию, Сухов, в толстой, прошнурованной черными нитками книге. Я следил, как его палец скользит по строчкам записей, наконец нашел то, что нужно. На вторую страницу красноармейской книжки комиссар шлепнул штамп «Демобилизован», вписал сегодняшнее число и расписался.

Красноармейскую книжку и эпикриз я сразу убрал в карман — это мои единственные легальные документы после побега из ЧеКа.

В 1917 году специальным декретом введенные в 1906 году царским правительством паспорта (паспортные книжки) были отменены. В советской России до 1932 года удостоверением личности является любой документ от мандата до профсоюзного билета.

Комиссар обмакнул металлическое перо в чернильницу и размашистым почерком подписал ордер на получение продуктового и денежного довольствия.

— Пройдите в 23 кабинет.

Я, довольный, что все так быстро получилось, прошел по указанному адресу. Опять отстоял небольшую очередь. В указанном кабине мне без проволочек выдали продуктовый паек: крупу двух видов, кусковой сахар, чай, сухари. Полагалось еще растительное масло, но у меня не оказалось тары. Масло выдавалось только на разлив в свою банку, бидон или бутылку. По моей просьбе кладовщик презентовал мне пустой мешок, в который я сложил полученные продукты.

Осталось получить денежное довольствие, но в кассе ждал облом. На окошке кассы висела бумажка с надписью: «Денег нет». Я постучал в окошко, открылась дверца.

— Читать что ли не умеешь? — грозно спросил меня кассир, суровый мужчина с торчащими в разные стороны кавалерийскими усами.

— Когда деньги будут?

— Завтра приходи! — недовольно сказал кассир и хотел захлопнуть дверцу.

— Почему ордер есть, а денег нет? — спросил я.

— Не напечатали еще, — усмехнулся в усы кассир и ловко закрыл дверцу.

Делать нечего, придется ждать. Я вышел из комиссариата, соображая, где бы мне остановиться на ночь. Денег у меня нет, но имеются продукты. Правда приготовить их негде, сухую крупу есть не будешь, да и чай в кулаке не заваришь. Я закинул мешок с продуктовым пайком за спину, и пошел по улице куда глаза глядят. Авось что-нибудь найду.

Кстати, «авось» и «небось», самые популярные слова этого времени. Особенно часто их употребляют красноармейцы пришедших в армию из деревни.

Иду я по улице, пересекаю трамвайные пути, соображаю, что делать дальше, как вдруг меня окликает звонкий девичий голос:

— Дмитрий Сергеевич!

Оглядываюсь, меня догоняет девушка. Сразу ее узнаю, это Марфа, санитарка из госпиталя. Ко всем бойцам она всегда обращается на «вы». И сколько не уговаривал перейти на «ты», мы с Марфой примерно одного возраста, девушка твердо отказывалась.

— Дмитрий Сергеевич, как можно! Вы на фронте за советскую власть кровь проливали, а я обычная девчонка.

Марфа подбежала и остановилась рядом тяжело дыша.

— Меня сегодня из госпиталя выписали, — просветил я девушку, — не знаешь, где можно остановиться на пару дней?

— Так у нас можно остановиться, — девушка не смело мне улыбнулась.

— Где у вас?

— Тут недалече. У нас с мамой свой дом.

— А я вас не стесню?

— Не стесните. Комната старшего брата свободна. Мама только рада будет.

— У меня есть чем заплатить, — я показал на мешок за спиной. Продукты в такое время будут ценнее денег.

Мы развернулись и пошли в обратную сторону. Девушка шла рядом. Было заметно, что она стесняется, не знает, что говорить и как себя вести. Чтобы отвлечь ее, стал расспрашивать про жизнь в Саратове. Марфа охотно отвечала. Ее семья в городе живет давно, отец моряк, сейчас служит на одной из пароходов Волжской речной флотилии, старший брат год назад уехал в Москву и до сих пор от него нет никаких известий. Жив он или нет, никто не знает.