Дальше, на широкой площади стоят крестьянские телеги. Прямо с возов продают картофель, репу, морковь, свеклу, моченые яблоки, ягоды в берестяных коробах. В стороне на больших деревянных плахах рубят свежее мясо. Чтобы купить рыбу, нужно идти на волжскую пристань. Рыбаки продают свежую рыбу, пойманную рано утром, прямо с лодок.

Я попытался обменять опостылевшую мне военную форму на гражданский костюм, но женщине, продававшей его, нужны были только продукты. Так и не договорившись, пошел помогать Марфе таскать тяжелую корзину.

Вдруг спокойное течение рыночной торговли прервалось. В нескольких местах закричали люди. Молодой мужчина, стоявший неподалеку, сорвался с места и куда-то побежал. Многие продавцы бросились спешно убирать с прилавков выставленный товар.

— Что случилось? — Марфа поймала за рукав пробирающегося мимо нас мальчишку в рваной кацавейке.

— Облава, тетенька, — отмахнулся он и шустро скрылся в толпе.

Тут я заметил, что рынок оцеплен. Чекист в кожанке, с маузером в деревянной кобуре, забрался на воз с сеном и сложив ладони рупором прокричал.

— Товарищи! Сохраняйте спокойствие! Проверка документов. Выход с рынка только через главные ворота!

Мы с Марфой, пошли в сторону ворот, где уже скопилась очередь из желающих покинуть рынок. В своих документах я был уверен, а вот Марфа переживала, забыла взять с собой на рынок справку, что она работает в военном госпитале. Как оказалась, переживала зря — у женщин документы не проверяли. Такая вот советская дискриминация по гендерному признаку. К мужчинам при таких проверках отношение всегда более строгое.

Перед нами оставалось человек десять, когда заметил среди чекистов, проверяющих документы чекиста Пашку. Это он с Гришей в ноябре прошлого года сопровождал меня из саратовского ЧеКа в Москву. Сменив документы и фамилию, я как-то расслабился. Слишком много всего произошло с момента моего побега с баржи: я воевал рядовым красноармейцем, участвовал во взятии Царицына, был тяжело ранен, долго лечился в госпитале.

Шанс незаметно скрыться, когда облава только началась, был безнадежно упущен. На рынке почти не осталось людей. Любая моя попытка сбежать, сразу будет замечена и пресечена. Я оглянулся, за нами с Марфой стояло несколько человек. Чекисты уже заканчивали проверку документов у крестьян, остававшихся возле своих телег с товаром.

За эти месяцы я конечно немного изменился, подрос, возмужал, отрастил в госпитале небольшие усы. Все это слабое утешение. Если Пашка обладает хорошей зрительной памятью, он сразу меня узнает. Тем более, что за мой побег им с Гришей наверняка досталось по полной.

Между тем наша очередь практически подошла. Впереди нас стоял высокий мужчина в гражданской одежде. Я давно заметил, что выглядит он напряженно, спину держит прямо. Бывший офицер?

Паша и еще один чекист, такой же молодой парень, сейчас смотрели на этого мужчину. Под их внимательными взглядами он сунул руку в карман своего пальто и выстрелил прямо через карман в стоявшего справа от него Пашку. И сразу левой рукой резко ударил стоявшего слева чекиста в лицо и сразу, петляя, бросился бежать. Прогремело несколько выстрелов ему в спину, но мужчина продолжал бежать и вскоре скрылся за ближайшими домами. Двое красноармейцев побежали за ним. Через минуту к ним присоединился чекист, который получил удар по лицу.

Честно скажу, я еле удержался, чтобы тоже не побежать. Марфа вскрикнула и мертвой хваткой вцепилась мне в руку. Это и удержало меня от необдуманного поступка.

Подошел командир красноармейцев, мужчина лет сорока, формально просмотрел документы оставшихся граждан. Никаких претензий ко мне не было.

Раненый в живот Пашка лежал поблизости, но ему было не до меня. Возле него хлопотал красноармеец: подложил под голову свернутую шинель, стал снимать с него одежду, обнажая рану.

— Могу чем-то вам помочь, — подошла к раненому Марфа, — я служу санитаркой в военном госпитале.

Девушка помогла перевязать Пашку, заговорила с ним, успокаивая и стараясь удержать в сознании. Я держался поблизости, но старался не попадать в поле зрение раненого чекиста. Подъехала телега, на которую погрузили Пашку и отправили в госпиталь. Марфа вызвалась его сопровождать.

Я оглянулся, в нашу сторону с рынка бежал чекист Гриша. Не обращая на меня внимания, он подскочил к телеге с Пашкой и пошел рядом держа его за руку.

Постукивая на стыках рельс, к рынку подъехал трамвай. Опасаясь, что мое везение скоро кончится, я ухватился за поручень и по ступенькам поднялся в вагон трамвая. Денег у меня не было, но никто не обратил на меня внимания и я, проехав остановку, спрыгну на землю. Дальше пошел пешком.

Через час из госпиталя вернулась Марфа. Сказала, что с раненым чекистом все в порядке, жить будет. Сейчас ему делают операцию.

На следующий день в военном комиссариате я получил причитающиеся мне деньги и пошел на железнодорожный вокзал. Как добропорядочный гражданин приобрел билет в кассе на московский поезд. Время до отхода поезда было, и я вернулся к приютившим меня женщинам, чтобы попрощаться. Вещей у меня не было, а забирать остатки продуктового пайка я категорически отказался. Ольга Петровна выданный мне в военном комиссариате мешок перешила в самодельный рюкзак (здесь он называется по-другому — «сидор»), пришила лямки, приспособила веревку, чтобы завязывать горловину. Внутрь положила пироги с капустой, яблоками, бутылку воды. Отказаться от этого презента было невозможно, женщина бы обиделась. Марфа вызвалась меня провожать.

До вокзала дошли пешком. На вокзале в ожидании подачи поезда шумело людское море. Пассажиров было явно больше проданных билетов. Я попрощался с Марфой. Девушка приподнялась на цыпочки и неумело чмокнула меня в щеку. Мы оба понимали, что скорее всего больше никогда не встретимся.

У проходившего мимо железнодорожного служащего я поинтересовался, где формируется состав. Тот как-то не очень определенно показал направление. Пошел в ту сторону и вскоре обнаружил нужный мне поезд, стоящим на тупиковой ветке. Из телеги в один из вагонов перекидывали какие-то мешки. Я подошел ближе.

— Помочь?

— Кто таков будешь? — спросил мужчина в железнодорожной форме.

— Пассажир этого поезда, — я показал железнодорожный билет. Мужики на телеге сразу потеряли ко мне интерес.

— Помоги, — кивнул в сторону тамбура железнодорожник, — поднимайся в вагон, будешь складывать мешки под лавки.

Через пятнадцать минут все мешки были распиханы под лавки. Так как номеров мест на билетах не было, я занял первую понравившуюся мне верхнюю полку. Забрался на нее прямо в сапогах. Матрасов и постельного белья естественно проводник не выдавал.

Поезд тронулся и через пять минут подошел к вокзалу. Как я и предвидел, пассажиры штурмом брали вагоны, лезли в дверь и в окно. На мое место никто не претендовал. Поговаривали, что даже на крышах вагонов все места заняты.

По вагону пошел проводник. проверил билеты у тех, у кого они были и взял плату с остальных. Не сомневаюсь, что все собранные с безбилетных пассажиров деньги пошли проводнику в его личный карман. Поездка на крыше вагона была бесплатной.

До Москвы ехали три дня. Поезд подолгу стоял на станциях: периодически паровоз заправлялся водой, два раза полностью поменялась паровозная бригада, да и сам паровоз. На третий день утром, наконец прибыли в столицу нашей родины. 12 марта 1918 года советское правительство переехало из Петрограда в Москву. С этого момента столицей России вновь стала Москва.

А я с интересом смотрел в окно, не узнавая родной город: незнакомые дома, незнакомые люди. Удастся ли в этом городе мне осуществить задуманное и вернуться домой? Скоро узнаю.

Привокзальная площадь перед Павелецким вокзалом встретила шумом большого города: громыхал по рельсам трамвай; перекликались извозчики; кричали продавцы — разносчики, предлагая свой нехитрый товар; по тротуарам двигались толпы народа.