Очнулся я от того, что в лицо ударил холодный поток воды. Я открыл глаза и приподнялся на локте. С лица стекала вода, вся грудь была мокрая. Зрение постепенно сфокусировалось на стоящем передо мной человеке в красных шароварах, зеленом военном кителе, сапогах в гармошку и лихо заломленной папахе. В руках человек держал пустое ведро, из которого он похоже и окатил меня холодной водой.

— Кажись очухался, — сказал кто-то сбоку. Наконец я увидел и других людей, стоящих вокруг: один, в длинной шинели и в буденовке с красной звездой, держал лошадь под уздцы; двое здоровяков в военной форме вывернув за спину руки удерживали в полусогнутом положении широкоплечего полуголого мужика, который мотал головой и что-то нечленораздельно мычал.

— Остап, — обратился к полу голому мужику человек в брюках галифе защитного цвета, кожаной черной куртке и в фуражке с красной звездой (командир?), — ты ж спьяну чуть нашего писаря не убил.

Остап, мотая головой пытался что-то сказать, но в ответ смог только издать звук, похожий на мычание.

— Так, этого заприте в бане, пусть проспится, — распорядился командир, кивая на Остапа, — а писаря отнесите в дом и позовите фельдшера, пусть посмотрит. Что-то мне вид его не нравится.

Меня подняли и поставили на ноги, я попробовал идти сам, но ноги не слушались и уже был готов снова рухнуть на землю, как сильные руки подхватили и понесли. Очнулся уже на кровати.

— Что ж вы ироды, ребенка чуть не убили! — запричитала надо мной пожилая женщина, лет шестидесяти — А ну пошли вон с хаты! Я сама управлюсь.

— Да мы шо Марфа? Мы ничаво, — ответил ей мужской голос и было слышно, как мужчины вышли из дома на улицу и уселись на завалинку под окном.

Марфа стащила с меня мокрую рубашку, принесла намоченное в холодной воде полотенце и положила на лоб.

— Болит голова-то? — спросила она участливо.

— Да, не, ничего, уже легче, — ответил я.

И действительно в голове стало немного проясняться. Сидящие за окном мужики закурили самокрутки и в открытую форточку потянуло табачным дымом.

— Ну, как, оклемается малец? — спросил первый голос.

— Да чего ему сдеется, он же из казаков. У них кость крепкая, — ответил второй.

— Из казаков?! — удивился собеседник. — Чего ж он не у белых?

— Эх, ты, деревня, — засмеялся второй голос, — казаки же тоже разные бывают. Миколу из третьей сотни знаешь? Так он тоже казак. Первый рубака в сотне. На его счету порубленного офицерья будет поболе, чем у нас с тобой вместе взятых. Просто есть казаки из бедных, а есть из богатых. Это понимать надо.

— А-а, теперь понятно, — сказал первый голос, и они заговорили про лошадей.

Я же лежал и пытался сообразить, что же со мной случилось на самом деле. Удивляться было чему. Казалось бы, только что, 12 июля 2020 года я Дмитрий Пашков, среди друзей просто Димон, студент исторического факультета университета шел по городской улице с друзьями с центрального городского пляжа.

На перекрестке замигал зеленый огонек светофора, готовый вот-вот смениться на желтый. Ребята, смеясь и крича рванули с места, и побежали через пешеходный переход на другую сторону улицы. Я немного замешкался, поэтому бежал последним, был еще на середине дороги, когда зеленый свет переключился с желтого на красный. В этот момент я услышал визг тормозов, повернул голову и замер столбом посреди улицы. На меня, как в замедленном кино мчался легковой автомобиль.

Дальше наступила темнота, а потом я очнулся в теле совсем другого человека, и похоже, совсем в другом времени. «А может кино снимают?» — подумал с надеждой, сам не веря в это предположение. Уж слишком не киношно приложил меня кулаком в лоб Остап.

Ухаживающая за мной женщина куда-то вышла. Воспользовавшись этим, я решил себя осмотреть. Попробовал поднять руки. На левой руке на предплечье рваный шрам. Правая рука без всяких следов ранений. Обычные руки молодого человека, но выглядят иначе, чем мои. У меня ладони гладкие, без всяких мозолей, а тут в многочисленных заусеницах. На указательном пальце правой руки жесткая мозоль. Слышал, что такая бывает у тех, кому часто приходится нажимать на курок автомата или пистолета. На лбу я обнаружил огромную шишку. Потом придерживая мокрое полотенце попытался сесть и посмотреть на себя в небольшое тусклое зеркало на стене. Голова кружилась, немного подташнивало, но все-таки в зеркале я сумел разглядеть лицо незнакомого молодого парня. Снова опустился на кровать на которой лежал. Там в моем мире мне было девятнадцать лет, здесь же, парню, лицо которого я только что увидел в зеркале было, наверно, около шестнадцати, может быть чуть старше.

Я лежал и тихо удивлялся произошедшему. Какой-то без башенный водитель выбил из моего тела душу, которая вместо того, чтобы попасть на небеса, оказалась в теле подростка, из которого выбил дух пьяный мужик по имени Остап. Просто фантастика какая-то.

Послышались шаги и в комнату, где я лежал зашел высокий мужик в полувоенной одежде. Крепкий дух самосада и перегара сразу наполнил помещение.

— Ну, чаво, жив что ли? — спросил мужик, присаживаясь на кровать.

— А вы кто? — спросил я.

— Не узнал, што ли? Так Яков я, фельдшар, — ответил мужик, снимая с моего лба полотенце. — Ого! Знатно тебя Остап приложил, — он помолчал, и заключил. — Думаю, жить будешь.

Фельдшер намочил полотенце в бадейке с водой, и снова положил мне на лоб. Потом достал из заднего кармана бутылку с мутной жидкостью.

— Самогон будешь? — спросил он, наливая в стакан из бутылки. — Не? А я выпью. За день намаялся, душа просит.

Фельдшер допил стакан, за неимением закуски, занюхал рукавом, подмигнул мне, сунул бутылку в один карман, стакан в другой, и выходя сказал:

— Бывай здоров! Командиру так и скажу, что скоро оклемаешься.

Потом пришла Марфа, как потом я узнал, хозяйка этого дома, у нее квартировал предыдущий владелец этого тела и накормила меня. Я уже мог сидеть и уплетал перловую кашу с маленьким кусочком масла за обе щеки. Запивал парным молоком из большой глиняной кружки, закусывая краюхой домашнего ржаного хлеба. Пища простая, но необычайно вкусная.

После еды, я снова лег. То ли от удара по голове, то ли от переноса в другое тело, ноги меня держали плохо, сильно кружилась голова. Да и нужно было обдумать свое положение и выработать план дальнейших действий: что делать и как жить.

Итак, попытаюсь прокачать имеющуюся информацию. Парень в теле которого я нахожусь — казак, служит писарем у красных. Деление на красных и белых было в гражданскую войну сразу после Октябрьской революции (или большевистского переворота — это уж кому как нравится называть). Началась гражданская война в 1918 году, а закончилась на Европейской части России к концу 1920 года (на Дальнем Востоке воевали до 1922 года).

Судя по выгоревшей траве за окном сейчас вторая половина лета. Место, в котором я оказался находится скорее всего южнее Москвы. На севере воздух другой, пахнет не степными травами, а смолой от хвойных деревьев. Пока все это обдумывал и сам не заметил, как уснул.

Проснулся рано утром, голова была ясной, ничего не болело. Пощупал лоб. Шишка на месте.

На спинку кровати, на которой спал, накинута гимнастерка, постиранная и высушенная, брюки галифе. Я быстро оделся. Ноги сунул в сапоги, кое-как замотав их портянками.

Подошел к зеркалу, стал рассматривать свое новое лицо. В дом вошла Марфа с ведром свежего молока, она уже успела подоить корову. Я выпил на завтрак кружку парного молока с куском хлеба. Поблагодарил женщину и вышел во двор.

Нужно было понять, где я нахожусь, кто я такой и что я здесь делаю? Без ответа на эти вопросы, думаю, будет сложно. Тем более, что я сразу решил, что буду больше молчать и слушать что говорят другие. Иначе легко себя выдать неосторожным словом, несвойственным этому месту и времени. Судя по вчерашним событиям, люди здесь горячие, идет война, за одно неправильное слово запросто могут «к стенке поставить», то есть расстрелять (словосочетание как раз из этого времени).