В комнате было тихо. Медленно, неторопливо занималось утро. Слышалось только мирное, беззаботное посапывание маленького Аттилы. Что он может знать о думах Дюлы, о том, в какой мы все растерянности? Спит, наверное, и видит во сне свою мамочку. И не знает, что в этот момент она так далеко, как еще никогда в его жизни.

— Пошли на крышу. Нужно посмотреть, что там делается, — сказал Денеш.

Мы снова лежим на краю плоской крыши.

Быстро светает. И вдруг сквозь редеющий туман мы видим танки, с громыханием мчащиеся по Большому Кольцу. Их много, очень много. Я опустил винтовку и повернулся к ребятам.

— Ну, а теперь что мы будем делать?

— «Шеф» приказал держаться до последнего патрона, — пожав плечами, отвечал Денеш. — Скоро и нас будет много. Запад встанет за нас. Вот тогда и увидим: кто истинный патриот, настоящий венгр.

Слушая его, я подумал о тех венгерских солдатах, о которых мне только что рассказал Дюла.

Мы лежали и молчали. Никто из нас не знал, что делать дальше. Танки подходили все ближе, не встречая сопротивления. В них не стреляли, они тоже. А я слышал, как стучит мое сердце.

Я смотрел на Дюлу и видел, что он в нерешительности. Денеш уже в который раз пытался отдать какой-то приказ, но у него вдруг пропал голос. Что это с ним?

И вдруг снизу, из квартиры, донесся разъяренный голос «шефа»:

— А вы чего ждете, жалкие трусы?

У него было бурое, как свекла, перекошенное злобой лицо.

— Давай, ребята! — завопил и Денеш.

Мы все принялись палить. Трескотня стояла такая, словно медведь шел по лесу и крушил валежник. Вскоре мы забыли о том, что мы — люди. Мы уже превратились в некое подобие роботов. Клубился дым, смешиваясь с облаком взбитой пыли, рвались снаряды, разбрасывая вокруг тысячи осколков, ударные волны подбрасывали нас вверх. Нам казалось порой, что весь дом под нами вот-вот завалится и рухнет. Это просто удивительно, что мы все еще были целы и невредимы.

— Ползком, в укрытие! — скомандовал Денеш.

В этот момент мы заметили, что маленький Аттила тоже лежит рядом с нами на крыше дома.

— А ты как здесь очутился? — прошипел сквозь зубы я.

— Жаба пришел, — клацая от страха зубами, отвечал тот. — Он и меня тоже сюда погнал.

«Шеф» расположился в квартире. Он сидел у телефона, беспрерывно звонил, с кем-то подолгу разговаривал. По-венгерски, по-немецки и, кажется, по-французски. Точно не знаю, на каком он еще языке болтал, но заметно было, что чем-то он сильно взволнован.

Мы заявились в квартиру. Глаза, рот у всех забиты известковой пылью. Все оглохли от грохота. А он посиживает себе в кресле у телефончика, разговоры разговаривает. И беднягу Аттилу зачем-то погнал на крышу.

— Ну и подлюга ты, Жаба, — сквозь зубы процедил я себе под нос.

Но все же Лаци услышал мои слова и подтвердил:

— Это точно. Подлец!

В тот вечер и наутро у нас были ссоры. Первым начал Денеш:

— Не вижу никакого смысла продолжать!

— А ежели вы такой герой и великий венгр, пойдемте с нами, — предложил Жабе Йошка Лампа. Подойдя вплотную к «шефу», он встал перед ним, широко расставив ноги.

И вдруг в его глубоко запрятанных глазках мелькнул страх. На него в упор смотрел пистолет, который быстрым движением Жаба выхватил из кармана и наставил на Йошку.

— А ну, мальчик, назад!

Йошка как-то сразу сжался, сделавшись на голову меньше ростом, и попятился. Жаба убрал пистолет в карман.

— Молокососы! — выругался он. — Трусливые щенки. Чуть их прижали, они уже в кусты. Да какое значение имеет сейчас один дом, десять домов или даже половина города? Пусть даже все улицы будут доверху завалены убитыми!

Ему хотелось сбить нас с толку, и это ему удалось. Мы в смущении стояли вокруг и поглядывали на Дюлу, выжидая, что скажет он. Но Дюла молчал. Зато «шеф» все говорил и говорил.

— Командир и хочет, да не всегда может идти в цепи. Но я обещаю быть рядом с вами. Покажу вам, как должен держаться в бою настоящий мужчина! Патронов у нас достаточно, я привез. На целую неделю хватит!

Напряженность спала. Толстяк Йошка заулыбался, подмигнул нам, как бы желая сказать: вот это другое дело! Видно было, что он хотел загладить свою грубость по отношению к «шефу». Но тот, казалось, и не собирался сердиться. Он даже принялся хвалить нас.

После этого мы вместе с «шефом» позавтракали, послушали заграничные радиостанции, потом выбрались на крышу. На улицах опять началась кутерьма. Однако «шеф» и на этот раз не полез на крышу. Сказал, что сегодня ему некогда: много других срочных дел.

А вечером он вновь долго объяснял нам, что мы обязательно победим, если проявим героизм. Поддержка из-за границы, уверял он, обязательно придет. Потом он рассказывал о своих военных похождениях. Надо сказать, что рассказывать он умел так, что дух захватывало. За разговором выпили. Больше, чем обычно. После этого «шеф» показал нам несколько боевых приемов дзю-до на Йошке Лампе. Сперва я подумал, что он выбрал себе в «противники» толстяка Йошку, как самого сильного из нас. Но когда он несколько раз вывернул ему руку за спину, так что у бедняги от боли слезы брызнули из глаз, я начал подозревать, что Жаба все же не простил давешнюю грубость. Я заметил у «шефа» в глазах тот прежний, дьявольский огонек, и мне стало жутковато. А какой он вежливый сейчас, думал я. Как вспомнишь, что еще утром он угрожал нам пистолетом, удивишься. Вообще с того момента, когда он начал ссору с Дюлой, меня не покидало чувство, что он всех нас люто ненавидит. Поэтому, ложась спать, я шепотом спросил Ласло:

— Послушай, Лаци, ты веришь ему?

И глазами показал на «шефа».

Мой маленький белобрысый приятель неопределенно пожал плечами.

После полудня «шеф» приказал лезть на крышу. Он был бледен, и на лице было выражение отчаянной решимости.

Один за другим мы вылезли на крышу и, крадучись, поползли к ее краю.

— Давай, ребята! — командовал Денеш. — Давай!

С нетерпением мы ждали, когда рядом послышится голос «шефа», когда он сам появится на крыше, даст нам указания, какие-то советы. Но Жаба не появлялся, и никто больше и не видел его после того, как мы выбрались через люк.

Положение наше с каждой минутой ухудшалось. На какое-то время мы забыли не только о «шефе», а вообще обо всем.

Поползли назад, к дымоходной трубе. А оттуда, уже совсем потеряв голову, — к люку. Нам показалось, что дом получил прямое попадание и вот-вот рухнет: так он шатался, а с ним вместе ходила ходуном и крыша. И тут-то нас ожидал страшный сюрприз. Крышка люка была заперта изнутри, из квартиры. Как мы ни силились, как ни старались ее открыть, она не поддавалась.

— На задвижку изнутри заперта, — сказал толстый Йошка.

Мы топали по крыше люка ногами, потом бросили это бесполезное занятие и улеглись ничком на крышу, стараясь как можно плотнее прижаться к кирпичной кладке дымохода. Если бы кто-то находился в квартире, то наверняка услышал бы, что мы просим открыть люк. Услышал бы — при желании. А если нет такого желания?

«Шеф» не поднялся с нами на крышу, «шеф» остался внизу. А может быть, его уже и нет там? Уехал, а нас запер на крыше?

На улице продолжали стрелять, и мы не могли долго возиться с крышкой люка. Пришлось спрятаться за трубой, всем вместе, прижавшись друг к другу как можно теснее. Добрых полчаса мы даже шевельнуться не смели, так что время поразмыслить у нас было. Значит, бежал, бросив нас, негодяй! Предал! Мы готовы были плакать от обиды, потом кто-то вслух подумал: вдруг он нас проверяет на прочность? А может, ему спешно пришлось оставить квартиру, и он просто забыл, что запер изнутри люк на задвижку? Может, когда обстрел утихнет, мы попытаем счастья снова, и крышка откроется без всякого усилия…

У меня перед глазами прыгали, вертелись огненные круги, я чувствовал, что вот-вот потеряю сознание, и почти ничего не видел. Страшно мучила жажда. Не знаю, сколько времени это все продолжалось. Мы уже все лежали вокруг люка, но всё ждали: никто не решался притронуться к крышке первым и попытаться открыть ее. Надежда, что теперь она откроется, не покидала нас, и мы так боялись обмануться в ней. В конце концов Павиач протянул руку, робкую, дрожащую, и надавил на крышку, сперва чуть-чуть, затем сильнее и, в конце концов, яростно. Я видел, как гнев перекашивал лица ребят. Теперь все уже начинали понимать: люк закрыт и не откроется вообще.