А печурка была неплохая, с трубой, и такая тяжеленная, что вдвоем они едва могли сдвинуть ее. Потом они обследовали подвал вдоль и поперек, но самой крупной их добычей была все-таки печка.

— Вот видишь, — сказал Тощий, — не зря мы сюда пришли!

Карман у него был набит квитанциями: бумага, медь, тряпки, бутылки. Раньше он не сдавал то, что собирал, ждал повода. Пусть они скиснут и удивятся: вот это да, ай да Тони…

На следующий день во время большой перемены он поднялся на третий этаж, в Уголок. Когда-то здесь был склад, и такой маленький, что, войди три человека, — яблоку негде упасть. Но ребята из их класса, когда что-нибудь надо было обсудить, влезали туда все. Он уже давно не бывал там и сейчас особенно ясно представил себе, как они сидят на старых ящиках, подоконниках и кричат, потому что спор обычно бывает ожесточенным.

Действительно, он не успел еще подойти к двери, как услышал их крики. Рука была уже на дверной ручке, но ноги вдруг будто приросли к полу: он услышал, что говорят о нем. Кто, кроме Герцога, может так гнусавить:

— Он частник! А пионер не может быть частником!

Раздалось бормотание Длинного:

— Пионер — частник? Хм!

И снова Герцог:

— Раз частник, пусть не будет пионером! Давайте голосовать.

Тут начался такой шум, что больше он не смог разобрать ни слова. Ребята смеялись, кричали, кто-то даже свистел. Наверное, Длинный, он здорово свистит. Потом прозвучал голос Панни:

— Давайте тише! Вначале объявляют выговор, а не исключают, но до этого с ним надо поговорить.

Теперь засвистел Чонт, тихо, как бегущий где-то далеко паровоз. Между двух коротких свистков он сказал:

— На сборе звена поговорить не удастся: он уже три раза отсутствовал.

Рука сама потянула дверную ручку, дверь открылась, и Тони ввалился внутрь. Он не упал только потому, что упасть там было просто некуда. У самой двери сидели Панни, Чонт Андраш и Длинный. Гизи и Герцог — на ящике. Младенец Лазар — на подоконнике. Он свисал оттуда, как воздушный шарик.

— А вот и я, — объявил Тони.

Гизи толкнула Герцога в бок:

— Смотри, легок на помине…

— Мы как раз разговаривали о тебе, — сказала Панни.

Тони закрыл за собой дверь и прислонился к стене.

— Тогда было бы неплохо, если бы вы позвали меня.

Длинный усмехнулся.

— Зачем? Ты же сказал, что с тебя хватит и что ты с нами порвал.

После того как Тони втиснулся в Уголок, Чонт стал искать себе новое место. В углу комнатки стоял большой футляр из-под карт, на него-то он и взгромоздился. И сразу стал похож на гигантскую птицу.

— Мы как раз говорили о том, — произнес он, — что ты первый в Венгрии пионер-частник.

Раздался оглушительный хохот, от которого Уголок чуть не обвалился. Тони сам готов был вместе с ними вот так же корчиться от смеха. Хорошее это место — Уголок, симпатичное. Жалко только, что смеются над ним.

— Ну и что? — сказал Тони, когда они немного утихли. — Что ж тут такого?

Лазар встал со своего подоконника.

— Это в принципе невозможно, — произнес он, подняв указательный палец.

Все опять расхохотались, теперь уже над Лазаром.

— Ай да Профессор, здорово излагает!

— Вы, вероятно, не поняли. Ведь это значит, что его надо исключить из пионеров. Это же позор!

— Позор? — переспросил Тони.

— Да, — произнес Герцог и поднял руку, чтобы объяснять дальше, но попал Длинному прямо в нос. Тот ударил его по спине. Герцог опустился на ящик и съежился. Да, места явно было маловато.

— Собственно говоря, почему ты собираешь в одиночку? — спросила Панни. — Мы тебе не нужны?

Панни такая милая, она смотрит на тебя своими теплыми карими глазами и словно говорит: я тебя хорошо понимаю, но все-таки объясни свое поведение, это нужно в первую очередь для тебя самого.

«Хорошо, — подумал Тони, — попробую».

Он начал не торопясь.

— Можно сказать и так, — произнес он, — но можно иначе: я никому из вас не нужен. Один раз спросили, кто из вас хочет мне помочь. И оказалось — никто. НИКТО!!!

Наступила гробовая тишина. Такая, как тогда, в классе. И Тони воспользовался ею. Он спросил:

— На ком можно всегда сорвать свою злость, на ком?

— Ты обычно сам начинал, — проворчал Длинный. — Хомяк!

Тони, однако, не смутился.

— А кого из драмкружка выкинули? У меня была роль, всего пять слов. Пять слов…

Гизи откинула голову назад, пожала плечами.

— Потому что ты все время дурачился, Тони.

А ему тогда просто было обидно. Это случилось давно, но ему и сейчас больно вспоминать.

— Что ж, исключайте меня, если я все время только дурачусь и дерусь.

Это было длиннее, чем роль из пяти слов, и сказал он это здорово. Тони почувствовал, как все поражены. В Уголке стояла такая тишина, что в ушах звенело.

Тони стало жалко самого себя. Почему он все время дрался? Потому что понимал: он ничего для них не значит, ноль, даже меньше, и хотел, чтобы его наконец заметили. В кружке филателистов места для него не нашлось, в шахматной секции: ах, оставьте, это же Кочиш!

А в драмкружке ему дали роль — эти дурацких несколько слов: «Ну вот, Дори попала в таз с известью!» Как он мог продемонстрировать с помощью этих слов, на что он способен? Вот он и дурачился, чтобы рассмешить Гизи, но она тогда только сказала, выпятив губку: «Я же говорила, что Кочиш не подойдет!»

Все молчали, лишь слова Панни нарушили тишину:

— Мне кажется, что Тони сильно изменился. Не знаю, заметили ли вы? Он стал совсем другим, не дерется…

Ребята продолжали молчать. Последнее время никто из них с Тони не сталкивался. Если говорить честно, они не очень-то интересовались. Два раза он неплохо ответил на уроках, пятерок, правда, не получал, но и единиц тоже. Это уже было интересно. Что вдруг произошло?

Панни снова спросила:

— Тебе кто-нибудь помогает в учебе?

— Никто, — ответил он. — Никто… из вас. — А потом добавил, как бы между прочим: — Один парень из 7-го «Б». Ну что же вы, исключайте меня, ведь вы тут все отличные пионеры.

Нет, серьезно, это было его самое удачное выступление.

И тут Герцог высказал свое мнение:

— Ага, теперь выходит, что он во всем прав! Гляньте, он еще и прав! — Но потом милостиво добавил: — Ладно, я со своей стороны против исключения. Со своей стороны… достаточно будет выговора…

— Спасибо, — насмешливо произнес Тони, — спасибо, Герцог. Ты ужасно правильный человек!

— А что? В чем дело? Я выполняю общественную работу. Пишу хронику, сделал уже две красивые записи.

— А что слышно о том пенсионере, — спросила Панни, — которого ты должен был позвать на сбор?

Герцог пожал плечами.

— Я его искал, но не нашел.

Длинный пробормотал:

— Посмотрел в ящиках стола, на книжных полках и под шкафом.

Раздался дружный смех, который разрядил наконец атмосферу. Они уже давно не смеялись. Теперь в центре внимания оказался Герцог. Он сбивчиво оправдывался:

— Он переехал. По тому адресу, который я получил, его уже нет. Ласло Сабо, бывший рабочий завода Ланг. Куда, никто не знает. Он переехал из Уй-Пешта.

Прозвенел звонок, Андраш Чонт спрыгнул с футляра, и Панни замычала от боли, потому что он приземлился ей прямо на ногу.

— Да он даже не ходил туда, — проворчал Длинный. — Уй-Пешт! Это для него далеко!

Длинный открыл дверь, намереваясь выйти, и тут раздался голос Тони:

— Нет, он говорит правду. Этот старик действительно жил там.

Он произнес эти слова очень тихо. Но их услышали все. Это в самом деле был его день!

— Что? Что ты говоришь? Эй, слушайте! Тони…

— А ты откуда знаешь? — спросил Герцог. Он был поражен: Тони вдруг встал на его защиту. Они же друг с другом как кошка с собакой! Очень благородно с его стороны. А то, что он сказал дальше, совсем удивительно.