— Все-таки, с наградами хорошо придумали, — негромко произнесла уже бывшая миссис Грейнджер.

— Это Татьяна, — вздохнул ее муж, стоя у окна в купейном вагоне. — Конечно, хорошо, ведь это их награды.

А воины слушали песни, написанные уже после войны, слушали и не стыдились своих слез. Десятки людей на вокзалах, сквозь которые проходил поезд, провожали улыбками вагоны, с подножек и из окон которых смотрели на них люди давно прошедших времен. Все-таки, о них много уже кто знал, ибо секретность с части информации сняли.

А ребята жадно вбирали глазами дома, леса и поля, душой своей чувствуя родную землю. А поезд шел именно туда, где их ждали. Пусть их родственники давно уже канули в лету, не у всех, правда, но там, на конечной станции их ждали изо всех сил. Дети возвращались с войны, а снимки поезда Победы облетали газеты советской страны.

— Помнишь, мы мечтали… — тихо произнес Рон, обнимая свою Луну. — Вот закончится война…

— А что теперь будет? — негромко в ответ поинтересовалась она.

— Ну в детский дом нас не сунешь уже, — хмыкнул он. — Будем жить, жить, растить детей, которые никогда не узнает, как воет сирена воздушной тревоги.

— Значит, будем жить, — уверенность вернулась к Луне, прижавшейся к плечу своего мужчины. Пусть он был подростком сейчас, но Рон ей все доказал в далеком военном году.

Похожие разговоры были и у других командиров, только морякам было полегче — они надеялись на командиров, зная, что товарищ капитан-лейтенант не бросит. А заранее бояться товарищи краснофлотцы приучены не были. Вот и ждали теперь сведений со стороны, слушая песни, да глядя в окна, за которыми пролетала родная земля.

Дальний скит встречал воинов-победителей. Каждому было ясно, что это не шутки, ведь о них рассказал волхв. Все о них рассказал — о том, как воевали в той войне, как переродились взамен убитых, еще раз уничтожив фашистов. Но мужчинам и женщинам не так важны были подвиги, ведь они помнили себя. Они помнили, как важно и нужно было отпустить войну и потому встречали сейчас поезд.

Платформа была полна людьми, радостно закричавшими, когда вдали показался паровоз, украшенный лентами и всем известным портретом. Поезд был все ближе, а люди чувствовали себя, как в далеком сорок пятом. Будто время отмотало стрелки часов назад — на платформу маленькой станции прибывал победный поезд, в окнах которого угадывались подростки, детьми отнюдь не бывшие. И вот с лязгов и скрипом поезд остановился, чтобы исторгнуть из себя моряков, сверкавших медалями, их командиров, и еще… еще…

Сара сразу же увидела того, чью фотографию ей показывали. Она протолкалась через толпу к юноше, бережно прижимающего к себе берегшую руки девушку, что держала на руках малышку, всем сердцем сейчас чувствуя родную душу. Ее старый друг был прав — это ее дети. Потому, уже не раздумывая, женщина обняла обоих.

— Добро пожаловать домой, сыночек, — мягко произнесла Сара. — И доченька с внученькой, добро пожаловать, мои родные.

Рон встрепенулся, неверяще взглянув на женщину, но ее улыбка что-то ему напомнила. А на всей платформе юные воины обретали родителей. Неверяще вглядываясь в глаза, непонимающе улыбаясь, они вдруг обретали самых родных и близких людей, понимая теперь — она дома. Обо всем подумали командиры, так считал каждый краснофлотец.

И Рон, улыбнувшись тому, что видел, повернулся к своей новой маме. Он вгляделся в глаза женщины, а потом… просто расслабился. Потому что чувствовал — не предадут. И ощущение семьи захлестнуло отвыкшего от подобного капитана-лейтенанта.

Невилл

Я вываливаюсь из вагона, думая о том, что делать дальше. Но тут меня обнимают мягкие руки, и обдает теплом. Что-то во мне отзывается на эти объятия, заставляя меня повернуться. Передо мной стоит женщина, смотрящая с такой лаской, что слова у меня исчезают. Она улыбается, а затем прижимает меня к себе, как будто я… Но сказать я ничего не успеваю.

— Здравствуй, сынок, — произносит эта необыкновенная женщина, снова прижав меня к себе. — Здравствуй, родной. Меня Зиной зовут, но ты…

— Здравствуй, мама, — негромко отвечаю ей я, почувствовав ее родной.

И будто становится неправдой все — война, люди вокруг, я всей душой своей чувствую родного, близкого человека, как-то вдруг потеряв волю к сопротивлению. И тут рядом с мамой появляется и мужчина в форме капитана второго ранга, насколько я читаю новые погоны.

— Здравствуй, сын, — твердо говорит он, но вот затем на меня с криком «Братик!» налетают три девчонки лет десяти от роду.

И я вдруг чувствую себя вернувшимся. Будто и не было войны, а меня встречают мама, папа и сестренки. Нет, я вовсе не забыл любимую и малышку мою, но… Сейчас я ощущаю себя дома, среди своих, отчего хочется мне петь. Меня уводят с перрона, и я сам даже не понимаю, как оказываюсь в обычной русской избе, будучи усаженным за стол.

— Почему я чувствую тебя родной? — спрашиваю я, ожидая объяснения в духе «это магия», но все оказывается проще и сложнее одновременно.

— Мой папа, — произносит новая мама моя. Она вздыхает, продолжив через несколько секунд: — Он был подводником в ту войну. А мама ждала его с задания… И вот однажды он не вернулся…

И тут я понимаю, отчего чувствую ее родной. Это моя дочь. Дождавшаяся папу с войны и назвавшая его сыном, потому что мне очень нужны родные люди, но вот ощущение родного человека объясняется именно так, поэтому я начинаю расспрашивать ее.

Любимая умерла, когда доченьке восемнадцать исполнилось. Девочка очень тяжело перенесла смерть мамы, если бы не появился юный курсант. Вот так и вышло все, но что-то у меня все равно не сходится — им на вид лет тридцать, а прошло-то полвека! Как так?

— Ну, во-первых, мы маги, — объясняет мама. — А во-вторых, волхв позаботился.

И вот тут я слышу историю о том, как позаботились о каждом из нас. Волхв учел абсолютно все, даже тот факт, что мы можем не захотеть расставаться на длительный срок, хотя… Но учтено даже это. Поэтому у каждого есть возможность выбрать, ну а порт-ключи никто не отменял. И я, совершенно непривычный к заботе государства, понимаю — мы в сказке. В той самой сказке, о которой я мечтал, выцеливая фашистов. Вот закончится война, и…

Вот и закончилась моя война. Впереди у меня детство, экзамены, потому что образование у меня-то есть, но оно тридцатых годов, а за столько времени науки вперед шагнули. Потому и светит мне школа. Правда, не только мне, но меня все устраивает, а вот будущее… Если в прошлом меня тянуло в море, то в этой жизни подобной тяги нет. Значит, решу попозже, кем быть. Пока что я хочу просто побыть с семьей, почувствовать себя сыном и братом. По-моему, это правильно.

Викки

Мне радостно видеть, как нас всех встречают. Ребят обнимают, а я жмусь к любимому. И хотя народу не так много, мне кажется — вокруг людское море. Оглянувшись на родителей, замечаю улыбки. Значит, все в порядке, и это хорошо, но что же будет с нами дальше? Я-то ничего не умею, кроме того, чем занималась…

— Здравствуйте, товарищи, — к нам подходит статный военный в новомодных погонах. Едва удержавшись, чтобы не дернуться на «беляка», я прижимаюсь к Колину.

— Здравствуй, Витя, — спокойно произносит папа. — Ты за нами?

— За вами, — кивает тот. — Прошу в машину.

— Нас много, — предупреждает его мой любимый.

— Ничего, — усмехается военный. — Поместимся.

И ведет нас к длинному автомобилю, вызывающему мое удивление — такие я не видела. Сзади у него надпись «Чайка», что мне не говорит ни о чем. Пожав плечами, я доверяюсь командирам, ведь от меня действительно ничего не зависит. Внутри оказывается очень много места, и помещаемся мы все. Военный о чем-то коротко переговаривает с папой, а я чувствую себя так, как будто не было никакой войны, а мы просто из далеких далей домой приехали.

— Сейчас в управление заскочим, — объясняет нам папа. — Нужно отметиться.