Вот оно что! У нас впереди задача «любой ценой». Значит, очень важна цель и нет никакой другой возможности ее «взять». Комиссар почти кричит, вдохновляя нас. Он говорит очень важные вещи, но от них становится просто страшно. Цель, получается, пытались разбомбить множество раз, но лишь теряли машины и пилотов, вот, получается, и наш черед пришел. Сегодня многие останутся навеки в небе.

Вплоть до вылета мы с Аленушкой сидим вместе. Малышка совсем, которой я дала свою фамилию и о которой уже позаботилась. Если нас не станет — ее заберут друзья. Друзья нашей семьи обязательно примут маленькую, а мы… На все война.

Обнять бы любимого еще хотя б разок. Поцеловать его, ощутить волшебство его объятий, да только нет у меня такой возможности. Вот и темнеет. Совсем скоро мы пойдем в свой последний бой, потому что должны и выбора нет. Можно было бы отказаться, да только как я после такого девчонкам в глаза посмотрю? Вот и прощаюсь я с Аленушкой, плачущей уже навзрыд. Она все понимает, все чувствует, малышка моя…

— По самолетам! — звучит команда. Взлетает в небо ракета. Это значит — пора.

Вот У-2 наш уже бежит по полосе, постепенно отрываясь от земли в последний раз. Мы летим в общем строю, а я только тихо плачу, потому что жить хочется. Не будет у нас с милым своего дома, не народятся наши дети, не встретим мы Победу. Прощай, родной мой, прощай… Мы летим в самый последний наш раз, я просто чувствую это.

— Что это?! — пораженно восклицает моя летнаб, и в тот же миг меня ослепляет яркий свет.

Я дергаю ручкой, стараясь выйти из конуса света, но, видимо, поздно — в грудь раскаленным колом впивается боль, отчего я падаю… падаю… падаю, пока земля не принимает меня. Но делает она это как-то мягко, а я пытаюсь отдышаться, затем уже понять, откуда здесь взялся день…

— Ой, глядите, летчица! — слышу я чей-то звонкий голос и поднимаю голову, только чтобы увидеть их.

— Здравствуй, доченька, — говорит мне однажды уже потерянная мамочка.

И я визжу, визжу изо всех сил, потому что это же родители!

Рон

Нас ждали… Конечно же, нас ждали фрицы поганые, все они просчитали! Но, выливаясь на берег из лодок и катеров, мои ребята уже совершенно озверевшими выглядят. На головах у них бескозырки, а не каски, потому что мы идем в свой бой. Владычица морей, морская душа, идет, чтобы вбить в землю проклятых фашистских мразей.

— Полундра! — несется над пляжем под вой сирен, под перестук пулеметов. — Ура! Мать-мать-мать!

Это только в газетах пишут об атаке под крики «За Родину! За Сталина!», на самом деле, в атаке сплошной мат стоит. И сильнее он слов «За Родину!», ибо живописуют мои ребята, что они с фрицами сделать готовы и что сейчас делать будут.

— Полундра! — несется над пляжем, заставляя врага бояться самой сути матросов, идущих на него. Ведь мы в плен не сдаемся и деремся до самого последнего. Даже когда заканчиваются патроны — зубами грызем, лично видел.

Где-то там, позади, любимая моя, родная, самая близкая женщина на свете. И ради нее мы сейчас сомнем эту пакость просто в дугу. По нам бьют пулеметы, а по ним — наши корабли. Один за одним взрываются здания. При прежнем командующем корабли бы затабанили стрельбу от страха, но этот, новый, умеет думать. Поэтому нас поддерживают наши корабли, а мы рвемся вперед. Нет у нас заднего хода!

— А-а-а! Га-а-ады! — громко кричит кто-то, и вот нарастает рукопашная.

Продавив один бастион, мы врываемся в город. В этот самый момент мое сердце будто замирает на мгновение, а затем меня заполняет такая ярость, такое бешенство, что я себя уже не контролирую. Схватив тесак, я режу этих тварей, одного за другим. А они все не кончаются, пытаются даже стрелять в меня, но здесь и сейчас я бессмертен, а потому иду вперед.

— Тащ командир, орудие захвачено! — докладывают мне.

— Развернуть и долбить по высоте! — мгновенно реагирую я.

Вид мой сейчас страшен, наверное. И я иду в первых рядах со своими побратимами и режу, режу фашистских тварей. И тех, кто в гитлеровской форме, и тех, кто с повязками на рукаве. Не слушая, не думая, я режу их, потому что плена фрицы не заслуживают. Они так хотели нашей земли — что же, вот она!

Меня достают, по-моему, огнеметом, потому что я горю в жарком пламени, хрипло крича, и так же выпадаю на прохладную землю. А напротив меня… Родная моя, любимая! Я с ходу бросаюсь к ней и будто замирает все вокруг — яркая вспышка скрывает все и всех, находящихся вокруг нас. Мы вместе.//

Глядя на обнимающиеся с родными и друг с другом души, демиург только вздохнул. Смерть, обнаружившаяся рядом, молча протянула фляжку. Благодарно кивнув, Риан отхлебнул, получив новый для себя опыт, — алкоголь он раньше не пробовал.

— Ну мозги у них, положим, проросли… — неуверенно произнес он. — Но они же только что из войны пострашнее… Они нам мир не разнесут?

— Не должны, — хмыкнула женщина в черном, отхлебывая. — В мир они попадут тот же самый, только на полвека позже, так что в крайнем случае кого-нибудь построят — или магов Британии, или социализм. Да расслабься ты! — хлопнула она по плечу покачнувшегося демиурга. — Тебе что, Британию жалко?

— Чего ее жалеть, — вздохнул Риан, помянув нехорошим словом маму всех магов этого мира. Мать Магия, на полянке не присутствовавшая, вздрогнула, потерев вместилище интуиции всех разумных существ. — Пошли, инструктировать будем. Кстати, чего это у Избранного на груди?

— Так герой же, — усмехнулась Смерть. — Аж дважды, кстати, — это объяснение ничего демиургу не сказало, но развивать тему он не рискнул.

А в это время летчик с удивлением рассматривал вторую звезду на кителе. Как раз на нее показывал сейчас палец его любимой. Вспомнить, откуда вторая, он не мог, поэтому просто пожал плечами. Жена его потерла рукавом новенький орден на своей груди и вздохнула: будущее было непонятным.

— Товарищи краснофлотцы, красноармейцы и командиры! — пролетел над поляной громкий голос, явно привычный к командованию.

Души сделали попытку построится, что было технически сложно. Несмотря на то, что большая часть собравшихся была в бескозырках под предводительством капитан-лейтенанта, девять человек относились совсем к другим родам войск. Но тут кап-три взял дело в свои руки, отчего все построились, даже выглядевшая совсем юной воспитанница, узнанная хирургом того же санбата. И теперь девочка жалась к одной из своих «мам».

— Вы все были в бою, — перед ними оказалась уже знакомая им Смерть. — Но и видели сны. Ваши сны — реальность, и вам предстоит вернуться в свои английские тела.

— Не хочу-у-у-у! Я там буржуй! — простонал парень-партизан, но осекся под начальственным взглядом.

— Так надо, товарищи, — вздохнула женщина в черном. — Вы попадете в поезд, возвращающийся из Хогвартса. Прошу учесть, что мир отличается от знакомого вам, именно поэтому я даю вам время.

— Чемпионат будет? — поинтересовался дважды герой. — И откуда у меня вторая звезда-то?

— Отвечаю, — хмыкнула Смерть. — Чемпионат будет. И выступление на нем, скорее всего, тоже. А вторую тебе посмертно за Гейдриха дали.

— Охренеть, — только и произнес товарищ лейтенант. — Вот это я отомстил…

— Я дам вам время пообщаться, выработать план, а затем солью с душами тех, кто живет в этом мире, — не очень понятно заявила женщина в черном. — Попытайтесь с ходу никого не убить.

— Чтобы выработать план, нужно иметь информацию, — резонно заметил партизан. — Нас в разведшколе учили…

— НКВД? — поинтересовалась девушка, обнимавшая дважды героя. — Привет, коллега!

— Привет! — заулыбался тот. — Так вот, нам надо память наших воплощений сейчас, чтобы мы могли посидеть, подумать, а то… Морячки вон сначала метко стреляют, а думают они потом.

— Резонно, — кивнула Смерть и щелкнула пальцами.

Молодые люди, бойцы, их командиры, девушки осознавали, кем они были в этом мире. Скривилась девушка, тяжело вздохнула врач, передернуло каплея… Не вышедшие из боя люди пытались воспринять память себя местных и в большинстве случаев этого делать не хотели. Вот горько расплакалась юная воспитанница, и к ней сразу же метнулась хирург.