Следующее, что он находит, подтверждает то, что мы уже знаем — Талия была обвинена в убийстве. Я знаю, что первоначально сцена выглядела как самоубийство, но статьи, касающиеся этой маленькой детали, туманны, и нет никакого описания того, как на самом деле выглядела сцена, кроме того, что парня нашли в ванне.

Затем Нико натыкается на интервью с родителями и друзьями Талии.

— Послушайте это. Вот что отец Талии рассказал прессе. У нас больше нет дочери. Нет слов, чтобы описать, как нам стыдно и как мы возмущены. Мы искренне верим, что справедливость восторжествует быстро, и ожидаем самого сурового наказания за это чудовищное преступление.

Какой родитель будет так отзываться о своей дочери? В какое бы дерьмо я ни попал, мои родители никогда не отвернулись бы от меня.

— Это еще не все.

Он читает заявления нескольких друзей Талии, которые единодушно повторяют одни и те же слова: стыдно, что знал ее, желаю, чтобы она сгнила в тюрьме. В верхней части страницы находится галерея фотографий, на которых родители Талии стоят перед разгромленным домом — разбитые окна, мусор на лужайке перед домом, граффити на стенах.

Нико листает галерею, показывая нам фотографии тысяч цветов, возложенных к дому Василиса, фотографии толпы людей, стоящих у здания суда с непристойными транспарантами. И одна, от которой у меня сводит желудок — фотография моей девочки в наручниках в зале суда, стоящей рядом с адвокатом, чьи руки скрещены. Он бесстрастно отводит взгляд от своей клиентки, как будто представлять ее интересы — это кошмар.

Я не так представлял себе судебный процесс. У меня было не так много времени, чтобы представить его, но я бы не стал так думать, независимо от того, сколько времени у меня было бы на размышления.

Талия была признана врагом народа номер один. Ее ненавидели все, включая тех, чья любовь и защита должны были быть безусловными, — ее родителей.

Я борюсь с порывом рвоты, горькая желчь поднимается к горлу. Наверное, именно поэтому она никогда не говорила о своих родителях, друзьях или о тех, кого оставила в Греции. Вот почему она уклонялась от этой темы на каждом шагу.

Ни имен, ни историй, ни фотографий.

Обвинения в убийстве должны были стать причиной, по которой она приехала в Америку. Чтобы спастись от ненависти на родине.

— Странно, — говорит Нико. — За два дня до окончания суда все обвинения были сняты. — Глубокие складки прочерчивают его лоб, когда он молча читает статью. — Никаких объяснений. Смерть Василиса была признана самоубийством, а Талия ушла без единого пятнышка в своем послужном списке.

Он протягивает мне iPad, чтобы я мог прочитать лаконичную статью.

— Это бессмыслица.

Мое сознание раскалывается пополам. Непокорный, колючий зуд пробирает меня при одной только мысли о том, какой адской должна была быть жизнь Талии во время суда, но я не могу избавиться от главного вопроса.

— Она была замужем, — напоминаю я им, мои слова звучат немного невнятно, поскольку я пью уже четвертый бокал. — Она хотела провести всю жизнь с этим парнем.

— Они были женаты одиннадцать дней, Тео. — Джек возражает, бросая мне в лицо маленькую деталь, которую мы узнали из одной из статей. — Это вряд ли целая жизнь. У всех нас есть прошлое. Я понимаю, почему ты расстроен, но ты не можешь отчитывать ее за то, что она делала до встречи с тобой. За эти годы ты натворил немало безумных дел, и я готов поспорить, что ты ничего ей не рассказывал.

— Конечно, у всех есть прошлое, но я никогда не был женат, а если бы и был, то рассказал бы ей об этом до того, как у нас все стало так чертовски серьезно. Я даже не был помолвлен. Черт! Я никогда не был влюблен до того, как встретил ее. — Я массирую виски кончиками пальцев. — Я так запутался.

— Она сказала, почему не сообщила тебе раньше?

— Я не дал ей и слова вставить, — признаюсь я со стыдом в голосе. — Я убежал…

У Логана подрагивает челюсть, но тон его голоса размеренный и нейтральный, как будто он не хочет еще больше меня раззадорить.

— Ты не докопаешься до истины, если не поговоришь с ней. Почитай статьи. Похоже, она прошла через ад. Уверен, говорить об этом нелегко. Она пытается забыть, что это вообще произошло.

— Это не оправдывает ее. Она должна была рассказать мне раньше. Это не мелочь, Логан. Я думал о нашем с ней будущем. Кольцо, свадьба, дети… а теперь я узнаю, что у нее уже был гребаный муж!

— У тебя странные приоритеты, брат. Ее обвинили в убийстве, — процедил Нико, сверля меня своим злобным взглядом темных глаз. — Это должно волновать тебя больше.

— Обвинения были сняты. Она его не убивала.

Он ничего не отвечает, смотрит прямо перед собой, челюсть ходит кругами, изо всех сил стараясь не заговорить.

— Ты думаешь, она его убила? — Я вскидываюсь, мое самообладание зашкаливает. — Ты, должно быть, шутишь. Ты же видел ее! Думаешь, она может одолеть парня?

Нико, похоже, изо всех сил старается не дать моему отношению переключиться на ярость в его голове, пока он допивает остатки своего напитка. Ему не нужно много времени, чтобы потерять спокойствие. Иногда достаточно одного неверного слова, чтобы заработать рассеченную губу или синяк под глазом.

— Я не знаю, что произошло, и ты тоже. И не узнаешь, пока не поговоришь с ней.

В этом-то и проблема. Я настолько оторвался от реальности, что не думаю, что смогу вести разговор с Талией, не позволив эмоциям взять верх. Не фильтровать свои слова и выплескивать спутанную паутину своих мыслей — не самая лучшая идея. Уверен, что в итоге я накричу то, что не имею в виду, и в будущем пожалею об этом. Мне нужно выспаться, отдохнуть, восстановить силы и разобраться с внезапным наплывом неожиданной и нежелательной информации.

Когда-нибудь нам придется поговорить, но когда придет время, я должен поверить в себя и позволить ей говорить, потому что все, чего я хочу сейчас, — это кричать во всю мощь своих легких. Сегодня она нанесла урон моему доверию, а это дерьмо трудно восстановить.

ГЛАВА 31

Тео

Когда я просыпаюсь в гостевой спальне Нико, головная боль не застает меня врасплох, а скорее является само собой разумеющимся. В той самой спальне, где начались мои отношения с Талией.

Я просидел внизу с братьями до раннего утра и не помню, как добрался до кровати. Хорошая новость — меня не стошнило, несмотря на шесть порций виски на голодный желудок. По крайней мере, шестая — последняя, которую я помню, как пил. Возможно, я выпил больше.

Не могу вспомнить, когда я в последний раз так напивался, но похмелье — это замаскированное благословение. Мне слишком плохо, чтобы даже думать об умершем муже моей девушки. Я также слишком нездоров, чтобы кричать или разбрасывать дерьмо, что сработает в пользу Талии, когда я вернусь домой и поговорю с ней.

Нико и Логан уже были внизу, когда я притащил туда свою задницу. Они оба легко могли бы сойти за статистов в фильме про зомби — налитые кровью глаза и бледные лица. И подумать только, именно так мы выглядели каждые выходные в колледже.

— Доброе утро, — говорю я, и во рту у меня суше, чем в пустыне Мохаве. Я сажусь за стойку для завтрака, опираясь локтями на прилавок, и опускаю голову, желая, чтобы кухня перестала кружиться. Ради Бога, мне двадцать семь. Мне лучше думать прежде чем пить, как будто мне шестнадцать. — Который час?

— Половина восьмого. — Логан бросает в меня бутылку с обезболивающим. Он отскакивает от моей головы и падает на пол. — Прими два, а может, и пять. Ты уже решил?

— С чем? — Мне нужны эти таблетки, но если я наклонюсь, чтобы поднять их с пола, то могу не подняться.

— Попросишь ли ты Талию выйти за тебя замуж.

— Что? Я так сказал?

Нико запускает кофеварку, шум как иголки в моих барабанных перепонках, но горький аромат компенсирует страдания.

— Ты мало что помнишь, да? После шестой порции виски ты снова и снова собирался встать на одно колено.

— К черту! Она вышла за него, значит, выйдет и за меня. У нее не будет его гребаной фамилии. У нее будет моя. — Логан процитировал, слишком театрально.