Я оглядываюсь на Джареда.

— Когда бы я тебе ни понадобилась, я буду здесь.

— Хорошо. Это то, что мне нравится слышать. — Его глаза прикованы к экрану iPad. — Мне нужно еще несколько деталей от тебя. Мы разберемся с этим после твоей смены. — Он оценивает меня, но это вряд ли выглядит сексуально. Скорее, он оценивает товар, прикидывая, будет ли он продаваться. — Держи волосы причесанными, улыбайся и, если хочешь получать хорошие чаевые, не давай им понять, что ты умная.

— Почему они не должны знать, что я умная?

— Большинство игроков в гольф ожидают, что девушки с тележками будут красивыми, глупыми и будут смеяться над их грубыми, сексистскими шутками. Если ты им понравишься, тебе дадут хорошие чаевые, и все, что они тебе дадут, ты оставишь себе.

В блоге, где я читала об особенностях работы девушкой-картмейстером, упоминались несносные игроки в гольф, но до сих пор я думала, что скандальные посты — это неудачная попытка привлечь больше посетителей на сайт.

Очевидно, это не так.

Неважно. Если милые широкие улыбки означают более высокие чаевые, значит, так тому и быть. После двух дней, проведенных в Ньюпорт-Бич, содержимое моего бумажника официально уменьшилось до четырехсот девяноста долларов. Самое дешевое жилье, которое я нашла в «Ньюпорт газетт», стоило четырнадцать сотен долларов за крошечную однокомнатную студию в восьми милях от поля для гольфа.

Чтобы съехать из мотеля, мне нужно будет накопить как минимум вдвое больше месячной арендной платы, так что лучше потренироваться в убедительной улыбке.

— Есть вопросы? — спрашивает Джаред, поглядывая на серебряные часы, украшающие его запястье.

— Пока никаких.

— Хорошо. Приходи ко мне, как только закончишь сегодня. Мы разберемся с бумагами. — Он возвращается в дом, его шаги торопливы, как будто он опаздывает на встречу.

— Так, давай начнем. У нас не так много времени. — Кэссиди обходит тележку, проводит пальцами по полкам и холодильникам, где хранятся различные напитки, и начинает свой монолог, заполняя мою голову информацией. — В обычный уик-энд ты используешь шесть ящиков Bud Light, четыре ящика Coors Light и два ящика Corona. — Она показывает цифры пальцами, словно опасаясь, что мой английский недостаточен и я не пойму, если она откажется от наглядных пособий.

Монолог продолжается, пока она указывает на важные детали, объясняет, как работает тележка, и рассказывает, с какими игроками в гольф мне не стоит заигрывать, если я не хочу, чтобы меня облапали. Я впитываю каждую деталь, как сухая губка, делая мысленные заметки ровно до семи часов, когда Кэссиди разгоняет тележку. Мы направляемся к первой лунке, где уже играют четверо мужчин среднего возраста.

— Доброе утро, Кэсс, — говорит один из них. Но он не смотрит на нее. Его взгляд устремлен на меня, он обводит мою фигуру, приподнимая одну бровь. — Кто эта новенькая?

Я глубоко вдыхаю, широко улыбаюсь и выпрыгиваю из тележки, разглаживая узкую ткань вокруг бедер — юбка по определению, но в глазах моей бабушки она не сошла бы даже за пояс.

— Привет, Джерри, — щебечет Кэссиди, похлопывая длинными ресницами и зажав между пальцами прядь светлых волос, ее голос искусственно сладок. — Это Талия. Она стажерка.

Невинный кокетливый взгляд прямо в точку. Может, она согласится научить меня всему этому? Мне бы не помешали несколько трюков в рукаве.

— Талия, — повторяет Джерри, пробуя слово на вкус, сфокусировав взгляд на моей груди, выглядывающей из V-образного выреза. — Чем ты занимаешься, красавица? В колледже?

Я вопросительно вскидываю бровь. Одно дело — ожидать флирта, и совсем другое — быть объектом пристального внимания мужчины, который вполне мог бы сойти за моего отца. Или когда первое предложение, произнесенное в мой адрес, содержит ласкательное обращение.

— Уже нет, — говорю я, отрабатывая убедительный американский акцент. Не то чтобы это получалось. Любой человек с полуприличным слухом может сказать, что я не местная. — Я недавно в городе.

Между потрескавшимися губами Джерри проглядывает ряд белоснежных, безупречных зубов.

— Интересный у тебя акцент. Дай угадаю… — Он снова оценивает меня, сузив глаза, и останавливается на моей груди, как будто ее размер может выдать мою национальность. — Испания?

— Нет, Греция.

Кэссиди обслуживает одного из мужчин, откупоривая пробку от бутылки Corona с неоспоримой легкостью. Друзья Джерри останавливаются рядом с ним, их голодные глаза оглядывают меня с ног до головы, словно я невеста по заказу, ожидающая своего жениха.

Как бы стыдно это ни звучало, но на долю секунды я задумалась о том, чтобы зарегистрироваться на одном из таких сайтов. К счастью, вместо этого я выбрала лотерею Green Card. И хорошо, что я выиграла, иначе я бы, наверное, вышла замуж за такого же человека, как Джерри, отчаянно пытавшегося сбежать с моей родины. Греция — прекрасная страна, полная энергичных людей… тех самых людей, которые желают, чтобы я сгнила в тюрьме или умерла медленной, мучительной смертью, сожженная на костре.

— Сколько тебе лет? — спрашивает друг Джерри, лысеющий мужчина лет сорока, почесывая свою длинную бороду.

— Двадцать четыре. Что вам принести? Газировку? Пиво? Воды?

— Бутылку Coors Light, дорогая.

В семь утра? Я прикусываю язык, прежде чем вопрос срывается с моих губ. Его пристрастия к алкоголю — не мое дело, поэтому я достаю пиво, с меньшей легкостью подражая Кэссиди в откупоривании крышки. Подходит еще один игрок в гольф, ему тоже интересно узнать, кто я и откуда. К тому времени, как мы с Кэссиди отправляемся в общий зал на перерыв в десять часов, меня спрашивают о моем акценте все, кого я обслуживала.

Средиземноморские черты лица в сочетании с моим внезапным появлением — вот основные причины, по которым мужчины роились вокруг меня все утро. С первого взгляда очевидно, что я не американка, но ни один человек не спросил об этом напрямую. Все ждали, пока я выдам свои корни с густым акцентом, а затем их рты кривились в понимающих улыбках.

— На чаевых ты сорвешь куш, — говорит Кэсс, когда мы пополняем тележку после перерыва. — У нас тут уже два года не было ни одного иностранца. Мужчины просто обожают вас, европейских девушек. Два года назад одна польская девчонка за три месяца заработала на чаевых столько, что окупила всю свою учебу в колледже.

— За три месяца? — повторила я. Не может быть, чтобы она зарабатывала несколько сотен долларов в день… Я лезу в карман и достаю свои чаевые. Мои руки становятся липкими, потому что то, что я сначала приняла за десятидолларовую купюру от Джерри, оказалось сотней.

Стодолларовые чаевые от одного человека.

Мне пришлось бы работать девять часов подряд, чтобы заработать такую сумму, но он небрежно сунул ее в нагрудный карман, как будто это не более чем несколько долларов мелочью. Я даже не флиртовала с ним! Сколько денег я могла бы заработать, если бы приложила больше усилий к своей улыбке?

Моя первоначальная нервозность исчезает, когда перерыв заканчивается. Я здесь, чтобы зарабатывать на жизнь. Если невинный флирт — это выход, значит, так тому и быть. Я провела в мотеле три ночи, но теперь мне отчаянно хочется снять жилье, каким бы крошечным оно ни было. Бумажные тонкие стены моей временной комнаты и кровать, которая наверняка заражена венерическими заболеваниями, сводят меня с ума. Я более чем готова использовать свою европейскую внешность, чтобы быстрее сбежать из мотеля.

К четырем часам я вымоталась, но мое настроение поднимается, когда я подсчитываю чаевые. От пачки денег, разложенных на столе, у меня заслезились глаза. Триста шестьдесят пять долларов. Три дня работы, заработанные за девять часов.

Я сглатываю кислое отвращение, подкатившее к горлу, и запираю совесть в коробке где-то внутри головы. Сейчас не время вести себя достойно и самодостаточно. Сейчас время использовать все доступные средства, чтобы выжить и построить новую жизнь, защищенную от моего сомнительного прошлого.