— Что я на тебе напишу?

И пуф, момент проходит.

Может, во мне есть что-то принципиально непригодное для траха? Почему он так упорно держится на расстоянии? Электрический ток между нами с каждым днем становится все сильнее, и пропорционально растет его сопротивление.

— У меня появились сомнения. Возможно, я зашла слишком далеко с откровенностью, — говорю я, пытаясь придумать менее уличающую правду. — Как насчет того, что это платье слишком узкое для трусиков.

Его глаза устремляются на меня, широко раскрываясь, когда он скрежещет зубами, а дыхание становится все глуше и глуше.

— Ты что, блять, издеваешься? — Он хватает меня за бедро, пальцы впиваются в тонкую ткань. Возможно, он нащупывает контур моего нижнего белья, которого там нет. — Ты не врешь.

— Зачем мне врать?

— Я этого не напишу. Тебя весь вечер будут трахать глазами, а я обязательно кого-нибудь убью. Многих. Всех двухсот. Выбери другую правду и надень пару гребаных трусиков.

— Я не могу… платье слишком тесное.

— Хватит дразниться, Талия. Мне и так приходится иметь дело с тобой, одетой подобным образом, — произносит он, проводя указательным пальцем по моим ключицам, затем ниже, по краю белой ткани на груди. — Не дави на меня. Есть тонкая грань, которую я не хочу переступать. Выбери другую правду.

Не давить?

Он вообще меня знает, чтобы такое просить?

Если толкать, тыкать, подталкивать и разрывать непересекаемые линии — это способ заставить его отказаться от игры, я буду толкать, тыкать и поджигать мир.

— Мне не хватает жемчужного ожерелья, — говорю я, улыбаясь, когда он отходит, оглядывая комнату в поисках упомянутого ожерелья. — Запиши это.

— Жемчужного ожерелья? — Его брови на секунду сходятся посередине, прежде чем щелкнуть. — Господи! У тебя такой грязный ум. Это тебе не идет! — (прим. перев.: Жемчужное ожерелье — половой акт, при котором мужчина извергает сперму на грудь и шею партнеру.)

Он отбрасывает маркер в сторону.

— Не будь таким. Это должно быть весело, верно? — Я засовываю маркер обратно ему в руку. — Ты выиграл. Ничего сексуального. — Это значит, что мне придется использовать оригинальную идею. — Напиши, что я провела месяц в тюрьме.

— Что? — хмурится он. — Почему? Когда?

— Почти два года назад. Я не смогла заплатить залог.

— Значит… ты ждала суда? — Его глаза ищут мое лицо. — В чем тебя обвиняли?

Интересно, какой будет его реакция, если я скажу ему правду… убийство. Убежит ли он? Выставит меня за дверь? Выслушает ли он мою историю? Сомневаюсь. Дома никто не захотел слушать. Никто не спрашивал, убила ли я его. Все считали, что да, но никто не спрашивал, почему.

Их мнение было однозначным: виновна.

Василис Димопулос был любимым греческим героем. Воплощенный Робин Гуд. Человек, которого боготворили тысячи людей. Кандидат в президенты. Филантроп.

Убила ли я его на самом деле и при каких обстоятельствах, было неважно. Правда не имела значения для толпы людей, плюющих мне в лицо. Василис был мертв, и кто-то должен был сгнить в тюрьме.

Началась охота на ведьм. Люди стояли у здания суда, держа в руках транспаранты с багровой надписью: «Сжечь ее на костре». Многие требовали публичного суда.

— Это неважно, — вздохнув, говорю я. Эгоистично скрывать правду, пока мы с каждым днем становимся все ближе, но сегодня не время бросать бомбу, которая перевернет наши отношения с ног на голову. Если я когда-нибудь наберусь смелости и поделюсь своей историей, Тео будет тем, кто ее услышит, потому что случилось то, о чем я и подумать не могла: Я доверяю ему безоговорочно. — Просто запиши это, и пойдем. Мы опоздаем.

Он крепче сжимает маркер, мышцы челюсти напряжены.

— Ты уверена, что хочешь, чтобы я это написал?

— Да. Когда-нибудь я расскажу тебе об этом, но не сегодня, хорошо? — Раны свежи; не думаю, что они когда-нибудь заживут. — Я не готова. — Не готова потерять тебя.

Он заменяет колпачок на маркере, убирает его в задний карман, а затем крепко обнимает меня, прижимаясь губами к моему виску.

— Когда ты будешь готова, я выслушаю.

Я прижимаюсь к нему, впитывая близость и покой, которые он вызывает. Это простой жест — объятия. Ничего экстраординарного, но когда ты лишен человеческого общения так долго, как я, объятия значат больше, они задевают по-другому.

Проснуться в его объятиях сегодня утром было самым счастливым, спокойным и благотворным моментом в моей жизни. Я и раньше просыпалась рядом с ним, но сегодня все было по-другому. Он сделал это не из жалости или из-за беспокойства. Он хотел обнимать меня всю ночь. Но когда я расскажу ему правду, он может больше никогда не подойти ко мне.

ГЛАВА 17

Талия

ДОМ НИКО ОГРОМЕН. Шесть спален, огромный сад и гостиная, в которой поместилась бы вся квартира Тео.

Здесь полно красиво одетых людей, у каждого из которых на белых одеждах написана своя правда. Шон и Джек, оба в одинаковых футболках с V-образным вырезом, стоят в конце комнаты с пивом в руках и улыбаются, разговаривая с группой мужчин. Я не вижу Логана, но уверена, что он где-то здесь. Нико подходит к нам, как только мы переступаем порог. Он и Тео — ужасно похожи. Настолько, что мне кажется, они должны были быть близнецами.

Я пока не могу понять, что это, но Нико окружает какая-то нервирующая аура. Каждое его движение и жест несут в себе угрозу. Одним взглядом он, наверное, может запугать целый тюремный блок безжалостных заключенных.

Думаю, таким же взглядом он мог бы уговорить на оргию целый дом супермоделей, но это уже не важно.

От того, как он говорит и ведет себя, мне становится так же тепло, спокойно и комфортно, как в операционной.

В отличие от Логана, который мне сразу же понравился. Он веселый, немного показной, но доброжелательный и позитивный.

Я рада, что не стала зацикливаться на словах Тео о слишком узком для трусиков платье, потому что у белокурой богини, стоящей чуть дальше, точно такой же корсет, который едва прикрывает ее ареолы, и сюрприз, сюрприз… Логан повис на ней, как зеленушка на новом побеге розы.

Я разглядываю море людей, одетых в белое, и усмехаюсь над некоторыми истинами, которые вижу.

У меня проблемы с алкоголем.

Мне 40, я богат и не женат.

Я могу сдержать вас с помощью резинки для волос.

Мои сиськи ненастоящие.

— Почему я не удивлен? — говорит Нико, останавливаясь рядом с нами и читая мою правду. — Ты точно не промах.

— Предположительно. — Я подмигиваю и читаю его грудь, мои брови встречаются посередине. Я тебе не перезвоню. — Это должно было быть неожиданно, Нико. Это, — я указываю на его правду. — Очевидно. От тебя так и разит неприверженностью.

— Большинство женщин не обладают твоим обонянием, — признает он, но его внимание больше не обращено на меня. Я провожаю взглядом высокую стройную брюнетку с водопадом прямых волос, собранных в высокий хвост. — А вот она точно обладает. — Он ухмыляется ее правде: если ты позвонишь, я не отвечу.

Похоже, что это пара, созданная на небесах.

Нико похлопывает Тео по спине, говорит ему, что на улице есть бар, и, проглотив наживку, направляется в толпу к поразительной брюнетке. Она действительно великолепна: четко очерченные высокие скулы, кроваво-красные губы, безупречная прическа, макияж и фигура песочные часы, обтянутая платьем-слип.

Кэссиди машет мне рукой из другого конца комнаты, где она стоит с Эм Джей рядом с красивым, блестящим черным роялем. Она бросается ко мне в облегающем платье длиной до колен с разрезом до бедра. Она обнимает меня и хмурится, когда читает мою правду; моя реакция такая же, когда я читаю ее.

Возможно, сегодня тебе придется воспользоваться своим безопасным словом.

— Ты отлично выглядишь, Талия, — говорит она, становясь со мной под руку, а ее глаза сканируют комнату. — Я слышала, что завтра ты не работаешь. Как тебе удалось это сделать? Я умоляла Джареда дать мне выходной с тех пор, как он рассказал мне об этой вечеринке.