— Что сделал мой подзащитный? — вопрошал адвокат. — Он принес в жертву науке 67 младенцев, для которых смерть в этом юном возрасте была лучшим исходом их несчастного существования. Разве это уж такое большое преступление в сравнении с тем, которое совершают все народы, посылая свою молодежь драться под теми или иными знаменами?

Председатель остановил в этом месте защитника и попросил его не касаться политики.

— Оставим в покое политику, — согласился оратор, — и перейдем к политической экономии. Кто же не знает, что 67 младенцев Пирса — это капля в море преждевременно прекращаемых насильственно детских жизней в нашем высоко цивилизованном обществе. Быть может присутствующие еще помнят драму в Орнесби у Ярмута? Это было в 1925 г. Отец и мать убивали рождавшихся у них детей и закапывали их трупы в подполье[93]. Сколько таких никем не открытых убийств, и убийств еще не родившихся детей совершается в мире? Миллионы! Таковы социальные условия нашего времени.

Председатель вторично прервал адвоката и посоветовал ему в своей речи не касаться социальных условий.

Сказав еще несколько общих фраз, защитник закончил их следующей тирадой:

— Польза от изменения человеческого роста, от уменьшения его вдвое или даже вчетверо, нам не ясна, но в будущем она, может быть, послужит для решения тех вопросов, касаться которых я председателем лишен права. Кто знает, не осудят ли нас, судящих Пирса, политические и социальные реформаторы грядущих веков? Остережемся же лишать человечество, и так не богатое выдающимися работниками научной мысли, одного из славных, хотя и заблудших представителей адептов науки. Вспомним, что хирургический нож, убивший 67 младенцев, в тех же руках спас жизнь сотням взрослых. Обрекая на смерть профессора Пирса, вы подпишите смертный приговор и всем тем страдальцам, которых в будущем еще могла бы спасти его уверенная рука.

Свидетельница Сарра Напкин попросила слова и сказала:

— Насколько я простая, необразованная женщина, поняла в речах господ, дело идет о том, с пользой или без пользы производил свои операции над детьми доктор Пирс? Так вот я, Сарра Напкин, говорю, что — с пользой. Я за Пирса всю жизнь буду небо молить. Что такое мой Джошуа былбы без Пирса? А как все его товарищи — хулиган уличный и карманный воришка. Наши Уайтчепельские мальчишки другой дороги не имеют. А Пирс открыл нам ее, эту дорогу. Вырезал мальченке какую-то дрянь из живота и перестал мальченка расти. Скажете, какая из того прибыль? А такая, что мне теперь антрепренер за него по 6 фунтов в месяц платит и будет по контракту платить, пока малец не перерастет полутора футов. Ну, как тут говорить, что без пользы? Не учиться мальчику не надо, ни работать. Сиди себе в балагане, да давай на себя смотреть добрым людям. Только и всего! Нет, нам, беднякам, Пирс большую пользу принес, и я прошу господ судей не оставить этого без внимания.

Когда Пирсу предоставили последнее слово, он встал и… улыбнулся.

Так неожиданна была эта улыбка, что у всех присутствовавших, устремивших жадные взоры на лицо подсудимого, дрогнуло сердце: он сошел с ума, — мелькнула общая мысль.

— Господа судьи! Если в вопросе моего осуждения или оправдания играет роль практическое следствие моей теоретической работы, квалифицируемой вами, как преступление, то я сейчас, во время дебатов сторон и бесхитростной речи свидетельницы Напкин, нашел это следствие.

Насколько я медик, далекий от политико-экономических знаний, могу судить, чисто практическая польза открытой мною операции должна оказаться необычайно значительной. Мой уважаемый защитник, вероятно, совершенно прав, предполагая, что мое открытие будет утилизировано реформаторами человечества.

Ухудшение питания английского пролетариата и мелкой буржуазии в сравнении с тем, как они питались во времена Диккенса и Вальтер-Скотта, факт общеизвестный. На континенте Европы хроническое недоедание беднейшей части населения стало общественным бедствием. Мир становится человечеству тесен, увеличение численности населения опережает соответственное увеличение количества пищи.

Еще в 1925 г. Исследовательский Институт в Мельбурне указал, что к 2165 г. население земного шара достигнет колоссальной цифры в 14.800.000.000 человек. Земля же при самом интенсивном развитии сельского хозяйства сможет прокормить, и то впроголодь, максимум 13 миллиардов людей.

Правда, еще в 60-х годах прошлого века русский химик Бутлеров указал человечеству путь к искусственному синтетическому изготовлению пищевых веществ. Скончавшийся несколько лет тому назад германский ученый Эмиль Фишер далеко зашел на этом пути. Он теоретически, можно сказать, вполне доказал осуществимость питания искусственной пищей. Но, к сожалению, «далеко от чаши до губ», далеко от лабораторных методов синтеза питательных веществ до изготовления их фабричным путем. Сумеют или не сумеют техники поставить синтезирование пищи экономически выгодно, так, чтобы она обходилась не дороже естественных продуктов, Этого мы не знаем. Достоверно нам известно одно, что перед человечеством остро стал вопрос недоедания, и острота его будет год от года расти.

Благодетельное само по себе уменьшение смертности и увеличение средней продолжительности жизни только способствуют обострению вопроса. Также неблагоприятно отражаются на нем растущие успехи профилактики и терапии. Бичи человечества: туберкулез и эпидемические болезни, потеряли свою губительную силу.

Чтобы не умереть от голода, человечество либо должно отказаться от деторождения, от роста своей численности, либо от присущей от природы высоты роста его отдельных индивидуумов.

Возможность пойти по этой дороге и открылась перед людьми, благодаря придуманной мною операции. Сделайте ее законодательным путем обязательной для всех отныне рождающихся детей, как обязательна прививка оспы, и угроза перенаселения земного шара отодвигается на целые тысячелетия.

Убив неумышленно 67 детей, я даю возможность появиться на свет миллиардам.

Их смерть открыла людям дорогу к произвольному усовершенствованию своего организма. Согласитесь, что если человек может быть вполне сытым, съев вчетверо меньше, чем он съедает сейчас, это равносильно тому, как если бы наши запасы пиши возросли вчетверо. А для этого стоит только вдвое уменьшить средний рост людей.

Это ли не величайшая практическая польза моих теоретических изысканий?

Я не говорю уже о том, что человек, уменьшив свой рост вдвое, а, следовательно, поверхность тела вчетверо и объем в восемь раз, получит целый ряд экономических и физиологических преимуществ.

Материй на одежду мужчинам и женщинам, оперированным в детстве по моему методу, всю жизнь будет требоваться столько же, как современному ребенку. Это опять-таки равносильно тому, как если бы наши фабрики вчетверо увеличили свое производство, потребляя прежнее количество сырья, топлива и рабочих рук.

В домах людям будущего станет просторно жить и легко дышать, так как каждому из них понадобится меньшая площадь и кубатура воздуха.

В сравнении с нами эти люди-пигмеи, сверх того, будут силачами. Они вдвое быстрее будут ходить, бегать, плавать, подниматься по лестницам, они легко смогут нести на каждом плече по такому же, как и они, человечку. Попробуйте-ка это сделать вы!

Они лучше нас будут противостоять травматическим повреждениям, их кости, хрящи, сухожилия и кожа будут относительно вдвое прочнее наших.

А как они смогут прыгать!

Для нас пределом безопасной высоты прыжка является высота, равная нашему росту, — для них она вдвое превысит их рост.

Правда, относительная мускульная сила новых людей останется той же, но так как быстрота движений возрастет вдвое, то вдвое же возрастет и работоспособность.

Чем более я думаю над практическими последствиями, которые могут вытечь из моих изыскания, тем более проникаюсь убеждением, что я, случайно, сделал одно из величайших открытий, когда либо выпадавших на долю ученого.