Теперь же только тайная полиция имела ключи к волнам известной длины и могла с центральной станции следить за всеми вредными для общества и вообще порочными элементами.

Борис Конисский появлялся каждый день в двенадцать часов на белом экране в комнате Конкреты, а девушка с своей стороны показывалась на таком экране в лаборатории Бориса. И сегодня тоже была условлена такая встреча. Экран в комнате матери Конкреты был занят сегодня появлением на нем ее приятельниц. Все они постепенно выступали на фоне белого полотна в платьях всех оттенков, ультра-фиолетового цвета, отделанных модными кружевами из световых лучей. Тут была и мистрис Хоткинс, жившая в Филадельфии, и мистрис Муунго, контролерша нравственности в Гонолулу, синьора Точелли из Неаполя и знаменитая радио-певица фрау Анна Петерсен из Копенгагена. Конкрета соединила свой экран с экраном матери и пожелала посетительницам доброго утра. Потом разъединила экраны и так как до появления Бориса оставалось еще четверть часа, девушка решила отвлечься от тоски по женихе картинками жизни. Она могла быть спокойна, пока ее брат Эдиссон учился в подвальной комнате. Он занимался там один: его учитель математики проектировал ему на стене арифметические задачи.

Конкрета по очереди соединяла экран с музеями Флоренции, Рима, Ленинграда и перед ней проходили знаменитейшие произведения искусств, темные, тяжелые краски давно прошедших времен: Рембранд, Ботичелли и, наконец, Венера Тициана, лилейно-белая на своем ложе. Но Конкрете хотелось тепла в этом Нью-Иоркском мире из стали и цемента и она стала вызывать на экран то Золотой Рог Стамбула (охраняемый международной музейной комиссией), то покрытые пальмами берега Таити, то пустыню возле Тимбукту.

Но тут произошел несчастный случай с одним из арабов, нанятых радио-бюро путешествий Кука, который должен был водить взад и вперед перед древними развалинами верблюда. С ним вдруг сделался удар и его должен был увезти автомобиль скорой помощи. Это был скандал на весь мир. Верблюд убежал.

Конкрете некогда было уже посмотреть сцену из знаменитого шведского балета в Стокгольме. Часы в Гринвиче отчетливо пробили двенадцать.

На экране Конкреты выступила вишневая аллея в Иокогаме, сверкающая всеми красками жаркого японского дня. В аллее стоял стройный, черноволосый Борис в желтом кимоно (этот костюм обязательно носили даже иностранные профессора в Иокогаме). Конкрета невольно протянула возлюбленному руки. Он казался ей таким живым на этой выпуклой картине в натуральных красках, что она готова была схватить его за руку. Как естественна была перспектива даже по отношению к его носу такой благородной формы. Но, ах!

— Добрый день, моя дорогая Конкрета, — весело сказал Борис, и Конкрета поняла, что ее собственное изображение появилось теперь у Бориса в Иокогаме на экране, стоящем в вишневом саду.

По принятому обычаю, они немножко потанцовали под звуки знаменитого радио-менуэтного оркестра в Берлине. Они касались во время танца только кончиками пальцев (ведь, они только так и могли прикасаться друг к другу и, кроме того, иначе считалось бы неприличным).

Благодаря телевидению, нравственность поднялась на значительную высоту. Во всем мире танцовали только менуэт.

— Как ты очаровательна, Конкрета, — сказал Борис. — У вас прохладная погода? У нас, как видишь, ярко светит солнце. Ах, если бы я мог тебе переслать в термосе литр японского солнечного тепла!

— Приезжай лучше сам, — засмеялась Конкрета и прибавила со вздохом, — тогда в моей грустной комнате сразу настанет лето.

Борис покачал головой.

— Милая Конкрета, я, ведь, прихожу к тебе каждый день!

— Да, но не сам, не сам, Борис! Разве ты не понимаешь?

Борис улыбнулся.

— Сам? Разве ты меня не видишь, не слышишь мой голос? Разве мы не танцуем вместе под одни и те же звуки? Чего же ты еще хочешь, Конкрета?

— Чего я еще хочу? — Она протянула к нему руки. — Да тебя самого! Не только твое отражение, Борис! Не только твой голос из металлической мембраны. Я хочу действительности, Борис. И для себя, и для тебя!

— Ты маленький романтик! — весело разсмеялся Борис. — Ты мечтаешь о том, чтобы получить действительность! Разве мир не достаточно хорош для тебя?

— Мир! — Конкрета сжала кулаки, — Мир ужасен! Эта земля, на которой все механизм и отражения атомной силы, соединенной с электронами. Что схватывают наши руки, когда мы ищем счастья? Один только контакт! Что мы находим, когда зовем любимого человека? Призрак!

Он нахмурился.

— Конкрета, не забывай, что я инженер, а, значит, один из устроивших жизнь так, чтобы она была приятна и легка людям и не походила бы на времена наших дедов, когда люди жили, как в коровьем хлеву! Не поддавайся тоске, которая нападала на погруженных во мрак людей, стоявших перед непреоборимыми препятствиями. Теперь, ведь, для нас не существует расстояния! Мрак изгнан, страх и всякая тоска запрещены новым нравственным законом от 25 Сентября 1982 года (№ 4633 § 212). Я должен побранить тебя, Конкрета! Но скажи мне лучше, чего тебе не хватает. Мы изобретем это для тебя! Что же это, Конкрета?

Она закрыла лицо руками.

— Не знаю, Борис. Мне нужно чувствовать что-то!

Выражение его лица изменилось (она увидела это сквозь пальцы) и оживилось добродушной усмешкой. В это мгновение Конкрета любила его больше всего на свете.

— Ну, чтож, Конкрета, — улыбнулся он, — я должен постараться, чтобы твой мир был совершенен. Как раз теперь, — он таинственно понизил голос, — я занят одним изобретением… но об этом после. Вопрос разрешен и первая модель почти готова. И тогда я сам приду к тебе, Конкрета, и буду держать тебя в своих объятиях. Потерпи только еще немножко, не больше двух недель, Конкрета!

Тут его слова были прерваны появлением на экране между ним и Конкретой какого-то человека с лохматой бородой и выпученными глазами. Человек корчил отвратительные гримасы. Это был сумасшедший (радио-газета предупреждала о нем публику). Он каким-то путем овладел ключем замкнутых волн и врывался повсюду. Уголовная полиция давно уж преследовала его своим контрольным радио, но в настоящее время сыщики не знали, в какой точке земного шара находится сумасшедший. Борис тотчас же соединился с Центральной полицейской станцией в Лондоне и вслед за этим на экране появился сыщик из Лондонского Скотлэнд-Ярд и принял от Бориса сообщение.

День приезда Бориса Конисского был назначен на 3 Июня. На этот день были посланы приглашения ближайшим друзьям семьи Дамнитсон. Но все они должны были присутствовать не лично, а только на экране. Отец и мать Конкреты отправились встречать аэроплан на аэродром. Конкрета должна была встретить жениха дома. Сердце громко стучало у нее в груди. Она хотела было с помощью радио проследить за полетом аэроплана из Иокогамы в Нью-Иорк, но потом передумала. Не было ли гораздо большим счастьем просто ждать, всем существом стремиться навстречу любимому человеку — и знать, что скоро увидишь его!

Отец Конкреты вошел в комнату. На лице его было то недовольное выражение, которое, как говорили, он унаследовал от своего прадеда (бывшего рабочим в угольных копях, а потом ставшего миллионером). Этот прадед получил прозвище «Дамнит»[33], откуда сын его уже назывался Дамнитсон[34].