Но и после разгрома всех этих заговоров и мятежей буржуазно-националистические элементы туркестанской реакции не угомонились и, наверное, долго не угомонятся. Националисты из пантюркистской организации «Единение и прогресс» поднимают малосознательных дехкан на борьбу под флагом «защиты ислама», «туркестанской автономии», «независимости». Объединились русские кулаки и басмачи Мадамина, которому Колчак присвоил звание полковника. Мадамин-бек создал свое Временное ферганское правительство, куда вошли царский генерал Муханов, крупный торговец хлопком Азизханов, присяжный поверенный Ненсберг. Трогательное единство. Рыскулов только еще мечтает о «мусульманской армии», а вожак басмачей Курширмат уже создал ее, объявил себя «верховным предводителем мусульманского воинства», «борцом за ислам», «защитником угнетенных». И басмач Мадамин-бек сформировал «мусульманскую народную армию».

Мутная волна пантюркизма и панисламизма... Не унесла бы она Турара Рыскулова, не превратила бы в «защитника угнетенных» наподобие басмаческих курбашей Иргаша, Мадамина и Курширмата...

— А кто будет вооружать вашу «мусульманскую армию»? — спросил Валериан Владимирович Рыскулова, перед тем как тому уйти.

Турар смутился. Потом выдавил из себя:

— Мы ведь не собираемся совсем порывать с Советской Россией. Россия даст нам оружие.

— А кто будет готовить офицеров для «мусульманской армии»? Сейчас? Перед лицом империалистов?

Рыскулов не нашелся, что ответить.

Конференция проходила бурно. В центре внимания всех делегатов были двое: Рыскулов и Куйбышев. Диспут начал Рыскулов. Он был настроен воинственно. Правда, говорил спокойно, солидно, без выкриков, обаятельно улыбался, пересыпая речь мудрыми изречениями: «Кто продает совесть и честь ради желудка и тщеславия, тот с легким сердцем продаст и отца, и мать, и свой народ» (это о басмачах), «Проси ума у того, кто прежде тебя износил рубаху»... Сказано неплохо, только непонятно, у кого Турар собирается просить ума...

А потом — программа: тюркская коммунистическая партия, тюркская республика, «мусульманская армия». Блестят глаза, блестят скулы, блестит бритая круглая голова. В голосе металл.

Валериан Владимирович слушал его и думал: «Разве в названиях дело? Мусульманское бюро партии большевиков тоже звучит странно. «Мусульманин» значит «исповедующий ислам». Тюркские народы, мусульманские народы... В чем разница?»

Он до сих пор не мог уловить тонкости всех этих определений. Вот когда Рыскулов хочет, чтобы Туркестаном управляли чистые мусульмане, тут все ясно: явный национализм. Партия тоже должна быть единой — тоже ясно. Все парторганизации нужно объединить в коммунистическую партию во главе с крайкомом. Мысль создать особую «мусульманскую армию» — это уже басмачество. По-другому не назовешь...

Валериан Владимирович вышел на середину сцены. Раздались аплодисменты, он поднял руку, прося тишины. Его хорошо знали и были рады ему.

— Я согласен с товарищем Рыскуловым, — произнес он, и все сразу притихли, — согласен в одном: верно, товарищ Рыскулов, только через привлечение местных национальностей в армию можно обеспечить приобщение широких масс мусульманского населения к строительству новой жизни... Вы заявили здесь, что нужна, дескать, особая национальная армия. Ведь были такие армии в Белоруссии, Литве, Латвии, на Украине... — Он сделал паузу, окинул взглядом притихший зал и заговорил снова: — Не всякий опыт заслуживает того, чтобы его перенимать. Но любой опыт нужно учитывать, чтобы не наделать ошибок. У нас в Сибири говорят: кривую палку огонь выпрямляет. И еще: разум — не дар природы, а результат опыта. Что касается национальных армий в Белоруссии, Латвии, Литве, на Украине, то их печальный опыт показал, что национальные армии, каждая в отдельности, не могут самостоятельно защищаться. Только объединение всех сил под общим командованием гарантирует твердость, необходимую для того, чтобы устоять перед натиском сильного врага. Объясните мне, товарищ Рыскулов: чем ваша «мусульманская армия» будет отличаться от «мусульманской народной армии» басмача Мадамин-бека?

От имени Турккомиссии предлагаю в кратчайшие сроки сформировать несколько национальных бригад, широко привлекать в ряды Красной Армии трудящихся местных национальностей, а также принять меры к подготовке из их среды командиров и политработников! Мы намерены мобилизовать в ряды Красной Армии тридцать тысяч мусульман!

По шуму, поднявшемуся в зале, по бешеным аплодисментам, выкрикам он понял: победил!

Тридцать тысяч мусульман получат винтовки. Какого еще доверия хочет Рыскулов?..

Турккомиссия приняла решение слить все партийные организации в единую коммунистическую партию во главе с краевым комитетом, подчиненным ЦК РКП(б). Мусульманское бюро упразднили. Рыскулов и его сторонники заявили протест. Укатили в Москву жаловаться, искать управы.

И Валериан Владимирович понял, что борьба с национал-уклонистами не закончена, а только начинается. И не ошибся.

1 февраля пришло известие: Хива свободна! Первым ворвался в город отряд хивинских повстанцев. Уполномоченный РСФСР и Реввоенсовета Туркестанского фронта Измайлов сообщал: «Трудящиеся Хивы больше всего опасаются, как бы не ушли русские и не вернулся Джунаид».

А Джунаид бежал в Каракумы, куда перед этим отправил на верблюдах награбленные сокровища.

Пять дней спустя новое известие: Красноводск взят! Сдался неприятельский крейсер «Австралия». Захвачено в плен тысяча шестьсот солдат и офицеров. Освобожден нефтяной остров Челекен.

Лицо Валериана Владимировича омрачилось, когда стали известны подробности взятия Красноводска. Противник упорно сопротивлялся, стоял насмерть, перешел в контратаку.

Изнуренные долгими переходами по пустыне, красноармейцы дрогнули, отошли назад в барханы. Тогда комиссар полка Лапин собрал коммунистов и с наганом в руке повел их на штурм города. Полк одним из первых вступил в Красноводск. Впереди наступающих цепей члены полкового партийного бюро несли тело убитого в этом бою комиссара Лапина. Так погибают комиссары.

У Куйбышева с того самого дня, как он выехал в Туркестан, было постоянное ощущение, будто Фрунзе где-то совсем рядом. Все последнее время Михаил Васильевич был занят ликвидацией уральской белоказачьей армии. Сумел побывать в Москве на Всероссийском съезде Советов, встречался с Ильичем, выезжал в Иваново-Вознесенск и Шую. Освободил Гурьев и, выйдя на побережье Каспийского моря, ликвидировал Уральский фронт. По указанию Ленина Фрунзе строил железную дорогу Александров — Гай — Эмба для вывоза нефти.

Они как бы шли навстречу друг другу. И задачи были сходные. Им только один раз удалось поговорить по прямому проводу. Но и этого единственного раза было довольно, чтобы у Куйбышева укрепилось ощущение постоянного присутствия Михаила Васильевича. Давным-давно кадет Валериан Куйбышев вычитал у Цицерона любопытные слова о дружбе, и они запомнились: «Заключая в себе многочисленные и величайшие преимущества, дружба в то же время, несомненно, вот в чем превосходит все другое — она проливает свет доброй надежды на будущее и не дает нам слабеть и падать духом. Ведь тот, кто смотрит на истинного друга, смотрит как бы на свое собственное отражение. Поэтому отсутствующие присутствуют...»

Куйбышев пришел к выводу, что у человека, связанного с массой людей, обычно не так уж много каких-то особых, личных, друзей. Цицерон определяет дружбу как согласие во всех делах. Может быть, тут есть своя соль. Но разве суть только в согласии? Древний мудрец считает, что дружба возможна только между честными людьми. Честными он называет тех, кто поступает, кто живет так, что их верность, неподкупность, беспристрастие и щедрость встречают всеобщее одобрение; тех, в ком нет никакой жадности, развращенности, наглости, кто отличается великой стойкостью. Пожалуй, Фрунзе наделен всеми этими качествами. А разве тысячи других, с которыми близко знаком Куйбышев, не обладают подобными качествами? В одном, разумеется, мудрец прав: без доблести дружба совершенно невозможна, если под доблестью понимать способность к защите справедливости и бескорыстие, а скорее всего, чувство собственного достоинства.