Контрнаступление началось 28 апреля. Начал его именно Кутяков. Две остальные бригады Чапаевской дивизии также перешли в наступление в районе Бугуруслана.

Эти дни и эти ночи слились в нечто единое, как бы вневременное, в грохочущий поток. Позже он даже не мог отчетливо вспомнить, в какой день и час где был.

Но навсегда осталось радостное ощущение стремительности, своего полного слияния с людскими массами. Вот он в первой цепи наступающих войск. Впереди стремительная река, льдины срывают и уносят мосты. Но надо на тот берег, где окопались белые. Вплавь, вплавь, на бревнах... Сводит челюсти от холода. Хорошо, что в сибирской ссылке привык к ледяным ваннам и теперь можно показать пример солдатам...

Он плывет, раздвигая рукой льдины. По нему садят из пулемета. Хо-хо... сколько раз уже это бывало! А в нем всегда живет почти фатальная уверенность — не убьют! Вот за это обожает его Чапаев. А Кутяков сопит, не одобряет. Зачем члену Реввоенсовета рисковать собой? Лучше бы сидел в своей оперативной группе, намечал планы. Но ему нужно живое ощущение боя, это — воздух, которым он дышит.

Знаменитая Бугурусланская операция, которой суждено войти в историю военного искусства! Она длится шестнадцать дней. И каждый из них до предела насыщен ожесточенными боями. Враг отброшен на сто пятьдесят километров к востоку, он бежит, бежит... Чапаев разбил в пух и прах 1‑й Уфимский корпус белых и расхаживает по Бугуруслану, закручивая усы. Вот он стоит на широкой улице Бугульмы и с хитринкой посматривает на Куйбышева: гляди, мол, обещал Чапай взять Бугульму — и взял! По улице гонят пленных. Их не меньше двух тысяч. Генерал Войцеховский, оборонявший Бугульму, дал тягу. Чапаев отдает приказ:

— Еще небольшое усилие полков Двадцать пятой дивизии — и враг будет окончательно сломлен. Вперед, товарищи! Вся Россия и трудящиеся всех стран смотрят на вас, избавления от гнета буржуазии ждут от вас трудящиеся.

Комбригу 74 немедленно, не считаясь ни с какими трудностями, стремительным натиском отбросить противника; во время движения 74‑му кавалерийскому дивизиону, не жалея ни себя, ни лошадей, пробраться хребтами гор, расстреливая с тыла и фланга задерживающегося противника, — вот чапаевский стиль.

Впереди Уфа!

...Уфа осталась далеко позади.

Кони шагали по степи. Сверкали исподлобья синие глаза Чапая. Рядом с ним ехали Фурманов, Кутяков, Куйбышев. Где-то позади по этой бесконечной волнистой степи артиллеристы везли орудия, тащились обозные фуры. Солдаты были измучены тяжелым переходом. Брякали котелки и жестяные кружки.

Неожиданно на горизонте поднялся крутой неестественно синий хребет.

Валериан Владимирович знал: если подняться на эти горы, то за ними будет великая сибирская низменность, край бесконечных болот и рек, а еще дальше — Омск, резиденция Колчака, где он прячет золотой запас Республики. Знакомые, выстраданные годами ссылки и тюрем места!.. И вот царский адмирал бежит от вчерашнего арестанта Куйбышева, бежит сломя голову, бросает пушки, обозы, свои разбитые полки. Но он еще огрызается. Там, у подножия хребта, со свистом и воем вспыхнул взорвавшийся луч шрапнели. Заговорили пушки, их голоса слились в безумолчный рев. Шарахнулись в разные стороны кони...

— Не упади со стула! — проговорил кто-то сочным баском у самого его уха. Валериан Владимирович открыл глаза, увидел Кирова, склонившегося над кипой телеграмм, и смущенно заулыбался:

— Задремал. Ну, Мироныч, кажется, все решили?

— Пока ты спал, было два налета английских аэропланов. Видишь: Астрахань горит.

Ночное окно астраханского кремля, где они сидели, наливалось краснотой от зарева далекого пожара.

Сон был настолько реален, что Куйбышеву стоило трудов вернуться к тяжелой действительности. Астрахань была окружена деникинцами, уральскими и астраханскими казаками, англичанами. Безмерно усталые полки разбитой 11‑й армии с большим трудом удерживали железную дорогу, соединяющую Астрахань с Саратовом.

А в самом городе безбоязненно разгуливали белые офицеры, замышляли заговоры против Советской власти.

Царицын пал. Как все случилось? В прошлом году в город прибыл с мандатом Троцкого некто инженер Алексеев, который должен был якобы заняться транспортировкой нефти с Кавказа. Вместо этого он готовил белогвардейский мятеж. Мятежники были арестованы. Красная Армия отбросила Донскую армию Краснова от Царицына. Но весной этого года корпус генерала Врангеля окружил Царицын, а 30 июня город пал. Английский король Георг V наградил Врангеля орденом. В Царицын приехал генерал Деникин в сопровождении английского полковника Холмса и подписал так называемую «Московскую директиву», в которой говорилось: «На всех границах Советской России начинается сосредоточенное наступление армий 14 разных стран против Москвы. Это продвижение должно быть начато в конце августа или начале сентября. По расчетам Черчилля, Петроград должен пасть в сентябре, Москва — к рождеству». Американцы поспешили прислать Деникину вооружение, снаряжение и боеприпасы, которыми можно было снабдить стотысячную армию. Англичане прислали танки, аэропланы, несколько сот тысяч винтовок и много пушек. Около двух тысяч английских офицеров служили в деникинских войсках.

Куйбышев и Киров знали, что «Московская директива» Деникина не пустая угроза. Вот почему они без роздыху занимались формированием на базе Астраханской группы 11‑й армии. Киров во всеуслышание заявил:

— Пока в Астраханском крае есть хоть один коммунист, устье реки Волги было, есть и будет советским!

И Киров и Куйбышев были членами Реввоенсовета Астраханской группы войск. Куйбышева перебросили сюда в момент наивысших успехов Восточного фронта, после взятия Уфы.

Полки Чапаева ворвались в Уфу первыми. Сам он был ранен в голову, но остался в строю.

Была ожесточенная борьба Фрунзе и Куйбышева с Троцким, который в момент наивысших успехов приказал приостановить наступление на Колчака. Троцкого устранили от руководства фронтом. Устранил Ильич.

Красная Армия продвинулась далеко на восток. А у нее в тылу, на правом фланге, остался во вражеской осаде Уральск. Осажденный город освободил опять же Чапаев, дерзкий Чапаев...

Там остались победы. А здесь все начинается снова. И опять Куйбышев в самом пекле.

Никто не освобождал его от обязанностей члена Реввоенсовета Южной группы Восточного фронта. Куйбышев — на стыке двух фронтов: Южного и Восточного.

Знакомство с Кировым сразу же перешло в дружбу. Они были почти ровесниками. Киров — на два года старше. Оба знали, что такое царская тюрьма, оба не раз выходили из самых рискованных положений и верили в свою удачу. Валериану Владимировичу нравились несколько грубоватое открытое лицо Мироныча, его простота в обращении, стремление всегда быть аккуратным: Киров ходил в белой рубашке с галстуком. Сам Куйбышев одежде как-то не придавал значения и одевался во что придется. Кирова можно было бы назвать щеголеватым, но то было, как понимал Валериан Владимирович, не щегольство, а внутренняя собранность, подтянутость и... официальность. Несмотря на простоту обращения с людьми, Киров все же не переходил никогда ту грань, которая называется официальностью.

Оба страдали от нехватки времени, им хотелось бы поговорить о многих вещах, глубже узнать друг друга, но времени даже на такие полезные разговоры не было.

Однако они хорошо понимали друг друга. Киров обладал хорошо развитым чувством юмора, знал много кавказских пословиц, и в голосе у него явственно обозначался кавказский акцент, хотя родился и вырос вовсе не на Кавказе, а в Уржуме Вятской губернии. Во Владикавказ он попал в 1909 году, тут и застрял.

— Все, что ты говоришь политработникам и командирам, надо записывать, — шутил Валериан Владимирович. — Жаль, времени нет.

Политработникам Киров говорил:

— Послушай, дорогой, есть мудрая ашантинская пословица: «Если ребенок танцует плохо, скажи ему: «Ты танцуешь плохо», а не говори: «Танцуй, милый, как тебе нравится». Сейчас мы все должны «танцевать» в ногу, а не каждый сам по себе.